ВИДЫ

А. Платонов. «Дураки на периферии». Воронежский Камерный театр.
Режиссер Михаил Бычков, сценография — Юрий Сучков, Михаил Бычков

Это ведь так редко — получить от театра радость. Вот сидеть и наслаждаться изумительным, виртуозным незнакомым текстом, понимать, сколь сложен этот комедийный платоновский язык, каких тонких ключиков требует от театра его пьеса, в которой блистает почти каждая фраза (не только феноменальное «Всех опорожню из зала, у меня ум потух», а и другие, прочие), — и радоваться, что такие ключи найдены. Весь спектакль Михаила Бычкова «Дураки на периферии», от начала до конца, я просидела, по-дурацки хихикая и улыбаясь.

Нынешние теоретики комического часто приводят цитату из книги Р. Юренева о советской кинокомедии, где он перечисляет виды смеха: «Смех может быть радостный и грустный, добрый и гневный, умный и глупый, гордый и задушевный, снисходительный и заискивающий, презрительный и испуганный, оскорбительный и ободряющий, наглый и робкий, дружественный и враждебный, иронический и простосердечный, саркастический и наивный, ласковый и грубый, многозначительный и беспричинный. Торжествующий и оправдательный, бесстыдный и смущенный. Можно еще и увеличить этот перечень: веселый, печальный, нервный, истерический, издевательский, физиологический, животный. Может быть даже унылый смех!» В нашем смехе на «Дураках» присутствует почти все перечисленное, но присутствует одновременно, всем спектром, смех становится сложносочиненным, как, собственно, и простой по видимости спектакль.

Из этой сатирической пьесы, сюжет которой вертится вокруг комиссии Охматмлада (охраны материнства и младенчества), запретившей делать аборт дуре Марии Ивановне Башмаковой (с ней, как выясняется по ходу дела, переспал в разное время каждый член комиссии, а не только восхищенный любовник, письмоводитель Глеб Иванович, так что чей ребенок — неясно), можно было сделать «советскую сатиру», «Волгу-Волгу», Шкваркина или Киршона. Это было бы понятно, привычно, но, в общем, бессмысленно. Стилистика «Дураков» сложнее.

Сцена из спектакля. Фото О. Ткаченко

Спектакль, рисующий шершавый, бесцветно-серый советский уклад, исключительно живописен. Стена с горизонтальной крашеной казенной «панелью» меняет один чудесный акварельный колорит на другой: от оранжевого с желтым к сиренево-охристому (Малевич?). К тому же из стены вырезан и вдвинут в глубину квадрат. Это окно, в котором мерещатся бескрайние дали, широкие картины вольной родной природы, горизонты. То ли этот квадрат — остаточное явление живой жизни, которую скоро вдвинут согласно какому-нибудь постановлению в стену, захлопнут окно — и жизнь утратит сияющие цвета, обозначив победу советского и канцелярского. То ли дали неоглядные так и будут манить «в форточку» своей красотой, которую советские уродцы не замечают и не заметят, прислоненные революционной действительностью к масляной краске казенного неуюта.

Они — болваны. Восхитительная идиотка с оловянными, выпученными, «рыбьими», но ярко-лазоревыми глазами, с белесыми ресницами и русой косой Мария Ивановна (замечательный гротеск Елены Луценко), чувствительно распевающая «Ку деяра-атамана» и внятно формулирующая: «Уйду я от вас… а мужа к стенке…». Конечно, «баба — дело текущее», но в прелестях общедоступной бабы в «Дураках» все и дело… Ее любовник, тщедушный письмоводитель Рудин (Андрей Новиков), весь состоящий из одной только пылкости чувств. В прошлом историческом времени он мог бы быть «маленьким человеком», а ныне просто ничтожество. Туповато-хитроватый муж, счетовод Барабанов (Юрий Овчинников), потеющий от многотрудности своей жизни при разной власти. Члены комиссии, держащиеся за чиновничье место, потому что, как говорит секретарь комиссии Ащеулов (Борис Алексеев), «к грунту от государства возвращаться не стоит». И жены охматмладовцев, подающие на развод (Екатерина Савченко, Людмила Гуськова). Все они, так или иначе убежденные, что «против молотка лоб не поставишь, хотя мы идем по справедливости», создают диковатый советский мир, в который однажды по-танцевальному, на цыпочках вплывет деревенская жена Ащеулова, лучезарная Алена Фирсовна (Екатерина Савченко), с горячими пышками и светлой улыбкой. И услышит вдруг, что «Бога нет», и начнет наивно искать его по углам глазами: «А где же он?» А когда под оркестр врывается Марья с ребенком, робкая селянка так же на цыпочках ретируется: «Вася, я побегу, очень страшно с вами, с разбойниками». И всё — с глуповато-виноватой светлой улыбкой.

