Брехт оказал себе плохую услугу, оставив столько теоретических трудов, посвященных своему методу. Теперь все знают, как ставить Брехта, и, обсуждая чей-нибудь спектакль, готовы снисходительно кивнуть или покачать головой: «Нет, это не Брехт!»
О спектакле Юрия Бутусова с этих позиций говорить не стоит. Такая постановка вопроса вообще бессмысленна. Бутусов, конечно, вышеупомянутые теоретические труды внимательно читал, и история знаменитых постановок ему известна. Кроме того, сама природа этой драматургии кажется очень близкой его режиссерскому методу и мироощущению. То, что в его творческой биографии возникла пьеса Брехта, представляется вполне логичным. Еще и потому, что Бутусов — режиссер неравнодушный, остро реагирующий на окружающую реальность, спектакль для него — возможность высказывания. Оно, как правило, прячется за цирк, балаган, откровенную театральность. Но пьеса «Что тот солдат, что этот», выбранная режиссером для постановки, оказалась настолько ко времени и так пугающе актуальна, что все привычные для Бутусова театральные приемы не скрывают, а обнажают главную мысль, режиссерский мессидж.
Суть в том, что человек теряет себя, свое лицо, гибнет — и виной тому он сам. Скромного носильщика Гэли Гэя никто силой не принуждал заменить исчезнувшего солдата. Его уговорили, уломали, купили задешево. А когда прошла первая проверка и у него был реальный шанс сбежать, он остался в полку, надеясь себе, родному, еще кое-что выгадать. И не мерзавец вроде, просто — маленький слабый человек. Но хитрец и проныра. И большинство в мире — такие. Девиз этих маленьких слабых людей звучит из уст Джерайи Джипа, подмененного солдата, фальшивого пророка: «Как ужасно, что я здесь сижу… Но мясо такое вкусное!»
Крайне интересно наблюдать за публикой, сидящей в партере. Довольно респектабельной, солидной, пришедшей на премьеру в престижный театр посмотреть спектакль модного режиссера. Она пребывает в некотором недоумении. Все, что им кричат прямо со сцены в спокойные самодовольные лица, проносится мимо. Они не чувствуют себя Гэли Гэями. Потому что сегодня иметь кусок хорошего мяса на ужин важнее, правильнее и престижнее, чем собственное лицо. И еще потому, что спектакль, только начав сценическую жизнь, уже «расползается», медленно разрушается изнутри.
Во-первых, очевидны проблемы с ритмом, особенно в первом акте. Во-вторых — очевидна проблема исполнительская.
Мне кажется, что для осуществления замысла Бутусову в этом спектакле нужны были соучастники. Их нашлось двое — его ученик Дмитрий Лысенков и молодая актриса Александра Большакова. В лице всех остальных он нашел скорее вежливых и чрезмерно осторожных коллег. Спектаклю недостает исполнительской дерзости, «московской» лихости, что ли. Очевидным компромиссом выглядит распределение на роль Кровавого Пятерика Сергея Паршина, который честно старается выполнить поставленные перед ним задачи, но видно, каких усилий, даже чисто физических, ему это стоит. Виталий Коваленко, Игорь Волков, Владимир Миронов, Аркадий Волгин балансируют на грани психологического и игрового театра, и тем самым они «заодно» с публикой, относящейся к происходящему с некоторой настороженностью. Осторожным артистам и осторожному зрителю удается обескуражить даже Валентина Захарова, одного из самых «бешеных» и бесстрашных «фильштов». Он отчаянно орет в микрофон зонги и, пока находится на сцене, еще держится. Но стоит ему спуститься в зал с «проповедью», которая требует прямого общения с публикой, и столкнуться с ледяной стеной и недоуменной усмешкой — ему становится неловко.
Пожалуй, точнее всех существуют в спектакле музыканты живого оркестра. Они молоды, но при этом суперпрофессиональны. Они не только отлично исполняют музыку, но и отвечают за шумовое оформление спектакля, озвучивают все, вплоть до мочеиспускания слона (один из музыкантов встает в луче света и долго льет воду из пластиковой бутылки, сохраняя при этом совершенно невозмутимое выражение лица). Они с интересом наблюдают за происходящим на сцене, но при этом собранны и точны. Просты, не претендуют на особое место в спектакле и при этом полны собственного достоинства. Одним словом, непроизвольно показывают такой класс, такой уровень, который для маститых александринцев уже недостижим — именно в силу маститости.
Ноябрь 2008 г.
Комментарии (0)