М. МакДонах. «Палачи». БДТ им. Г. А. Товстоногова.
Режиссер Николай Пинигин, художник-постановщик и художник по костюмам Максим Обрезков

М. МакДонах. «Палачи». Гоголь-центр.
Режиссер-постановщик, художник, автор сценической версии Кирилл Серебренников

След в след вышли две российские премьеры пьесы МакДонаха «Палачи», и можно было бы объяснить это событие актуальностью для России как содержания, так и самого названия. Однако это будет поверхностное объяснение. Честнее было бы признать, что у каждого из театров были в этом деле свои собственные резоны, которые сошлись в точке одной и той же пьесы.

Актуальность, конечно же, услышал Кирилл Серебренников, более того, он перенес сюжет из Англии середины 60-х годов прошлого века на российскую почву 90-х и создал, таким образом, опираясь на свежий перевод Павла Шишина, совершенно новый сценический текст. Действие пьесы МакДонаха разворачивается вокруг преступлений и пенитенциарной системы, и нет ничего удивительного в том, что режиссер, сам попавший сейчас в чудовищный театр абсурда, связанный с отечественным правосудием, решил высказаться напрямую. Он давно не делал прямых сценических ходов, а тут — сделал и имел на это полное право. Однако не надо забывать, что первая встреча режиссера Серебренникова с драматическим писателем МакДонахом произошла более десяти лет назад, когда он поставил в МХТ «Человека-подушку». Уже тогда ирландский автор широко шел на наших сценах, оказавшись по ряду ментальных обстоятельств и тематических причин совершенно нам родным и близким. И все же «Человек-подушка» стоял особняком, ибо уже тогда Серебренников почувствовал в этом авторе не только местную актуальность, но совершенно особый художественный мир, только кажущийся принадлежностью бытового, психологического театра, — мир с вывихнутой человеческой психикой и имморализмом, который трудно вынести без убийственной авторской иронии; с темными захолустными уголками, где зло впиталось в почву и в поры обитателей (а мы тем временем уже смотрели и фильмы Квентина Тарантино, и сериал «Твин Пикс» Дэвида Линча); со свободной игрой в натуральную жизнь и одновременно зловещую мистику. Серебренников увидел весь спектр этих авторских свойств и нашел художественный инструментарий для их яркого воплощения. И теперь, в «Палачах» режиссер не забывает тех, чисто эстетических открытий, что сделал в 2007 году. Так что дело далеко не только в актуальности событий или в автобиографичности мотивов — все гораздо интереснее.

В БДТ выбору этого названия способствовал совсем другой сюжет. «Палачи» — хорошая пьеса, а выдающийся артист Олег Басилашвили подбирал роль, которую сыграет в юбилейном для себя спектакле. Интуиция его не обманула — роль вышедшего в тираж палача (т. к. смертную казнь в Англии в начале 60-х годов отменили), психология человека, чья государственная служба заключалась в умерщвлении сотен людей, безусловно, интересный феномен для актерского исследования. Граждански обеспокоенный, генетически совестливый артист Басилашвили, конечно же, считал в пьесе и актуальный акцент: «пепел» тысяч невинно уничтоженных «Клаасов» стучал и продолжает стучать в честное российское сердце. Но перенести действие из Англии в Россию, сменить Норфолк на Туапсе, а имя Гарри на Геннадича, как это сделали в Гоголь-центре, актер старой классической школы вовсе не помышлял. Да и зачем так буквально трактовать и без того содержательную в общечеловеческом смысле пьесу? Вот и режиссер Николай Пинигин, выбранный актером для постановки «Палачей», не собирался ничего «приближать» или «пересаживать».

Признаться, автору этих строк после сильного, но прямолинейного хода, осуществленного в московском спектакле, очень хотелось посмотреть пьесу без изменений. В некоторой степени это ведь куда ценнее, когда происходящее в другое время и в другой точке земного шара воплощено в театре так, что прицельно попадает и в тебя, и в окружающую лично тебя действительность.

