Д. Никкодсми. «Недомерок». Театр имени В. Ф. Комиссаржевской.
Режиссёр Александр Белинский

Е. Игумнова (Недомерок).
Фото Ф. Титова

В моей достаточно пёстрой режиссёрской жизни был недолгий, достаточно бесславный период руководства ленинградским Большим театром кукол. Когда я ещё не потерял иллюзий что-то сделать с этим абсолютно мёртвым организмом, я принял на себя обязанности мастера факультета актёров театра кукол. Факультет этот по бессмысленности своего существования, конечно же, лидирует в петербургской Академии театрального искусства. Ведь лучшие актёры кукольного театра — В. Киселёва, В. Кукушкин, Л. Донскова и другие — этот факультет не заканчивали. Да и режиссёрские лидеры М. Королёв и В. Сударушкин получили обыкновенное классическое театральное образование. Скажу больше. На факультет театра кукол поступают, за редчайшим исключением, абитуриенты, не прошедшие конкурса на драматическое отделение.

Женя Игумнова не прошла только потому, что её отец — китайский композитор Цзо Чжень Гуань, и профессура, набиравшая актёрский курс, сочла невозможным принять студентку такой специфической, и, добавлю от себя, очаровательной внешности. Мама Жени — тоже, кстати, артистка театра кукол, выпускница того же бессмысленного факультета — решила, что дочь надо спрятать за ширму. Так я получил свою лучшую студентку.

У Жени Игумновой есть всё для актрисы. Обаяние, темперамент, голос… Пока не хватает только одержимости профессией — то, что отличает её предшественниц по амплуа Алису Фрейндлих, Марину Неёлову, Анжелику Неволину — выпускниц прошлых лет нашего театрального института, тогда ещё не ставшего «академией», но обладавшего редким по мастерству педагогическим составом.

Я всегда верил, что Женя Игумнова будет драматической актрисой. Руководство театра имени В. Ф. Комиссаржевской поддержало мою веру, дав ей центральную роль в прелестной пьесе «Недомерок». Авторитетное жюри в Москве отобрало её студенческую работу — рассказ И. Бунина «Мадрид» — для показа в Англии. Начало прекрасное! Теперь дело только за ней. Что же касается кукольных театров Петербурга и уже упомянутого злополучного факультета, то я не буду отбирать хлеб у уважаемого профессора Е. С. Калмановского. Это его тема, и я умолкаю.

Александр БЕЛИНСКИЙ,
заслуженный деятель искусств России,
лауреат Гос. премии России,
бывший преподаватель.

…Ведь что замечательно: отвыкли мы от столь громких дебютов. Нынче актёры начинают незаметно, с порой даже интересной, но прошедшей тихо-тихо работы на Учебной сцене, а потом — на несколько лет — детские утренники, а потом — растренированность этой практикой и полуудачи в посредственных спектаклях. К концу первого десятилетия практической деятельности случается первая настоящая мощная роль (у тех, кому повезёт!) — какой уж тут дебют…

Москва — там да, там умеют создать прецендент, закружить вихрь рецензий и бесчисленных устных отзывов самых превосходных степеней вокруг сестёр Кутеповых и иже с ними. Там что ни месяц — новые яркие вспышки сверхновых, коим прочат будущее звёзд, увлекаются ими страстно и безотчётно, и забывают по прошествии месяца (или в лучшем случае — сезона), столь же страстно отдавшись новым увлечениям. На то она и столица, Автоматически Осведомляющаяся МногоМудрая Москва (АО МММ).

Мы же долго цедим, взвешиваем «за» и «против», рассуждаем об образовании (не тот стал институт!), сравниваем, взвешиваем (метр на килограмм — сколько будет?), боимся недодать (а пуще — передать!), несовпасть, перехвалить; сдержанность и умеренность оценок возводим в добродетель, кислую физиономию и ухмылку по адресу отдельных несдержанных граждан — в хороший тон.

Оттого редки (и дороги, как всякая редкость) действительно шумные, по-московски безоглядные и всеобщие восторги. А уж на предмет дебютантки — в особенности.

О Жене Игумновой лишь совсем ленивый и закоснелый не высказывался в духе: новый Гоголь явился! То бишь: Дузе, Комиссаржевская, Бабакова, Фрейндлих, Тенякова, Догилева (ненужное зачеркнуть). Параллели — излюбленное занятие досужего критического ума — тем более впечатляли, что забывалось главное: сюжет дебюта — «Недомерок». В меру глупенькая, в меру «хорошо сделанная», в меру «чувствительная» итальянская пьеска из разряда тех, что сходят с подмостков после двух-трёх сезонов решительно и навсегда и застревают в памяти лишь в связи с участием той же Дузе или Сары Бернар.

Или Жени Игумновой. Вот тут уж она встаёт в ряд олимпийских вершин без малейших натяжек. Ибо чем спектакль Александра Белинского и хорош, так это дебютом его ученицы. Таким дебютом, что город решительно устремился «на Игумнову — как давно уже не стремился в театр. Ведь мы бежим теперь почти исключительно «на пьесу» или «на Галибина» (Праудина, Цейтлина, Тростянецкого). Но чтобы на безвестную дебютантку!

