Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

ПАРАЛЛЕЛИ И МЕРИДИАНЫ

НА ПЕРЕВАЛЕ МЕЖДУ ВОСТОКОМ И ЗАПАДОМ

Беседу с Фаридом Бикчантаевым ведет Марина Дмитревская

22 года назад, в № 0, когда мы практически не выглядывали за пределы Петербурга, а театральное пространство России не было так едино и информационно открыто, молодой автор Эльвира Гафарова убедила нас: в Казани появился редкий режиссер, молодой Фарид Бикчантаев, мы не можем обойтись без его «Ромео и Джульетты» в пилотном номере нового журнала…

Иногда, нечасто, на каких-то съездах-гастролях мы встречались с похожим на персидскую миниатюру изящным Фаридом, раскланивались, улыбались, как хорошо знакомые, но хорошо знакомы на самом деле не были, потому что не разговаривали подробно. О его творчестве я знала по статьям (и даже руководила как-то дипломным сочинением о творческом пути Бикчантаева), но видела… раз… два… Да было ли даже и это «два»? Он, Фарид Бикчантаев, знал обо мне, потому что читал журнал, а журнал разными перьями иногда писал о его спектаклях…

И вот не так давно мы встретились для подробного разговора с художественным руководителем театра им. Г. Камала. Незадолго до этого его спектакль «Однажды летним днем» по Ю. Фоссе сыграли на «Золотой маске» и в Петербурге на «Радуге». Спектакль этот коренным образом отличался от того, что принято считать традиционным татарским театром и что долгие десятилетия считалось основой основ театра Камала. И хотелось поговорить про эти «основы», традиции, новые татарские «песни о главном»…

Марина Дмитревская Фарид, что осталось от так называемой школы, от ГИТИСа, и осталось ли что-то? Или школа отдельно, а следующая жизнь в театре — отдельно?

Фарид Бикчантаев Со школой с самого начала было сложно. Я поступил к Марии Осиповне Кнебель, мы отучились у нее первый курс, проводили ее в последний путь — и меня забрали в армию. Первый курс я помню смутно: Мария Осиповна приходила редко, ее увозили в реанимацию, занятия вели Леонид Ефимович Хейфец, Олег Львович Кудряшов, Наталья Алексеевна Зверева. Но огромную роль в моей судьбе сыграл Михаил Михайлович Буткевич. Каким-то чудом получилось, что в свое время они с Марселем Хакимовичем Салимжановым жили в одной комнате в общежитии, дружили, Марсель говорил ему, что я, его ученик, поступаю в ГИТИС (в первый год не поступил, только на второй). И когда я вернулся из армии и попал на курс к Борису Гавриловичу Голубовскому (а я ужасно этого не хотел, хотел переждать год и поступать к Фоменко, а пока поработать в Казани), — вдруг встречаю Михаила Михайловича. И он говорит: «Ты совершаешь большую глупость, иди к Борису Гавриловичу. Я наблюдал за тобой весь год, Хейфец тебя убьет, а Голубовский ничему не научит, но ты сам научишься многому». И мы начали учиться. И после первого же семестра стало ясно, что никто ничему нас учить не собирается, но мы с моим сокурсником Алехандро Гонсалесом Пуче, моим другом по сей день, делали все наоборот. Это и была, собственно, школа: я научился делать все наоборот.

Дмитревская А Буткевич?

Ф. Бикчантаев. Фото из архива театра

Бикчантаев А Буткевич набрал первый курс, где был Юра Альшиц и который он потом передал Анатолию Васильеву. Но я попал в мощную творческую среду в нужное время — в начало 90-х — и благодарен эпохе: пошел кинематограф, приехали Брук, Штайн, открылась Европа, вообще мир открылся, а у нас возник Фоменко.

Дмитревская Фарид, когда мы заканчиваем институт, у нас существуют идеальные представления о профессии, мы точно знаем, чего хотим (может быть, я сужу по себе, но помню, чего хотела от театра и от себя). Потом идет жизнь. Ты помнишь, чего хотел, какой театр хотел делать? И как это скорректировала жизнь?

БикчантаевВначале было очень тяжело, хотя я вырос в этом театре, театре Камала, и прекрасно его знал. Правда, еще учась в театральном училище, я сопротивлялся тому театру, в котором работал как актер, меня многое не удовлетворяло. Поэтому я и поехал в Москву. А когда вернулся — конечно, ломка была очень сильная.

