НОНСЕНС

«Мавр». Сценическая композиция по пьесе У. Шекспира «Отелло». Театр им. Ленсовета.
Режиссер Гарольд Стрелков, художник Эмиль Капелюш

Взять классическую пьесу, изрубить ее в салат. Собрать выдающуюся постановочную команду, не дать ей никаких конкретных задач и предоставить полную свободу самовыражения. Сделать парадоксальное и ничем не оправданное распределение ролей. Ничего не объяснить артистам и швырнуть их в этот самый салат — кто сможет, пусть выживет. Вот верный рецепт спектакля-нонсенса.

В театре Ленсовета состоялась премьера спектакля «Мавр» по пьесе Шекспира «Отелло». Спектакль словно сотворен по вышеуказанному рецепту. Иначе как объяснить, что в результате работы значительного количества людей, имеющих приличную театральную репутацию, получилась эта театральная «псевдуха»?

Театральная общественность была заинтригована с самого начала. На роль Яго были распределены Олег Федоров и Александр Новиков. Более разных по амплуа и фактуре актеров трудно себе представить. Ждали разгадки, внятной трактовки, наконец, двух разных спектаклей. Не дождались.

На сцене красиво и бессмысленно висят деревяшки и железки от Эмиля Капелюша. Железная стена справа поднимается, открывая непонятный деревянный помост. Вроде как пирс, но герои то и дело лихо с него спрыгивают, явно не в воду. Нужен он в основном для того, чтобы персонажи торжественно по нему выходили или печально и красиво уходили в неведомую даль, освещенные контровым светом. Изогнутые железные стены-кулисы слева до боли напоминают плачущие железные двери в «Отелло» Някрошюса.

Фото Э. Зинатуллина

Под стать сценографии и костюмы, старательно, по-ученически выполненные Яной Глушанок. Главные герои пьесы военные — будет кожа, условная военная форма, высокие сапоги. Дездемона — в белом с разрезами или в красном мини. Все костюмы хорошо сидят. Все красиво, но, опять-таки, как-то бессмысленно. В профессиональных достоинствах обоих художников сомневаться не приходится, но складывается впечатление, что им настолько невнятно объяснили, о чем и зачем будет спектакль, что они предпочли сделать просто «прилично» и «не светиться».

Зато вовсю «засветился» Евгений Ганзбург. Замечательный художник, обычно работающий деликатно и тонко, здесь нагромоздил тысячу и одну световую картину, каждая из которых по-своему шедевр, но в совокупности дает все то же ощущение бессмысленной «как бы красоты». К тому же весьма утомительной для глаз.

Все эти бесконечные световые переходы совершаются под музыку студии SoundDrama, руководителем которой является Владимир Панков. Музыки тонны. Она хороша, но не здесь. Пригодилась бы скорее для голливудского фильма, какой-нибудь пышной исторической мелодрамы. Спектакль буквально пучит музыкой, и ее киношный пафос настолько несовместим с происходящим на сцене, что дает комический эффект. Хотя подозреваю, что режиссер спектакля хотел иного, если он вообще чего-то хотел.

Начало. На сцене появляется Олег Федоров и сообщает, что он ненавидит мавра. Знающие пьесу догадываются, что перед ними Яго. Он царапает железную стенку, долго не может попасть в рукав собственной кожаной куртки и поэтому отдает ее жене Эмилии, которая несколько раз входит и выходит с очень скорбным лицом, молчаливая и похожая на куклу (кажется, что актрисе Евгении Евстигнеевой очень грустно играть эту роль). Но Яго почему-то называет Эмилию несносной болтуньей. Потом он показывает на железную стенку и сообщает, что Кассио тоже нехороший человек. Стена тут же послушно поднимается, и мы видим молодого человека, у которого тоже проблемы с рукавом костюма (белого, в отличие от куртки Яго). Это Кассио, он в очках, потому что математик. У его ног совершает непонятные, но темпераментные движения какая-то девушка, вероятно Бьянка (других персонажей в программке больше не значится). Потом стенка закрывается, Яго еще некоторое время что-то говорит, потом ему удается надеть свою куртку, которую жена, видимо, успела за это время починить в кулисах.

