Скандальный успех балетной премьеры — такого за долгие годы «социализма» в нашей стране не случалось. Были триумфы и были скандалы, но только порознь — в чистом виде. Да и за всю историю отечественного балета крупный скандал разразился лишь дважды, и оба раза по вине петербуржцев: Вацлава Нижинского («Послеполуденный отдых фавна») и Игоря Стравинского — при участии Нижинского («Весна священная»). Зрители рычали, свистели, топали, даже пускали в ход руки, а мэтр антрепризы — всесильный Сергей Дягилев, — вмиг растеряв всю свою величавость, метался между сценой и залом. В его глазах блистали молнии, седая прядь волос вставала дыбом, а ноздри раздувались, как у хищника, почуявшего запах крови. Он предвкушал сенсацию, невиданный успех и славу. Увы! Происходило то в Париже.

Но вот сподобились и мы.

Громадный Октябрьский зал забит до отказа. Публика похожа на растревоженный пчелиный рой. Свист, взрывы хохота, овации сливаются в восторженный, громоподобный рев. А вызван сей ажиотаж традиционной классикой с одной существенной поправкой — все балерины тут не женщины… О, да! Читатель прав: они — мужчины.

А. Семенчуков. «Аве Мария».
Фото В. Зензинова

Идея вроде бы и не нова. Убийственный эффект подобной травести можно познать на балетных «капустниках» Мариинского, доступных, правда, лишь избранному кругу. Но вынести закулисные шалости на обозрение народа… для этого нужны смелость и, непременно, свежий взгляд.

Опасный эксперимент задумал и осуществил известный танцовщик, премьер театра Бориса Эйфмана Валерий Михайловский. Даже поклонников его таланта неожиданное предприятие должно было смутить. Блистательный интерпретатор сложнейших образов с трудом представлялся в столь странном новом качестве. Но для самого артиста рывок в манящую, рискованную новизну был и закономерен и естественен. Пятнадцать лет назад с такой же решительностью он оставил одесский театр, любимые роли, поставил точку в благополучной карьере солиста, ценимого публикой, ради только что образованной в Ленинграде полупрофессиональной труппы, руководимой молодым, одержимым, талантливым Эйфманом. Риск оправдался с лихвой. В спектаклях Эйфмана Михай-ловский создал свои лучшие роли, принесшие ему славу танцовщика уникального. В одержимости творчеством премьер труппы не уступал ее лидеру, в совершенстве владел экспрессивной пластикой Эйфмана, но в каждую роль вкладывал нечто свое. Герои Михайловского — от князя Мышкина до Князя Тьмы Воланда — несли на себе печать его личности, соединяющей тонкий интеллект с неистовой артистической самоотдачей. Психологическую партитуру каждой роли Михайловский выстраивал сам, деля авторство с хореографом. Недаром Эйфман доверял Михайловскому постановку своих балетов в других труппах так же охотно, как репетиторскую работу в труппе собственной.

Так нужно ли удивляться, что перейдя неминуемый возрастной рубеж, то есть протанцевав положенные двадцать лет, Михайловский оказался готовым к самостоятельным действиям? И все же, как и почему возникла его новая идея?

«Однажды я смотрел по телевизору вечер, посвященный одной гениальнейшей русской балерине. И меня поразил уровень исполнения. Он не соответствовал этому имени — ни манеры, ни стиля! И тут у меня сверкнула мысль — даже мужчины это могут сделать лучше!»

(Из интервью с артистом в «Смене» 22 июня 1993 года)

Итак, идею «подбросил» азарт профессионала «сделать лучше». Но чтобы ее осуществить, понадобились невероятная работоспособность, выносливость и высочайшая профессиональная культура Михайловского. Собрать труппу, определить репертуар, найти спонсоров, организовать изготовление костюмов и специальных балетных туфель сороковых размеров — все это было только половиной дела. Главным было научиться танцевать по-новому, освоить технику пуантов, постичь стилистику женского танца вообще и каждой конкретной партии в частности.

Тактику и стратегию предприятия определил Михайловский. Тактика — это ежедневные репетиции, где к звуку фонограммы примешивались стоны и смех, это просмотры сотен видеокассет — до ряби в глазах. Стратегия — это выбор такой про-граммы, где прозвучало бы творческое кредо труппы, где с наибольшей полнотой раскрылись бы исполнители.

