Э. Ростан. «Сирано де Бержерак». Театр «Мастерская».
Режиссер Александр Баргман, художник Анвар Гумаров

Я всегда любил пьесу «Сирано де Бержерак». Юношеская влюбленность возникла у меня на спектакле в Александринке, который поставили мой мастер Игорь Олегович Горбачев и Светлана Кудрявцева, это был красивый спектакль, в переводе Владимира Соловьева. Будучи студентом, я играл в этом спектакле гвардейца, помню музыку, помню фрагменты, мизансцены… это пьеса из моего юношеского «волшебного театра».

Пока не начал сочинять спектакль, я любил эту пьесу за то, что в ней есть такой героический и благородный герой по имени Сирано — именно Герой, это важно. Готовясь к репетициям, я почувствовал, что там, за вроде бы известным обликом Бержерака — есть, вернее, спрятан антигерой, живой странный слабый человек, полный рефлексии и вопросов к себе и жизни, меняющий знаки в игре, ошибающийся, несчастный человек, недолюбовник, недосолдат, этому человеку нет места в надвигающемся мире театрализации каждого шага. И я стал думать про Женю Шумейко с его внутренней оголенностью нерва, человеческой непримиримостью, и вдруг мне показалось, что там, в глубине ростановских строк, живет Сирано, который устал от своей бесконечной героизации. И очень захотелось прорваться к истинному Сирано, к одинокому человеку, которому почти не бывает хорошо, только иногда, в мечтах о Роксане, в ночных прогулках, во взглядах на луну, в зонах тишины, когда ему не нужно никем являться. Он чувствует, что век его короток, предопределен, и, если бы не смерть Кристиана, он бы сгорел, спился, подставился бы под пулю, что-то такое с собой бы совершил. Но антигерой, трикстер после смерти Кристиана становится героем, человек, который играет в игру безответственно, становится ответственным за любимого человека, Роксану.

Для меня вся фабула пьесы посвящена невозможному соединению, движению Сирано и Роксаны друг к другу. Потому что все, что происходит в пьесе, происходит из-за Роксаны, для Роксаны, по поводу Роксаны. Во имя Роксаны.

В театр «Мастерская» меня пригласил Гриша Козлов, мой учитель, друг и старший брат, я имел и имею счастье играть в его спектаклях. Я знаю курс Арефьевой и Шумейко, это артисты, с которыми, мне казалось, мы найдем общий язык и в этой работе, как и случалось раньше (Аня и Женя играли в моих спектаклях). Они не только обученные артисты, они еще и соавторы. Художественное и человеческое поле Гриши, которое существует в этом театре, сильное, светлое, доброе, порой противоречивое и беззащитное. Все ребята, с которыми мне пришлось работать, как будто не из этого времени, они не зачумлены цинизмом, они подобны Грише, а для этой пьесы это важно. Знал, что есть Сирано и Роксана, и, слава Богу, появился Сережа Агафонов, который просто покорил меня включенностью в профессию, мужеством, серьезнейшим подходом к делу. Возник этот треугольник, и это просто подарок судьбы, театра «Мастерская» и Гриши Козлова.

Как всегда в театре, спектакль рождается в диалоге с артистами и с командой постановщиков, но здесь это был особенный непрекращающийся диалог. Гриша так воспитал артистов, что закон «Я, режиссер, сказал — вы сделали» не проходит и не нужен, это все не про этих ребят. Совместные пробы, наколдовывания, ошибки и самое важное, что редко случается, — непоказное участие артистов в процессе. Они сидят в зале, они реагируют на пробы других, создается мощнейшее художественное и человеческое поле взаимной поддержки. Даже когда у меня не было никакого решения, была пустота, недооформленность идеи, вдруг из этой пустоты через шутки, взгляды, пробы находились ходы, а потом уже все балансировалось, выстраивалось.

В связи с этой пьесой я всегда обращался внутренне к одному из своих самых любимых партнеров, к моей большой потере, к утрате в моей творческой судьбе, образовавшейся с уходом Леши Девотченко. Леша — это часть Гриши и часть меня. Глаза Леши, его интонации, его видимые зрителю фонтаны творческого вдохновения и невидимые бездны и слезы, его озорство и молчание — все это было и есть в спектакле. Кажется…