Дмитревская Но ведь сразу был такой успех с «Бичурой»!

Бикчантаев «Бичура» очень быстро сошел, как и все мои первые спектакли. Народ не ходил! Только «Ромео и Джульетта» продержался пять лет: его отстаивали актеры. Вообще многие спектакли отстаивали актеры, они шли в дирекцию и говорили: «Не снимайте, мы хотим играть». Я прошел очень жесткую мясорубку…

Дмитревская Народ не ходил, потому что у татарского зрителя есть четкая эстетическа установка, какой театр ему нужен?

Бикчантаев Да, конечно.

Дмитревская Когда нам громко говорят «традиции татарского театра» — что имеется в виду, можешь определить?

Бикчантаев Я попал в театр в тот самый момент 90-х, когда был катастрофический отток зрителей, театры горели. И наш театр Камала тогда выработал тактику брать количеством премьер. Нужно было во что бы то ни стало заманить зрителя простым сюжетом, сразу захватить его репликами, направленными в зал. То, что происходило на сцене, мало волновало участников, их занимала только задача — держать зал любыми способами. Годами мизансцены строились только так: «Сначала сказал в зал — потом посмотри на партнера».

Дмитревская Это не в традициях татарского театра вообще?

Бикчантаев Это было в традициях, но не так явно, контакты с залом ломали четвертую стену, но в 90-е это просто перешло в насилие над зрителем. Поэтому и «Бичура», и «Ромео и Джульетта», где все было достаточно замкнуто, атмосферно, зритель воспринимал с трудом. Зато именно тогда мы привлекли в зал университетскую публику, интеллигенцию, которая никогда в театре не была или давно отхлынула.

Дмитревская А основная часть зрителей — «колхозно-совхозная»?

Бикчантаев Не городская. Те, кто недавно стал городским жителем.

Дмитревская Сейчас зал смешанный. Часть — женщины в платках, часть — молодые ребята. Примерно пополам. И какая-то часть должна взять свое…

Бикчантаев Это зависит от спектакля. Зритель теперь делится довольно, знаешь, четко.

С отцом Р. Бикчантаевым.
Фото из семейного архива

Дмитревская Фарид, когда-то у Аннинского я прочла любопытную мысль. Пока был СССР и существовали фестивали, на которых грузины давали якутам премию за спектакль по киргизской прозе, — был, так или иначе, общий культурный контекст. Эфрос и Стуруа рядом с Андреем Борисовым, а Пансо и Някрошюс в одном поле с Чхеидзе и Любимовым… И когда СССР распался, каждой национальной культуре пришлось искать новый контекст своего бытования и встраиваться в него. Эстонцы по языковому принципу двинулись к финнам (а там с театром хуже, чем в Эстонии), литовцы с этим принципом зависли (только в одной итальянской провинции, кажется, есть сходный диалект), но все-таки большую роль сыграла русская школа их ведущих режиссеров… И так далее. Татарстан остался в составе России, но изменился контекст, в том числе тюркоязычный. У меня к тебе вопрос: как изменился контекст по сравнению с советским? Куда встраивается татарский театр? Чего вы ищете сейчас, взяв на себя «Науруз» как фестиваль и как образовательный форум? Ведь без контекста — беда, без него ты сразу провинция…

Бикчантаев Я очень хорошо понимаю, о чем ты. И очень хорошо помню, как в начале 90-х мы попали в Ашхабад на «Науруз» с «Бичурой». Тогда этот фестиваль собирался в разных городах. И там мы наблюдали, как лихорадит все театры, как судорожно они ищут что-то свое. Вся Азия бросилась в шаманство и чингисханство. У нас этот процесс прошел более мягко: мы всегда существовали на перевале межу Востоком и Западом. Вся история татарского театра связана с развитием русского театра, по лекалам МХТ здесь ставились спектакли, например «Вишневый сад». Мы, как и вся страна, топали за Художественным театром, но нас всегда ругали: «по мизансценам Художественного театра» выходило слишком экзальтированно, красочно, мелодраматично. Обвиняли в том, что татарский театр потакает невзыскательному вкусу своего зрителя. Но таким образом мы своего зрителя сохранили! Ты же понимаешь, что такое — искусство в автономной республике… Литература была, но она не восполняла потребность нации в языке, культуре, обычаях. Это всегда делал театр. Марсель Хакимович Салимжанов очень страдал от критики, упрекавшей спектакли в примитивизме…