В. Михайловский. «Русская».
Фото В. Зензинова

Подготовительный период занял четыре месяца. В летнюю пору, когда жизнь в городе затихает, на окраине Петербурга кипела работа. Шестеро танцовщиков, затворившись в репетиционном зале, без конца повторяли недающиеся движения, выверяли пластику рук, оттачивали нюансы. Михайловский, как всегда, был собран, строг, дотошен и требователен, разве что нервничал больше обычного. Тревожила непредсказуемость результатов.

«Мужчина в женском костюме, хочет он того или нет, уже пародия. Это все равно, что идти по лезвию ножа, чуть в сторону — и может быть пошло, грубо. И мы решили, что если получится дурновкусие, то мы это никому не покажем».

(Из того же интервью)

«Эксперты» — сочувствующие коллеги, приглашенные на последние репетиции, обнадежили: дурновкусия замечено не было. И все же Санкт-Петербургский мужской балет Валерия Михайловского (так окрестили труппу) вышел на премьеру, как на корриду.

В мрачном, нетопленном зале Балтийского дома собрались в основном друзья и коллеги дебютантов — кто с искренним сочувствием, кто втайне ожидая провала. И тех и других озадачил непредвиденной серьезностью открывший вечер балета «По образу и подобию». Его поставил сам Михайловский на музыку Питера Габриэла.

На пустой, одетой в черное сцене шестеро танцовщиков разыграли (с помощью трех стульев и волейбольной сетки) современный парафраз на тему пришествия Иисуса Христа — тему вечную, но сегодня как никогда актуальную.

В балете Михайловского сюжетные подробности опущены, оставлена лишь суть. По ходу действия происходящее на сцене приобретает смысл развернутой метафоры. Это метафора той бездны, у которой оказались люди, отринувшие Бога, не знающие ни любви, ни милосердия. Посланник неба (В. Михайловский) пытается унять раздор, очеловечить, пусть ценою своей жизни, двуногих тварей, впавших в дикость. (И. Новосильцев, А. Розенблюм, В. Хабалов, О. Шихранов). Но все попытки тщетны: неукротимы алчность, глупость, злоба. Неисправимы люди-звери. Истерзанный миротворец повержен. Тот, Кто послал его (А. Семенчуков) возвращает жизнь бездыханному телу, и оба покидают землю. Ее страшноватые обитатели как будто должны ликовать, но что-то разладилось в их агрессивных натурах. Они растерянно мечутся и, кажется, в их головах зашевелилось подобие мысли…

Л. Радченко. «Фрески».
Фото В. Зензинова

Этот жестокий балет оставляет тяжелое чувство. Оно усугублено мраком, царящим на сцене, зловеще-надрывными звуками, чередуемыми с жуткой тишиной, затянутостью многих эпизодов. Лишь под занавес в беспросветном зрелище возникает лирическая отдушина. Звучит печальная и нежная мелодия, и вместе с ней рождается дуэт-исход героев-миротворцев. Замедленный — «рапидный» ритм, непрерывная кантилена сомнамбулического танца дают иллюзию неспешного полета. Освобождаясь от земных мытарств, герои растворяются в потоке воздуха и света. Скорей всего поддавшись пессимизму темы, а может быть, сознательно стремясь уйти из плена балетов Эйфмана с их бешеной экспрессией, Валерий несколько утяжелил свой первый опус. Но в общей композиции и в разработке образов видна рука профессионала, знакомого не понаслышке с балетным авангардом, хоть и не покушающегося на новаторство. И как бы мы ни оценили потенциальные возможности Михайловского- балетмейстера (сам себя он таковым не считает), одно бесспорно: как художественный руководитель труппы он сделал ход беспроигрышный. Суровый мужской балет создал по принципу контраста великолепный фон для зрелища «и в шутку и всерьез» с дразнящим названием «Ах, эти шедевры!» Они-то, «эти шедевры», показанные во втором отделении спектакля, и стали истинным «гвоздем» программы.

Зрительный зал взорвался аплодисментами, едва луч прожектора высветил исполнителей первого номера (Романтический Па де катр), застывших изящной «виньеткой». В течение всего минибалета и дальше — до финальной точки дивертисмента — температура в зале сохранялась на градусе кипения. Пожалуй, только на спектаклях для детей бывает иногда такая бурная и непосредственная радость.

Так в чем же «формула успеха» труппы? Если, не мудрствуя лукаво, ответить попросту, ответ будет таков: здесь делается все всерьез, а получается, что шутят. А если присмотреться пристальней, то мы заметим: юмористический эффект рождается непреднамеренно, комикование заведомо исключено. Единственное, что заботит исполнителей, так это танцевать не хуже петербургских балерин, схватив и передав их красоту и прелесть, их «легкое дыхание». Однако кому, кроме мужчины, дано заметить и то, что женщина оставляет «в подтексте», и тем преобразить знакомый образ, как это бывает с хорошенькой барышней, когда она надевает новую шляпку или нового фасона платье?