Спектакль Серебренникова погружен в достоверную среду дрянного российского питейного заведения 90-х годов (у нас смертную казнь отменили именно тогда), где хозяином теперь бывший заслуженный каратель: столы с нечистыми клеенками, ящики с плохим пивом, кружки на цепях, чтоб не украли. Спектакль же Пинигина обитает в чистом, среднестатистическом пространстве некоего западного бара. Артисты Гоголь-центра одеты в российскую милицейскую форму, в нашенские нескладные костюмы и майки. Артисты БДТ — в небрежно-цивильных «американских» одежках. Палач — Владимир Майзингер (в другом составе — Олег Гущин), крепкий, еще нестарый и по-своему импозантный мужчина, напоминает обыкновенного «братка». Палач — Олег Басилашвили, который по возрасту значительно старше героя пьесы, одет в какой-то диковинный узорчатый жилет и выглядит зловеще артистично, к нему так и просится определение «артист своего дела».

В спектакле Серебренникова изменены имена: подручный Сид здесь Сидоров, прозванный Пидоров (Антон Васильев), казненный по ошибке в начале пьесы Хенесси — Харитонов (Евгений Харитонов), жена палача Элис — Валентина (Анна Гуляренко), дочка Ширли — Света (Ольга Добрина) и т. п. Но это только четверть дела, ибо каждый сантиметр сценического пространства здесь напитан удушливым воздухом полукриминальной, поганой и с ходу узнаваемой жизни. В таком воздухе не живут не то что прекрасные порывы, а даже обычные нормы сосуществования. В то же время здесь сколачивается до боли знакомое общество круговой поруки, где все, включая бывших подельников Геннадича и милиционера, одним миром мазаны. Они ведь могут и солидарность проявить, и даже плечо подставить — например, чтобы вынести в укромное место тело убитого тут же, в пивной да, как говорится, без суда и следствия загадочного Каца (у МакДонаха он Муни).

Дело в том, что вязкая, болотистая атмосфера дурной отечественной окраины передана, в первую очередь, точной, подробной в деталях психологической актерской игрой. Однако одновременно идет и смысловая игра с художественным миром автора. Вот ведь парадокс — все эти Сидоровы-Харитоновы, а не Сиды-Хенесси оказываются выписанными именно МакДонахом, никем другим, потому что практически каждый персонаж здесь страшновато и вместе с тем смешно искривлен, доведен до края, за которым реальность уступает место фантасмагории. Деловито расстрелянный Геннадичем в прологе Харитонов, который не насиловал и не убивал, но был приговорен к смерти, окровавленный, заявляется, подобно зомби, прямо в заведение бывшего палача. Сколько еще таких же приговоров по ошибочным обвинениям привел в исполнение Геннадич? На верхний экран крупным планом проецируется симпатичное лицо Владимира Майзингера, чей герой твердо уверяет журналиста в том, что это государственная служба и профессиональный долг, а приговоры, дескать, выносит не он. Но тем временем макабр уже тут как тут, и это далеко не только материализовавшийся мертвец Харитонов. Появляется дочь палача, подросток Света, некрасивое, крайне неловкое, с замедленной речью и неоформленными мыслями существо, которое наводит на нечаянную мысль о родительском возмездии. Возникает Сидоров, незаменимый «ассистент» Геннадича и в прошлой жизни, и в нынешней. У него заторможенная пластика и речь дебила, однако этот тип вовсе не так прост, как кажется, есть в нем и здравый смысл, и необходимая отставному палачу, оставшемуся в душе убийцей, сноровка. Люди в спектакле Гоголь-центра, с одной стороны, абсолютно узнаваемы, а с другой — не те, кем кажутся, и это чисто макдонаховское свойство драматургического письма, в котором происходят постоянные «съезжания» с понятного и привычного в иронию и психологический триллер. Самым интересным в этой связи персонажем становится некто Кац в блестящем исполнении Семена Штейнберга. Этот Кац, то обаятельно интеллигентный, то нехорошо подозрительный, действует непостижимо. Может, хочет напомнить палачу о невинно убиенном Харитонове, пробудить, так сказать, совесть, а может, он и есть тот маньяк-насильник, вместо которого казнен несчастный Харитонов? Штейнберг завораживает мягкой пластикой, мелодичной вкрадчивой речью, чуть-чуть пугает и явно озадачивает — словом, совершает те самые перевертыши, которые обязательны, когда играют пьесу МакДонаха. Вокруг его героя к тому же завязывается интрига с дочкой Светой, которую он ласково склоняет бежать из гнусного отцовского дома. Дочь пропала, и, подозревая Каца в самом ужасном, палач со товарищи совершают над ним самосуд. Подвешенное тело с приходом в пивную неожиданного посетителя спешно закрывают скатертями, пришедший же не замечает у себя под носом очевидного, ибо этот визитер — старший коллега Геннадича по профессии, матерый палач Батя. Этот момент становится пиком иронического триллера, сцена смешна и страшна одновременно, как может быть смешон и страшен самый жесткий абсурд. Батя-то — старая развалина и маразматик, исполненный пафоса в связи со своими заслугами, а дергающееся рядом тело — что ж? Привычное зрелище, может, он видит его, а может, и нет. Сергей Сосновский в этой роли выдает откровенный гротеск, почти карикатуру на какого-нибудь сталинского сокола, до гробовой доски не ведающего сомнений. Вот этот-то Батя (в другом составе его играет Александр Филиппенко), при всей своей откровенной театральности, в конечном счете и переводит глумливую макабрическую историю в разряд прямого социального высказывания.

