Н. Римский-Корсаков. «Кащей Бессмертный». Мариинский театр.
Режиссер Иркин Габитов. Дирижёр Валерий Гергиев

В отличие от последней корсаковской работы театра — оперы-былины «Садко», где декорации были восстановлены по образцам давно минувших лет, а сверхзадачей режиссёра было не нарушить концепции музейного спектакля, — «Кащей» сделан полностью заново. Ведь Римский-Корсаков писал свою «осеннюю сказочку» как ответ исканиям музыкального модернизма, как бы показывая, что и «моя краюха не щербата». На деле в «Кащее» мэтр предстаёт даже куда более радикальным, чем его «левые» коллеги.

Спектакль был нов. И отнюдь не скучен. Но о чём он — до сих пор, кажется, никто не рискнёт сказать. Что это — детская сказка, пародия, триллер, социально-политическая аллегория, или некое действо, погружающее нас в бездны гротеска? Каждая версия имеет право на существование, но какое- то не окончательное, ущемлённое право. Что же такое новый «Кащей», который прочно держится в репертуаре, часто идёт и любим достаточно широкой публикой?

Очевидно, что спектакль силён зрелищной стороной. Есть чему удивиться при поднятии занавеса, есть на что посмотреть в течение всего вечера. Парад невероятных чудищ в финале сменяется полётом белых голубей и явлением белой же (бутафорской) лошади. Немалое оживление вносит балет.

Не менее очевидно, что основной акцент сделан всё же на музыке. Исполнение оперы предварялось симфоническим отделением. Звучала музыка балета Стравинского «Жар-птица» («Жар-птицу» роднит с «Кащеем» общность сюжета, а разделяет настоящая пропасть шириною в пять «серебряных» лет). Таким образом, к началу спектакля публика была уже полностью настроена на музыкальную волну — всё внимание певцам, оркестру и хору.

Солисты (точнее, созданные ими образы) отнюдь не были бесхарактерными. Буквально по системе Станиславского вжился в образ Кащея Константин Плужников. Правда, с оркестром у него полное взаимопонимание выработалось не сразу. Более отчётливо (вокально и декламационно) партию Кащея воплотил Николай Гассиев.

Колдовское, завораживающее пение Ларисы Дядьковой в партии Кащеевны, чутко поддерживаемое оркестром, оставило незабываемое впечатление. А вот воспоминания о выступлении в той же партии Ирины Богачевой у многих оказалось испорченными из-за неумеренных аплодисментов — как бы сказать точнее — специально приглашённых для этой цели людей.

Две исполнительницы партии Царевны Ненаглядной Красы показали совершенно разные трактовки характера. Царевна Татьяны Кравцовой отличалась крепким вокалом и некоторой, что ли, стервозностью, проявившейся в репликах, вроде — «Колдун противный, старый». Елена Миртова подчеркнула иное: стёртость, едва ли не занудность постоянных жалоб Царевны.

Оба Ивана-Царевича — Александр Гергалов и Валерий Лебедь — достойно держались в трудной ситуации: нелегко появляться на сцене под простую музыку в русском стиле, когда остальные герои и героини наделены куда более роскошной звуковой аурой.

Одним из главных действующих лиц был оркестр, ведомый Валерием Гергиевым. Он-то и внёс в спектакль композиционное (и концепционное) единство, которого не доставало на сцене. Поэтому можно говорить о «Кащее» как о спектакле прежде всего музыкальном. Мы смогли познакомиться с практически неизвестной, а для широкой публики и вовсе недоступной партитурой, и в этом главный пафос спектакля. Сценическое действие иллюстрирует действие музыкальное, причём иллюстрирует достаточно изобретательно. При этом режиссёр как бы не навязывает нам собственную точку зрения на происходящее. Остается самим толковать увиденное и пытаться ответить на вопрос: «Что же такое „Кащей“?»