Двойное перевоплощение — сначала в балерину, затем в конкретный образ — задача сложная и столь же увлекательная. Актеры Михайловского с ней справились на славу, сделав незримой сложность, но увлеченности не утаив. Достигнутое в поте лица мастерство стало условием азартной сценической игры, неудержимо заманивающей в соучастники зрителей. Часто ли встретишь такое в балетном театре? Наверное, в этом и состоит секрет притягательности Мужского балета.

Мужчины выделили «крупным планом» то вечно женственное, что так пленяет нас в балетных образах.

Но в их актерский «объектив» попало заодно и то, что балеринами утрачено или невольно скрыто.

Вот несколько штрихов к сценическим портретам:

…Порхают, кружатся воздушные танцовщицы в изящном Па де катр, направо и налево рассылая нежные улыбки (В. Михайловский, А. Розенблюм, В. Хабалов, О. Шихра-нов). Но за идиллией ансамбля угадывается нечто посерьезней. Чуть-чуть переслащенная гримаска в сторону партнерши, украдкой брошенный ей вслед разящий взгляд, — и сцена оборачивается ристалищем, где словно шпаги скрещиваются самолюбия, где властвует дух соперничества, где каждая «звезда» стремится одержать победу, считая себя лучшей, несравненной.

..А в простодушии Сильфиды, безмятежно резвящейся с Джеймсом, усомниться невозможно (В. Хабалов и И. Новосильцев). Гигантша-стрекоза взирает с детским любопытством на своего малютку-кавалера. Догнать ее, летящую на крыльях ветерка, ему не суждено и остается лишь с упорством муравья «долбать» замысловатейшие антраша.

…Зато удача улыбается подростку Хулигану (И. Новосильцев), влюбившемуся в Барышню (А. Семенчуков). Он атакует девицу комплекции Валькирии с такой бесшабашной отвагой, что под броней невинности у той взыгрывает ретивое.

…С гордым достоинством переживает боль измены красавица-цыганка Эсмеральда (О. Шихранов). Она танцует словно стиснув зубы, и лишь громоподобные удары ее бубна, перекрывая пенье скрипки, дают почувствовать всю глубину страданья.

…Дух легендарной Матильды Кшесинской — некоронованной царицы петербургского балета — как будто оживает в те минуты, когда священнодействует Раймонда, преподнося любую позу, как сокровище, испепеляя взглядом зрителей, бросаясь в виртуозные пассажи, словно в битву (В. Михайловский).

В. Михайловский. «Лебедь».
Фото В. Зензинова

Иных волшебниц танца заставляет вспомнить скорбно-прекрасный Лебедь, плывущий на волнах мелодии Сен-Санса. Так совершенно перевоплощенье исполнителя, так пронзителен и поэтичен образ, что в список лучших интерпретаторов номера должно войти и имя Михайловского.

За первой программой появилась вторая, построенная по тому же принципу контрастности двух отделений. На гастролях в Москве обе программы были приняты «на ура». Пришло и то, что неразлучно с успехом — повышенное внимание прессы и телевидения, интерес зарубежных импресарио, словом, все, о чем может только мечтать артист. И вот тут произошло нечто абсурдное. Четверо артистов, возможно, одурев от славы и явно подустав от «тирании» Михайловского, маниакально добивавшегося совершенства, ушли из труппы. Но не просто ушли. Они отпочковались в собственную труппу, перехватив идею Михайловского, название «Мужской балет Санкт-Петербурга» и, разумеется, значительную долю «женских» номеров. Почти дословно повторилась ситуация, изображенная в балете Михайловского «По образу и подобию», и что совсем уж поразительно — предательский удар он получил именно от тех своих питомцев, которые играли недочеловеков — и безрассудных, и неблагодарных. В балете их героям доставалась участь незавидная. Не повторилась бы она и в жизни: без бдительного ока лидера-художника легко скатиться к пошлости, которой, как огня, боится Михайловский.

А что же будет с ним, с его законным детищем? К артистам-«старикам» А. Семенчукову, О. Новожилову, Л. Радченко прибавились знакомые балетоманам «новички» — К. Матвеев, А. Строкин, В. Медведев, С. Фечо. Уже прошли концерты в Петербурге, Одессе, Иерусалиме. Оправившись от шока, Валерий восстанавливает труппу, учитывая горький опыт.