А. Н. Островский. «Лесъ». Казанский Молодежный театр.
Режиссер А. Полухина

В знаменитом «Phantom of the opera» (волею судьбы автор видел его в городе Лос-Анжелесе, что находится там, на обратной стороне Земли), почти в самом начале спектакля огромная люстра, дотоле укутанная дерюгой и распластанная по авансцене, вдруг отрывается от пола и с бешеной скоростью летит прямо в лицо зрителю. Красивая и одновременно нелепая махина из «стекла» и «бронзы», напугав, ошеломив и зачаровав, стряхивает собственную униженность, останавливается на секунду в самой высокой точке своего смертельного полета и, лукаво позванивая колокольчиками-лепестками, занимает на вновь обретенной сцене свое, подобающее роскошному экстерьеру, положение. После этого и начинается собственно спектакль — очаровательная love story, смутившая сердца многих и многих своих верных поклонников.

В незнаменитом «Лесе» (волею жизненных обстоятельств автор видел его в Казани, в Молодежном театре), аккурат в кульминационном моменте спектакля летит к колосни-кам дотоле спрятанная за прочными тесовыми воротами огромная люстра. Она никого не пугает и не ошеломляет своим полетом, поднявшись медленно и степенно, но все же чарует, как всякий свет, оттеняющий колдовство сумерек, и заставляет замереть, словно предуведомляя превращение луковых слез в настоящие, балагана — в тайну. Потом, когда, после обряда посвящения Аксюши в актрисы, наступит очередной театральный день в усадьбе Пеньки, наша люстра потухнет и спрячется, словно ее и не бывало. И все пойдет как по писанному некогда великим Островским, смутившим любовью к себе души и умы многих и многих по ту сторону рампы, где парафиновое яблоко ни за что не променяют на настоящее.

Режиссер А. Полухина

Можно еще вспомнить множество светильников из спектаклей отечественного и мирового театра — чего стоит хотя бы затейливо украшенный монолит из «Мудреца» Захарова-Шейнциса, но все же та, англо-американская, — самая что ни на есть родная сестра казанской Золушки.

И дело здесь в том, что, практически не занимаясь ревизионизмом текста Островского, не погружаясь в сладостный для режиссуры театр иносказания, Полухиной удалось поставить русский-прерусский романтический спектакль.

Казанский «Лесъ» начинается с цитаты цитат, апеллируя к которой, уже давно не нужно делать сноску и называть автора, — перед закрытым занавесом у двух гримировальных столиков собираются на спектакль два актера — Михаил Меркушин и Евгений Царьков — будущие Несчастливцев и Счастливцев. Потом они пройдут по помосту, выстланному в центре зала над креслами, спрыгнут с него, вернутся назад, дабы встретиться на тех же подмостках, но уже как персонажи Островского, и пойдет: «Куда и откуда?» — «Из Керчи в Вологду…» — «Да там и труппы нет…» — «А и там нет…»

Несчастливцев Меркушина — двухметровый, слегка потраченный молью «красавец-мужчина» — за счет своего роста и немного, лишь в мельчайших деталях, утрированной пластики выглядит чуточку нелепо на крохотной и уютной сцене казанского Молодежного театра. У бывшего дворянина Гурмыжского отнюдь не бас, а скорее высокий баритон: драматическое «рычание» трагика от этого тоже кажется немножечко странным, по меньшей мере неуместным.

Маленький, нарочито кривоногий Аркашка Царькова гораздо более, чем его коллега, органичен действительности: волосы — перьями, уши — торчком, красное, местами уже приобретающее лиловатый оттенок личико и пластика растренированного дзанни. Счастливцев не наивен, а как-то подспудно и крайне осознанно вульгарен. У него имидж не персонажа, а сошедшего с подмостков Вологодско-Керченской антрепризы, но ушлого мужичка, талантливо приспособившегося к пристрастиям театральной среды. Аркашка — вовсе не комик. Он из тех, кто претендует на право играть социальных героев. Он из тех, кто разливает и подзуживает в театральной гримерке, дожидаясь до времени своего часа быть королем среди несведущих юнцов и зевак. Словом, малоприятная парочка — почти юродивый и почти прохиндей. Но в этом «почти» и спрятана своя маленькая тайна спектакля.

Алла Полухина, будучи предельно почтительна к духу и букве текста классика, все же позволила себе вольность, абсолютно обоснованную замыслом. Внимательный чи-татель уже понял, о чем идет речь. У Островского пьеса начинается с того, что происходит в усадьбе Пеньки. До появления Счастливцева и Несчастливцева на сцене зритель знает все, что ему положено знать из экспозиции и завязки про несправедливости, творимые в поместье. В каноническом тексте актеры — лишь средство, с помощью которого оттеняется и разрешается конфликт. У Полухиной — господа актеры собственно и затевают всю эту историю, приходя в Пеньки для того, чтобы сыграть спектакль, что не может состояться ни в Керчи, ни в Вологде. Своим приходом они провоцируют мгновенное изменение ритма до этого вяло текущего действия: между встречей Аркашки и Геннадия Демьяновича у дорожного указателя на авансцене и их физическим появлением в усадьбе откроется занавес — живущие в поместье и приходящие туда будут не спеша, словно впереди еще целая вечность, выяснять отношения, кому за кого выходить замуж, кому за сколько продавать лес. Так им скучно от собственной обыденности…

М. Меркушин (Несчастливцев), Е. Царьков (Счастливцев)

Но среда и характеры уже заявлены. Перед нами огромная клумба, сплошь состоящая из одних только георгинов — жирных, как бы масляных, сиренево-лиловых — не цветов, но цветищ. Простите за сравнение, но они своей назойливой множественностью и самодовольством порождают те же чувства, что просмотр рекламного блока по телевидению. Вот на этой клумбе, разбитой на множество мелких островочков по всему пространству сцены, и найдут Аркашка с Геннадием Демьяновичем труппу, чтобы сыграть «коронку» своего творчества — спектакль под названием «Лесъ».

