М. Исаев. «Садоводы». Совместный проект Александринского театра,
Формального театра, Инженерного театра «АХЕ».
Постановщик Андрей Могучий, сценография и костюмы Максима Исаева

Я радуюсь тому, что спектакль А. Могучего по произведению М. Исаева смотрит всего 40 или 45 человек, обеспечивая «Садоводам» аншлаг.

Еще лучше, если бы в зальчике сидел только 1 (один) зритель и он, этот зритель, не читал бы перед спектаклем никакой вспомогательной литературы — разъяснительных интервью, в которых, как теперь принято, создатели заранее излагают «что, где и когда». Пришел бы «с мороза» и смотрел. И понимал то, что понимает, а не то, про что ему рассказали СМИ. Получается, мы смотрим инсценировки предпремьерных рассказов…

По стечению обстоятельств я была тем самым зрителем «с мороза». Ничего не читала, не ведала, куда иду. Работы много, не успеваю, знаете ли. Спасибо, позвали — я и пришла на премьеру. И села. Во всех смыслах.

Передо мной был деревянный помост. Помост — он и есть помост, его за кастрюльку не примешь, за интернет тоже… На помосте, сидя спиной, долго произносил что-то малозначащее, как будто писал диктант с ошибками, некто, оказавшийся потом Ермолаем, но одновременно Буратино. Кто он — Буратино или Ермолай, — узнать не удалось до конца… Это был А. Машанов, но мог быть кто угодно: лица-то нет.

Поднимались деревянные люки, из них появлялись довольно остроумные неживые «объекты», рожденные инженерной мыслью М. Исаева. С текстом дело обстояло совсем плачевно: инженером человеческих слов М. Исаев явно не является.

Выскакивали люди, неинтересно обсуждавшие посадки саженцев, еще что-то… Артист Н. Мартон в цилиндре, О. Муравицкая в нарочито рваных колготках, «семидесятник» Внук (В. Волков)… Что? Где? Когда? О чем? Про что?

О. Муравицкая (Варя), Н. Мартон (Семен).
Фото В. Красикова

На абсурдистскую пьесу это не было похоже, хотя и происходило в неясном абстрактном пространстве, на помосте. Но настоящий абсурд отточен, вывернут, будит мысль, а тут… Дорогие читатели и коллеги, уверяю вас, подобное сочинение может родиться за чаем или поллитрой в течение вечера у двух любых гуманитарно развитых «Буратин». Это чистая графомания, которую никто не заметит, если она не будет осенена брендом. А тут их целых два: Исаев и Могучий. И они, типа, имеют право. Право имеют! И говорить им, что любая игра с «Вишневым садом» нынче культурная пошлость и что представленная обоими работа, попросту говоря, халтура, — бесполезно…

Бренд прикрывает бред.

Даже под дулом пистолета я не догадалась бы, что действие происходит в интернете! Статья Н. Стоевой открыла мне глаза, и они не закрываются до сих пор уже несколько дней. Нет, я бываю в интернете больше, чем хотелось бы, имею, не побоюсь сказать, аватарку, но принять за аватарки живых персонажей на деревянном помосте не приходило мне в голову ни на секунду из 5400 секунд, проведенных под крышей Александринки. Да, текст Исаева напоминал бессвязную жвачку, но почему эта жвачка — язык блогов, а не просто драматургическая жвачка?

Страшный сон. Сейчас ущипну себя. Деревянный помост — не интернет. Мартон — не аватарка. Люк — не дисплей. Умывальник — не «мышь». Старые телевизоры, выставленные в конце (лейбл Могучего), — не компьютеры.

Вещество спектакля никак не наводило на мысль о том, что я — в виртуалке. Слушайте, дайте «мышь», я выйду из программы, я не записывалась в группу садоводов… или водолеев… или водосадов…

Ничего не поняв, я, может быть, и осталась бы после спектакля смущенной немой рыбой, если бы уже после просмотра не начала читать и слушать рассказы зрителей, заранее посвященных в замысел посредством предпремьерного пиара.

Не хочу этих песен!

А. Могучий, спектаклей которого я всегда жду, не утрудил себя так же, как М. Исаев. Дорогие читатели и коллеги, уверяю вас, не надо быть Могучим, чтобы артисты правильно закрывали люки и «чистенько» расходились на пустом помосте, внятно произнося реплики. Ни слов, ни жизни, ни любви, ни формы, ни содержания. Режиссура?

Несвоевременные мысли лезут в голову…

В компьютерной программе нынешней Александринки все смешалось: «императорские» капельдинеры в белых перчатках (в связи с выдвижением В. Фокина на премию Станиславского А. Бартошевич (!) написал большую статью именно о них, усачах…) — и клятвы на Мейерхольде, «евростандартная» холодная чистота спектаклей на большой сцене — и стремление к некому авангарду по углам. Про этот авангард я понимаю только одно: его создатели любят себя в искусстве гораздо больше, чем искусство в себе, а каждое свое трепыхание (все в себе) — больше, чем себя в искусстве. Просто любят себя, да и все. Что начинающий Олег Еремин, что Исаев и Могучий. А мы эту их любовь к своему мизинцу призваны наблюдать и даже (о, Боже!) анализировать. Вот, дорогие мои, мизинец Могучего шевельнулся…

В «Садоводах», надо сказать, Андрей Могучий не пошевелил и мизинцем. Так, дернул один раз левой ногой…

В связи с номинированием В. Фокина на премию им. Станиславского «За возрождение Александринского театра» опять лезут несвоевременные мысли. Я бы тоже дала ему премию, только не имени Станиславского, который боролся как раз с «императорским» театром и любовью к себе одновременно. Нет, порядок за кулисами он любил и вешалку имел в виду, как мы знаем, именно актерскую — закулисную этику. Но более всего с момента Славянского базара К. С. болел идеалистическим стремлением «увлечь актеров сознанием великой серьезности исполняемого дела». Чистая душа, он говорил: «Мы стремимся создать первый разумный, нравственный общедоступный театр, и этой высокой цели мы посвящаем свою жизнь». Богатейший промышленник купец Алексеев (куда нашим деятелям искусств до его «бизнеса»!) заявлял: «Не забывайте, что мы стремимся осветить темную жизнь бедного класса, дать им счастливые, эстетические минуты среди той тьмы, которая окутала их».

И какое в Александринке «возрождение» им. Станиславского? Дайте «мышь», я выйду из сети. «Тятя, тятя, наши сети…»

И сяду, бедный класс, ждать счастливых эстетических минут среди окутавшей меня тьмы…

Ноябрь 2008 г.