Сцены из спектакля. Фото О. Ткаченко

Все это было бы смешно, если бы мы не знали, что такое для Платонова «народ». Сколько богоизбранного мерещилось ему в людях прекрасного и яростного мира. «Дураки на периферии» — трагическая констатация того, чем стал при советской власти этот народ, во что превратился («весь народ живет как одно семейство, без пола и должности», но по расписанию: «Время петь. Обед переварился»).

Но режиссер-стилист М. Бычков не склонен к социальности, он не перегружает спектакль драматизмом, он ставит буффонаду, оформляя ее неконкретно, озорно, занимаясь циркизацией театра, тонко интонируя платоновский текст, как бы размывая его масляные краски театральным разбавителем. Что ужасаться жизни, в которой человек точно знает: «Мир документально не удостоверен», — а значит, вроде мира и нету. Мира, видимо, действительно нет…

Прекрасное оформление и гримы Юрия Сучкова отсылают нас и к старой «Осени нашей весны» Резо Габриадзе. Почему-то, скажем, вспоминается сцена суда над Борей Гадаем: там были куклы-дураки, тут — «окукленные» люди. В пьесе Платонова живут очаровательные идиоты — советские трудящиеся. У них и так от природы лбы оловянные, а мозги — проржавевшие и неповоротливые (практически все — Органчики, и в каждом заведена заезженная пластинка какого-то одного, вполне гротескового понятия-чувства-состояния). Эти люди с опилками и директивами вместо мозгов — губители жизни, у которых периодически «настроение набухает». В финале они будут перекидывать с рук на руки кокон с никому не нужным яйцеобразным младенцем — и вдруг выяснится, что мальчик в этом коконе мертв. А они, живущие согласно протоколам болваны, выглядят при этом живее всех живых, более того — узнаваемы и вполне современны, как и многие фразы типа: «Кругом закон, а мы посередине мучаемся»…

Акварель — да, «сатира акварелью» — да, клоунада — да, все герои — марионетки, куклы-истуканы — да. Это дураки в разных видах и разных видов на фоне разных живописных «видов» родной природы.

Но нарисованный допотопный мир при всей своей отчужденной живописности, акварельной нежизненности, как выясняется, не так уж далек от нынешнего, нашего, уже не распахнутого синим окном в голубые дали нетронутой русской природы. Дело не в прямом совпадении: уже не комиссия Охматмлада, а РПЦ лоббирует в эти дни закон об отмене абортов (и будут дуры Марии Ивановны оставлять на чужих руках и холодных клеенках домов малютки еще больше новорожденных потенциальных покойничков, а самой репертуарной литературой будет, видимо, «Казус Кукоцкого» Л. Улицкой, пока поставленный только студентами А. Праудина). Дело в катастрофически множащемся количестве злокачественных отечественных дураков, гораздо более страшных, чем платоновские нелюди. Они, еще недавно, как пел Окуджава, обожавшие «собираться в стаю, впереди главный», расправили крылья, ввергнув страну в бредовые реформы образования и культуры. И не только на периферии. А прямо по центру. И далее — везде.

Май 2012 г.