П. Вайс. «Преследование и убийство Жан-Поля Марата…» Театр Сатиры.
Режиссер Ольга Глубокова

«Мара-ат!.. Мара-ат!..» — взывают французы, обманутые революцией. Или не революцией, а лекарями сумасшедшего дома. Или не французы, а русские, и не лекарями, а демократами. Короче, «Мара-ат!..»

Соображать, что к чему, перестаёшь с самого прихода в театр, носящий гордое имя Сатиры. С сатирой в этом театре трудно. Хотя при очень большом желании можно и Брейгелевские полотна назвать сатирой. Вот в духе Брейгеля и поставлена пьеса Петера Вайса «Марат/Сад».

То есть, это в обиходе пьеса известна как «Марат/Сад». Полностью её название не может запомнить ни один библиотекарь. Что-то типа: «Преследование и убийство Жана-Поля Марата, представленное труппой психиатрической лечебницы в Шарантоне, под руководством маркиза де Сада» (получилось почти похоже!). Стоп, как говорил герой детской сказки, тут и начинается путаница. Очень ясно в программке сказано «Преследование и убийство Жана-Поля Марата, представленное в двух частях» и дальше режиссёр, труппа, и прочие. Чудненько, думаешь, это фокус или уже сатира? Кто тут кому Шарантон и кто кому де Сад?

Если рассуждать логически, то де Сад — это режиссёр О. Глубокова. Но на сцене есть и другой де Сад, весь в кружевах и лентах. Он по пьесе оппонент Марата, по спектаклю — такой-же сумасшедший, как и все остальные, а по жизни — артист А. Козлов. Он меланхолично проговаривает положенный ему текст, акцентируя внимание зрителей почему-то на рифме «искупление — совокупление», очевидно, чувствуя в этом лёгкое дуновение сатиры.

Поскольку действие происходит в сумасшедшем доме, вокруг, естественно, сумасшедшие. Кому ещё придёт в голову говорить о Марате? Они, впрочем, тоже не говорят о нём, и вообще почти не говорят, зато все время двигаются. Труппа — Шарантона? Сатиры? — пребывает в состоянии броуновского движения. Находясь в сомнамбулическом сне (в котором, по Вайсу, положено находиться одной Шарлотте Корде) актёры плавными движениями перебираются из одного конца сцены в другой и обратно, с заходами в дверь. Если становится уже совсем тошно, можно прослеживать траекторию переходов полюбившегося артиста.

Проще всего это сделать, когда все сидят строго по прямой, а Шарлотта Корде (Ю. Костомарова), яркая девушка, перешагивает через них всех, высоко поднимая ноги и одновременно с чувством произнося монолог. Этот сложный акробатический трюк только что не срывает аплодисменты, потому, что Шарлотта вдобавок на каблуках, и зал напряжённо ждёт: свалится — не свалится…

Марат бродит вместе со всеми. Но, в отличие от остальных, он красив, благороден, утомлён жизнью и знанием некоей высшей истины, которую тщетно опровергает де Сад. При этом Марат грациозен, как кошка, и слова произносит так, будто они рождаются прямо сейчас, на ходу, а не когда-то их написал Петер Вайс. Кажется, это называется «оправдание».

Иногда общая динамика нарушается явлением трёх могучих санитаров, которые устойчивые, их с места явно не сдвинешь, и всем они дают понять, что все мы сумасшедшие, и все там будем, и вообще, всё это только наши кошмары — всякое «Мара-ат!.. Мара-ат!..»

В антракте зрители живо обсуждают проблемы: 1) умер ли автор пьесы; 2) не про наше ли время это поставлено; 3) если да, то про кого: про коммунистов, про национал-патриотов или уже сразу — ох! — про демократов; 4) чем кончится. (Некоторые надеются, что кончится всё хорошо, но видимо, в школе они не учились.) На первые три вопроса, в основном, ответ получается «Да», а на четвёртый — «Его убьют», но кого и кто знатоки скрывают.

Кончается всё грустно, совсем по Вайсу и мировой истории. Одно радует: что всё-таки не «Дознание» того же Вайса играют, всё-таки короче…

Под конец должна заметить: хоть на сцене добрых два десятка актёров, смотреть хочется на одного Александра Чабана — Марата.