Тетушка Раиса Павловна в блестящем исполнении Натальи Ворониной — относительно молода и для дамы, что находится в предощущении бальзаковского возраста, даже хороша собой, хотя порой и мучима мигренями с радикулитом. Ни нена-висти к Аксюше, ни зависти к ее молодости она не испытывает, равно как и животного страха, оттого что бедная родственница увлечет жениха. Вернее, все это присутствует, но не в той мере, чтобы из подобных эмоций собирать характер. Три страсти сладостно оковывают госпожу Гурмыжскую — любовь к себе, к собственному самовластью, и вожделение. Все же остальное важно постольку, поскольку может помогать или мешать жить и быть в георгинном мареве собственных грез. Денег же Аксюше она не дает не потому, что жалко, не потому, что хочет услать ее подальше от Пеньков, — а из глубинного равнодушия: зачем делать что-либо, когда вполне можно и не делать. К чести актрисы, работающей исключительно на гротесковых приемах, она ни на йоту не переходит за грань допустимого, сохраняя образ предельно цельным даже в достаточно откровенной сцене соблазнения Алексиса.

«Недоучившийся гимназист» Владимира Зайцева, давно выросший из клоунских клетчатых штанишек, — упитан, глуп, эксцентричен и в ничтожестве своем, и в обретенном величии хозяина. Промокашка, испещренная разноцветными каракулями…

Тихая Аксюша (Лилия Замятина) — чистая, умытая и девственная. Верная и кроткая купеческая жена, желающая тихо любить, получая изредка положенную порцию оплеух.

Л. Замятина (Аксюша), В. Зайцев (Буланов)

Улита Галины Юрченко — ближайшая, по крайней мере по физическим данным, родственница старухи Шапокляк. Махонькая (актриса — бывшая травести), худющая, с патологически заостренным носом и выдвинутым вперед корпусом, она необыкновенно шустра, несмотря на ковыляющую и заплетающуюся походку. Говорит скороговоркой — при этом или подвизгивает от возмущения, когда выясняет отношения с Карпом, или елейно пришепётывает — с Гурмыжской. Она же, обрядившись в полученное от барыни декольте и обернувшись в неимоверных размеров то ли шаль, то ли скатерть, «лебёдушкой» выплывает на свидание с Аркашкой.

Осанистый и прямой, словно проглотивший оглоблю, Карп (Вячеслав Казанцев) важен и драматически серьезен. Ухает, словно филин, но не Фирс…

Петр Восмибратов (Валерий Арапов), вопреки или благодаря своей влюбленности, мало чем отличается от старшего брата Ивана-дурака, того, что всегда твердо знал, как блюсти свою выгоду, был значителен и непреклонен.

Иван Восмибратов (Александр Кокурин) — приодевшийся в «городское» платье купчина.

Ну, чем вам не балаган? Ну, чем вам не труппа? В ней, правда, мало кто способен к перевоплощению, но свою единственную роль, свою партию исполнит безукоризненно, к тому же лидеры здесь все равно профессионалы.

В петрушечном театре под названием Пеньки, как выясняется, можно играть разные пьесы — у каждого своя, вернее, со своим задуманным финалом. Каждый, в том числе и серенькая мышка Аксюша, и ее стоеросовый возлюбленный, полагает, что в познании законов игры — безупречен. Так нет же, господа, нет — есть только одна игра, одна история — «О том, как „Дон-Кихот“ и „Санчо Панса“ встретились на столбовой дороге Вологда — Керчь, и что из этого вышло».

Н. Воронина (Гурмыжская), В. Зайцев (Буланов)

И начнется история про очарованного рыцаря, который способен на любые подвиги, вплоть до возвращения тысячи рублей, во имя предмета своего восхищения. Ну и что, что исполнитель мало похож на тщедушного испанца, да к тому же и не рычит баритоном в пиковых ситуациях. И наступит трагическое узнавание — рыцарь будет метаться среди георгинов в попытке осознать неправедность бытия так, что впору ему будет найти среди скарба череп — часть костюма Гамлета — и прошептать, обращаясь к костям: «To be or not to be». А воодушевленный чревоугодием собрат и соратник предаст, но они устоят, развенчанные и гонимые, в вере своей. И найдется единственно верная и единственно прекрасная финальная точка, отфиксировав которую, пойдут они с Богом до следующего балагана, пока не найдут единственно свой, если таковой вообще есть.

Великие обманщики — почти юродивый и почти прохиндей — обманутся. Великие игроки — проиграют, приоткрыв завесу своей тайны человеку из балагана, птице из другой стаи — хоть и не хищнику.

Над бутафорскими георгинами, над бутафорскими страстями, лишенными бездны и тайны, над душным сумраком-смрадом опустится люстра, горящая неведомыми доселе огнями. Мокрую девочку оденут в белую простыню Офелии, украсят ее голову венком. В мерцающем торжественном свечении два безумца поверят в то, что случилось чудо, и приоткроют тайну счастья, тайну истинной страсти.

Глупые вы, глупые, болезные и сирые счастливцы, зачем, зачем вы делаете это? Все равно никто никогда не поверит, что клюквенный сок и есть самая настоящая кровь…

Когда же люстра погаснет, «обедневший испанский гранд» и «его жизнерадостный слуга» доиграют свою роль до конца, отважно сражаясь с великанами.

И опять никто не поверит, что великаны были настоящими, как не верил никто, что красавица Cristine влюбилась в безобразного Phamtom’a, который жил в люстре. В той самой.