Спектакль Николая Пинигина в БДТ, напротив, вовсе на такое высказывание не нацелен. И все бы хорошо и даже правильно, т. к. Мартин МакДонах — драматург вовсе не остросоциальный. Он пишет о социуме как таковом, где обитает хтоническое зло, а конкретные скверные условия лишь способствуют его пышному произрастанию. Так что конкретные исторические и географические привязки ему вроде бы и не очень нужны. Но на какое высказывание нацелен режиссер Пинигин, так и остается неясным, спектакль зависает в неопределенном времени и пространстве.

Отличные артисты играют драматургический текст, достаточно жесткий в лексическом смысле, особенно для старой гвардии БДТ, которую просто видеть на сцене — уже удовольствие. В спектакле заняты ветераны: Евгений Чудаков — Артур, Евгений Соляков — Чарли, Екатерина Толубеева — жена Гарри, Геннадий Богачев — старший палач Пьерпойнт. Да, собственно, и Александра Магелатова, играющая дочку палача Ширли, талантливая актриса, и Андрей Шарков, играющий извращенца, деловитого подручного Гарри, прекрасный актер, и Руслан Барабанов (Муни) обычно бывает хорош. Но в спектакле Пинигина им предложено всего лишь окрашивать своих персонажей лежащими на поверхности эмоциями и двигать сюжет вперед. Пьеса грамотно разведена по аккуратным мизансценам, и, если бы не специфическая лексика, ее можно было бы приписать любому англоязычному автору, хоть Олби, хоть Агате Кристи. С одинаковым «успехом» подобные спектакли про западную жизнь шли на наших сценах десятилетия назад, с тем же результатом идут и сейчас. Бессмертная же особенность подобных постановок заключается в том, что при бережном отношении к тексту драматургическому в них решительно отсутствует авторский сценический текст, тот самый, что делает любую пьесу современным, волнующим сегодняшнего человека театральным высказыванием.

Однако прекрасный Олег Басилашвили сделал своего палача страшной и притягательной фигурой. Тему «бывших палачей не бывает» он отыграл, вложив в нее одновременно горечь и злость неравнодушного российского гражданина и весь свой до миллиметра отточенный артистизм. У его Гарри застывший, мертвый взгляд, резкий немелодичный голос, намертво заученная пластика человека, привыкшего вершить и расправляться. Эта пластика, эти властные взмахи сухих рук особенно впечатляют: дело всей, как говорится, жизни упразднено, но моторика-то осталась, и она уже даже не пугает, а вызывает отвращение. На экран, так же как в спектакле Серебренникова, проецируется лицо Гарри, дающего свое программное палаческое интервью, и это лицо похоже на застывшую маску: ни малейших признаков совести или раскаяния, очень узнаваемый образ. Олег Басилашвили, при всей своей психологической точности, играет героя фантасмагорического, но, скорее, не из Мартина МакДонаха, а из Михаила Булгакова. Однако сам факт того, что его роль не только по-человечески убедительна, но и ярко стилистически окрашена, говорит о том, что большие артисты органически не умеют просто ходить по сцене и носить свои пиджаки, не в состоянии что-либо играть приблизительно, как бы ни способствовала этому занятию усредненная окружающая среда. Большой артист Басилашвили в спектакле БДТ сам себе отзывается и авторским, сугубо сценическим, театральным текстом, и острым личностным высказыванием. И когда в финале его герой бесстрастно произносит: «Да, как в старые времена! Я буду по ним скучать…», — нам становится по-настоящему страшно.

Октябрь 2019 г.