Сцена из спектакля.
Фото В. Ярошевича

Несколько лет назад в спектакле «Кислород» человек по имени Иван с лаконичной яростью Заратустры назвал, наконец, то, что давно витало в воздухе. А точнее, напротив, означил, что в воздухе этом уже ничего не витает, не летает, не танцует, не живет. Все задыхается, падает, рушится, умирает. И даже Бог с его заповедями, и в первую очередь Бог с его заповедями. И победит тот, кто не знает Бога, не слышит его заповедей, потому хотя бы, что оттягивается в это время в наушниках. И потому ему ничего не стоит нарушить даже главную из заповедей, две главные из заповедей, и наполнить легкие до краев чистым кислородом, и дышать, и танцевать, и витать со/за своей огненно-рыжеволосой возлюбленной по воздуху, рассекая уличные пространства мировых столиц…

Последнее уже не из спектакля, полеты героев по Лондону, Риму, Дамаску — из мало пока кому известного фильма «KISLOROD». О фильме говорить рано, сам автор на закрытом показе позиционировал его как скорее «сырое», чем «вареное». Речь о спектакле, где он возжелал вдруг не ошпарить нас кипятком невозможного, не вышвырнуть по ту стороны морали, как делал это вместе с режиссером Виктором Рыжаковым в «Кислороде (1)», «Бытии-2» и «Июле», а уже самому, без режиссера Виктора Рыжакова, объяснить.

На черной обшарпанной и стильной малой сцене «Школы современной пьесы» (художик-постановщик Маргарита Аблаева) стоят четыре одетых в черное же молодых человека: Каролина Грушка, Валерий Караваев, Ольга Смирнова, Алексей Филимонов — и читают по очереди стихи поэта позапрошлого века Абая Кунанбаева на казахском языке. Потом немного — русские переводы. В середине спектакля одна из них — польская актриса — показывает на плазменном экране польский мультик про собачку и музыку и на польском долго объясняет его содержание. А ведущий, который в прологе старательно пересказал биографию Абая, переводит ее объяснения на русский. В финале на экране сгущается дымовая масса, она постепенно заполняет всю сцену, а на экране полыхает масса уже огненная. То, что это финал, зрители не понимают довольно долго. Все от начала до конца вместе взятое занимает минут 50. Не больше.

Но так говорил Заратустра: «Сознание — это последний позднейший результат органического развития, а следовательно, и самая несовершенная, самая слабая часть организма». «Мысли — это тени наших ощущений, всегда более темные, чем они, более пустые и простые». «Как могли бы мы объяснить огонь?.. А музыку?.. А мысль?.. Все, чего мы достигли, — это описание все больших и больших сложностей и изощренностей. Но мы ничего не объяснили».

Вырыпаев опять пытается сделать это первым. Так, будто это самое начало. Когда еще только музыка, из духа которой на наших глазах и рождается мир. Надо слышать, как актеры читают казахские стихи — будто древний инструмент своим гортанным пением повествует о начале мира. Надо слышать, как они держат паузы между. Слышать красоту переливов трех звучащих на сцене языков. Красоту музыки еще не расчлененного мира.

К. Грушка в спектакле.
Фото В. Ярошевича

Так говорил Заратустра: «Если мы нарезаем бесконечный континуум этого мира на куски, которые только и способны переварить, то не надо воображать, что это блюдо, которое мы готовим для себя, — единственное или хотя бы самое вкусное из возможных».

И все называется как будто впервые. «Девушки цвели красотой», а «Вот и старость», «Различен с природой в судьбе человек» и «Пусты без мысли слова», «Будь скромен», но «Борьбою за правду живи» — звучат стихи Абая, как праистины, возвращенные смысловые опоры.

Точнее, судя по всему, надо было бы, чтобы они так звучали. Потому что все, что касается музыки (включая, кроме сказанного, квартет актеров, извлекающих из виолончели, скрипки, флейты, аккордеона какие-то чудные архезвуки, и нежно льющуюся, как будто тоже очищенную новой аранжировкой, песню Гребенщикова про дождь), получается. Что касается русских переводов Абая и польского мультфильма — к сожалению, только претендует. Каролина Грушка, хорошая актриса и прелестная девушка, рассказывает мультфильм про собачку, которая, когда слышит плохие, черные ноты, страдает и воет, а когда прекрасные и чистые — радуется и танцует, черные ноты рождаются в мертвых сердцах, а чистые — в красивых… Голос Каролины — свежий и светлый, польский язык — красивый и, поскольку много похожих слов, не чужой, а волнующе остраненный. И хотя медитативное действие возникает и в этом, с характерным кружением слов (еще сопровождаемым синхронным переводом), рассказе, все равно. Задачу не решает. Как не работают на задачу возвращения главных для всех людей простых значений и нравоучительные императивы Абая.

К. Грушка в спектакле.
Фото В. Ярошевича

Так говорил Заратустра: дух человека в своем становлении проходит три превращения — «как дух становится верблюдом, львом верблюд и, наконец, ребенком становится лев».

В целом возникает ощущение, что Иван Вырыпаев торопится. К великому слову «утверждения» его дух еще не готов. Хотя, что говорить, масштаб задач, которые он ставит перед собой, впечатляет.

И жаль еще то, что он модный. Это дальнейшему созреванию духа может сильно помешать.

Декабрь 2008 г.