Ф. Бикчантаев, Й. Бикчантаев, Л. Хамитова.
Фото из семейного архива

А по поводу контекста сейчас… Я всегда в несколько напряженном состоянии: боюсь потерять баланс и свалиться, стараюсь сохранить пограничье. Это очень тяжелое состояние. Вот мы начали ездить за рубеж: впервые в Германию (с «Чайкой» и спектаклем по Туфану Минуллину), потом в Англию (с национальным репертуаром), в Китай, Колумбию — и что началось! Почему вы не ездите исключительно с татарским репертуаром, почему не пропагандируете наше искусство!

Дмитревская Какие отличительные признаки этого татарского искусства? Спрашиваю у разных людей — не дают ответа.

Бикчантаев И не дадут. Это сложно. Мы очень многое потеряли. И потеряли еще до революции, в начале ХХ века, несмотря на то, что я так увлеченно и восторженно рассказывал тебе вчера о театре той поры. Мы много теряли, внедряя русскую и европейскую культуру. Ведь любое новшество уничтожает то, что было. А тогда (я не преувеличиваю) в Казани татары жили только в слободе, не допускались в центральную часть города, сохранилась вывеска, висевшая на входе в парк: «Музыкантам и татарам вход воспрещен». Это, собственно, началось еще с завоевания Казани Иваном Грозным…

Дмитревская Что дают вам теперь «Наурузы», которые вы проводите? Я говорила с участниками — для них это налаживание «тюркоязычного кровообращения». А для вас, хозяев и устроителей? Миссионерство или контекст?

Л. Хамитова, Ф. Бикчантаев, Н. Гараева.
Фото из архива театра

Бикчантаев Долгие годы театр Камала был цитаделью и диктовал многим театрам, как жить. Меня это не устраивает, я не хочу быть монстром. Мне кажется, театральный процесс должен быть взаимообменным. А будучи монстром, мы просто сядем радоваться, что зритель на все ходит, настанет стагнация (банальное слово). Наш покойный директор, легендарный Шамиль Зиннурович, тоже был демократ. Когда праздновалось 100-летие театра, он сказал: давай отпразднуем не 100-летие театра Камала, а 100-летие возникновения татарского театра вообще, пригласим все татарские коллективы, отпразднуем… Так и сделали, выпустили джинна из бутылки: людям захотелось ездить, участвовать в фестивалях. Но самое любопытное: меня все равно обвиняют в узурпации театром Камала фестивального пространства. У нас есть актерская премия «Тантана», и, если кто-то из театров не получает ее, я слышу: это Фарид все подстроил… Как это удручает! Все думают, что Камаловский театр до сих пор рулит… Потому что долгие годы так и было. Тинчуринский театр организовывался как передвижной, колхозно-совхозный, как филиал театра Камала для обслуживания села. Мензелинский театр создал актер нашего же театра. Все было под контролем. И вдруг я этот контроль снял, отпустил. И теперь уже атакуют нас.

Дмитревская Зритель хочет национального репертуара?

Бикчантаев Хочет!

Дмитревская Но ведь запас национальной драматургии не слишком велик?

Бикчантаев Да, он не очень большой. И не все публика принимает. Вот, например, моего «Банкрота» по пьесе Камала часть публики не приняла.

Дмитревская Из-за легкого стилевого реформаторства?

Бикчантаев Ну да, причем критика исходит из нашего же театра, который привык классическую пьесу играть не так. Считают меня разрушителем, хотя ничего радикального я не предпринимал. А уж как я «посягнул » на «Голубую шаль» Карима Тинчурина…

М. Салимжанов, Ф. Бикчантаев. Фото из архива театра

Дмитревская В русском театре уже как-то перестали говорить о посягательствах на классику, а в Татарстане существует канон?

Бикчантаев Существует.

Дмитревская Выработанный в 30–40-е годы?