Затем очень эффектно, благодаря изобретательной хореографии Николая Реутова, появляются главные герои спектакля. Отелло выходит к зрителям по тому самому непонятному помосту, держа на плечах Дездемону, застывшую в позе древнегреческой статуи. Ноги Дездемоны невинно обнажены по самое не хочу. И грустный силач Отелло с хорошим русским лицом Олега Андреева медленно несет, так сказать, свой крест. После чего, к огромной радости простого зрителя, знающего шекспировскую пьесу по одной фразе, немедленно вопрошает: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» Те, кто читал пьесу более подробно, удивленно переглядываются и смотрят на часы: с начала спектакля прошло около семи минут, а уже идет сцена из последнего акта. Далее следует изобретательный танец с большой тряпкой. Отелло довольно долго и закутывает и раскутывает Дездемону, он решителен и суров. Дездемона с юным кукольным личиком (Дарья Циберкина) очень старательно выполняет все эротическо-акробатические трюки и отвечает мавру Андрееву низким хорошо поставленным голосом, иногда вздрагивая и вскрикивая. Совершив этот акт, Отелло не душит Дездемону, а просто берет ее на руки, предварительно швырнув тряпку в кулисы.

Потом приходит Яго и начинает намекать на нехорошее. У спящей Дездемоны случается приступ лунатизма, она в трансе нервно выкрикивает чей-то текст, уже непонятно из какого акта, и убегает. Это очень не нравится Отелло, и он начинает верить Яго — то есть тяжело дышать и наносить всем окружающим легкие увечья. Затем Яго стремительно и жестоко спаивает Кассио — ставит его к железной стенке и долго поливает вином. Кассио быстро намокает и падает.

Фото Э. Зинатуллина

Дальше происходит много всего разного. Артисты носятся по сцене, громко кричат и рычат. Олег Андреев свирепо вращает глазами, Дарья Циберкина с самодеятельной готовностью сменяет на лице выражения радости и отчаяния. Олег Федоров самоотверженно и решительно пытается играть негодяя. Марианна Коробейникова — Бьянка пытается справиться с высокими сапогами и пышным шиньоном, не знает, куда деть руки, и в ее голосе слышится непритворное отчаяние. Роман Кочержевский, играющий Кассио, обладает безупречным чувством ритма, и поэтому в спектакле есть следующая сцена. Отелло Андреев выносит на плечах первобытный ударный музыкальный инструмент, по форме напоминающий субмарину (это, видимо, еще один его «крест» — африканское происхождение). Потом укладывает его. Кочержевский—Кассио крадется по сцене, обнюхивает «барабан», садится с одной стороны от него и принимается отбивать ритм. Делает он это классно. На другом, маленьком, «барабане» ему аккомпанирует Федоров. Ритм нарастает, и Олегу Андрееву, который все это время сидит, прислонившись ухом к «барабану» с другой стороны, становится очень нехорошо.

Отелло требует от Дездемоны, чтобы она показала ему платок. Он имеет в виду ту большую тряпку, с которой они танцевали в начале спектакля. Дездемона начинает носиться по сцене, приговаривая: «Сейчас, Отелло, сейчас!», и вытаскивает на сцену сундуки. Из сундуков вылетают белые простыни. Рыться в белье Дездемоне помогают все, включая Кассио и Эмилию, которая, между прочим, уже нашла этот самый платок за кулисами и даже рассказала своему мужу Яго о том, как он важен. Но так как эти слова по пьесе произносит Отелло, то в сцене с бельем монолог о платке повторяется. Произносит его, как и положено, Отелло. Эмилия подло молчит и подбрасывает вверх простынки. Они красиво падают на сцену. Раскидав все, артисты уходят со сцены, потому что начинается антракт.

С кого же спрашивать за все это безобразие? За актерские муки, фальшь, имитацию метафор, невыносимый пафос? Кто в итоге отвечает за то, что в течение двух часов должен выносить зритель? Конечно, режиссер.

Что имел в виду главный режиссер театра Гарольд Стрелков, когда безжалостно кромсал пьесу и перемешивал реплики персонажей? Когда заставлял актеров мучиться в напрасных попытках найти хоть какую-то логику в поведении своих персонажей? Чем лично провинился перед Гарольдом Стрелковым бедный Олег Андреев, которого тот бросил на сложнейшую роль мирового репертуара и не дал ни единого «костыля», ни единой зацепки? Что он имеет в виду, когда в финале спектакля оставляет на сцене Бьянку и Кассио, задумчиво смотрящих куда-то вдаль? Он действительно считает мощной метафорой смерти разрывание надвое белой простынки (так умирает в его спектакле Отелло)?

«Мавра», наверное, следовало бы назвать иначе. Например: «Сны об Отелло накануне сдачи экзамена по истории зарубежного театра». Или: «И мои воспоминания о Някрошюсе».

Один театральный критик в рецензии на спектакль «Мавр» написал, что Гарольд Стрелков уподобляет современных зрителей зрителям древнегреческого театра, назубок знающим мифы. «Отелло» тоже вроде бы такой театральный миф, который знают все. Но и его можно преподнести так, что действительно знающему станет дурно, а незнающий…

Одна из зрительниц в середине второго акта громко прошептала, наклонившись к соседке: «А где же мавр? Чего-то ни разу не показали».

Ноябрь 2008 г.