И мудрый Александр Аркадьевич Белинский сделал потрясающе верный ход. Он представил нам актрису не в Нине Заречной, не в Элизе Дулитл и не в Ларисе Огудаловой. Шлейф сравнений и массивная тяжесть литературы, требующей брать высоту максимальную и практически без разбега, лишь подкосили бы юную артистку. А вот не угодно ли — сентиментальная, на грани «мексиканского» фола, дешёвенькая — на два сольди — история про девчонку-замухрышку, что попадает к добрым людям в сравнительно обеспеченный дом, да ещё (в перспективе) на правах не горничной, а фактически хозяйки. И ещё — на вырост — возлюбленной.

Жанр «Сказки Андерсена». С непременным хэппи-эндом и обязательным воздаянием по заслугам всем нехорошим дядям и тётям. Коих вокруг обаятельного героя, приютившего, обогревшего, накормившего, воспитавшего и полюбившего уличную сироту и оборвыша, вьётся до неприличия много. С непосредственностью подростка с перекрёстка, девчонка по прозвищу «недомерок» раздаёт уколы (язычок острый, как рапира; манеры раскованны): не угодно ли получить? Наиболее проницательные (жена друга) вовремя угадывают грозящую опасность и идут на мировую и добровольное признание. Более упрямые и гневные (сам друг — типичная «змея на груди», с пошлыми усиками и хитрым прищуром — такими ходили шпионы по киноэкранам пятидесятых; а также «злая мачеха» — то бишь любовница главного героя), поддаются на провокации и раскрывают своё подлое нутро, после чего спасаются бегством из сюжета и из сердца главного добродетеля. Сам он в итоге получает должность за границами сюжета и едет отдохнуть от своей своенравной воспитанницы, дабы вернуться с миллионом долларов и в белых штанах. Через много-много лет. И прижать к сердцу своего «недомерка». Уже вполне «домерка» к тому отдалённому моменту. Ну и чем не «Пигмалион»? И не Элиза Дулитл? Правда, Валерий Дегтярь (Тибо) столь же далёк от профессора Хигтинса, сколь цветочница с улицы — от той леди, в которую в конечном итоге превращён гадкий утёнок. Но это неважно; главная забота любой мелодрамы (что русской, что итальянской, что латиноамериканской) — был бы человек хороший. О, Валерий Дегтярь в совершенстве показывает нам безукоризненно хорошего человека — его грехи тем более простительны, что свершаются от чистого сердца. А глаза добрые-добрые… И открытое сердце. Так что даже напоминает предыдущую мелодраму с его же участием — «Этих свободных бабочек». Тогда ещё совмещавший лёгкость, беглость и известную долю тщательности Дм. Астрахан бросил Дегтяря в эту стихию пустяшного сюжета и прозрачных человеческих чувств. «Недомерком» в том сюжете был именно его герой — незрячий юноша, третируемый матерью и соблазняемый непорочной блудницей. Теперь он сам уверенно ведёт по узенькому (шаг влево, шаг вправо — глупость и пошлость) проходу жанра резвую дебютантку.

И она — нужно отдать ей полную справедливость! — на лету схватывает уроки хорошего тона. В не обладающей глубиной пьесе, прозрачной, как слеза обиженного ребёнка, это самое важное — тон. Едва заявившаяся с улицы Недомерок двумя взмахами ресниц просчитывает расстановку сил в незнакомом доме и — ни пережимая, ни недожимая! — ставит себя на твёрдую ногу, заставляя считаться с собой и обескураженного напористой девчонкой Тибо, и его наглую сожительницу. Так же она поведёт себя и в доме приятеля Тибо: лёгкая игра в простушку, проницательный выстрел раскосых глазёнок, полный одновременно взрослого презрения и детского разочарования вздох: с кем только водится её милый Тибо! Это балансирование на грани «девочка-женщина» (невинная в мыслях скромница — умудрённый жизненным опытом «трудный подросток») обеспечен первейшим для актёра свойством — непосредственностью. Мал золотник, но дорог — без него все правила хорошего тона останутся лишь старательно соблюдаемыми правилами; учи — не учи.

Хотя настоящий профессор Хиггинс — конечно, сам А. А. Белинский. Это он выпестовал актрису (дорогой бриллиант настоящей оправы требует, — и огранки, добавим мы), нашёл ей место и повод проявить себя, поставил на ноги и создал доброе имя. Оправа — это не просто взятые из подбора персонажи и декорации. Это — ансамбль. А вшестером, не толкаясь, пробираться по узенькому проходу жанра, вшестеро тяжелей. Шаг влево, шаг вправо…

Но уже ставивший «Пигмалиона» (правда, в балете и под названием «Галатея») Александр Белинский знает цену каждого шага: цветочницу могут встретить по выговору, но проводят — по походке. Поэтому неважно, как там обучит Недомерка грамматике и географии мнимый Хиггинс — ряженый школьный учитель (А. Худолеев с обилием грима, эффектных отрепьев и пением под фонограмму ворвался из дешёвой «Оперы нищих», явно сделав не один шаг и влево, и вправо). Главное — то, чему обучить нельзя. То есть манеры: вкус, голос, походка. Видимо, это — врождённое. И пока (тьфу тьфу-тьфу) не подавленное.

И, как учит нас Белинский, был бы человек хороший