Бикчантаев Хотя я все время говорю труппе: сейчас такое время, что татарская классика может быть подвергнута некоторой модернизации и надо зрителя приучать…

Дмитревская Знаешь, последнее время я думаю: мы живем в таком нестабильном мире, что людям- зрителям необходимо что-то устойчивое, неизменное. И этим неизменным оказывается канон: бабушка хочет привести внука на то, что видела она… Это я пытаюсь найти психологические основы традиционализма в мире, где все ходит ходуном…

Бикчантаев Да, существование национального театра очень непросто. К тому же у нас мало современной татарской драматургии. Когда в связи с развалом СССР в 90-е годы встал вопрос о создании государственности Татарстана и Ельцин произнес: «Берите столько независимости, сколько хотите», — народ всколыхнулся, пошел подъем самосознания, национального самоопределения, пошли партии, голодовки… Тогда отделился от России Союз писателей (Салимжанов не дал отделиться СТД, просто твердо настоял!). И они сейчас варятся в собственном соку, пишут друг другу, читают друг друга, никто их не переводит и не знает, сами себе премии дают, Правительство выделяет им приличные деньги… И эта замкнутость, думаешь, приносит пользу? Нет. Мы создали конкурс новых пьес, но если попадается одна-две удачных — уже хорошо.

Дмитревская Пишут по старым лекалам?

Бикчантаев Да. И ни формы, ни содержания. Мы стали теперь проводить режиссерско-актерские лаборатории по современной драматургии.

Дмитревская Лаборатория — отличные дрожжи, она лишает актеров доспехов привычного.

Ф. Бикчантаев, Ш. Закиров.
Фото из архива театра

Бикчантаев Да нет, наоборот, когда надо сделать за короткий срок — все пользуются наработанными ресурсами, хватаются за свои штампы, в лабораториях я вижу и опасность. Хотя это интересно. Первую лабораторию придумал Олег Лоевский: «Давай позовем режиссеров-татар». Позвали Дениса Хусниярова, Радиона Букаева, Дамира Салимзянова (он, кстати, оказался родственником Салимжанова, его дед — родной брат отца Марселя, близкая родня!) — и была замечательная лаборатория.

Дмитревская И как отнеслись к ней артисты?

Бикчантаев Понимаешь, уже процентов шестьдесят труппы — мои ученики. Четыре выпуска, с 90-го года. Так что нормально отнеслись.

Дмитревская Тебе в работе важно, что — ученики?

Бикчантаев Очень важно. Мы понимаем друг друга, они мобильны, поскольку я и сам подвижный. И в лаборатории почти не было семидесятилетних, набрали сорок молодых артистов, хватило.

Дмитревская А труппа сколько?

Бикчантаев Больше шестидесяти человек, включая пенсионеров, труппа большая.

Дмитревская А перекрестья с режиссерами других стран не пробовали?

Ф. Бикчантаев на репетиции.
Фото Р. Якупова

Бикчантаев Француз Доменик Питуазе начинал ставил «Тартюфа» (это последствия моей поездки в Авиньон, я хотел найти французского режиссера именно на Мольера). Провел кастинг, все было очень серьезно, репетировали неделю, и вдруг он пропадает. Что случилось — не знаю. Мы, естественно, — с претензиями в сторону Франции. И они нашли ставящего актера, потомка Струве, он начал репетировать. Но тут наши стали задавать ему простые вопросы, на которые он не мог ответить. И уехал в слезах… У нас ставил спектакль Алехандро Гонсалес, приезжала китаянка Ма Дженг Хонг, ставил Георгий Цхвирава, сейчас будет ставить Максим Кальсин. Я всегда только за.

Дмитревская Фарид, должность главного режиссера уже органична? Чувство ответственности не давит? Вот меня прямо придавливает…

Ф. Бикчантаев на репетиции.
Фото Р. Якупова

Бикчантаев Давит, давит, это болезнь. Усталость.

Дмитревская Накопительная?

Бикчантаев Да, бьет в затылок. Устаешь ставить пьесы. Недавно я был по приглашению в гостях у театра «Мено Фортас». После премьеры я спросил Някрошюса, почему он поставил «Книгу Иова». Устал, говорит, от пьес, от ремарок, а проза — территория свободы. И я понял, что тоже устал от пьес. Сейчас делаю «Ходжу Насреддина» и смешиваю всё. Добавляю притчи, куски из других пьес. И, наверное, возьмусь за «Книгу Иосифа». Давно, много лет хожу с ней. Есть поэма Кол Гали «Сказание об Иосифе», древний памятник татарской литературы XIII века (в Коране много сюжетов из Ветхого Завета и есть глава об Иосифе). Лет пятнадцать назад я набрал команду и мы начали репетировать. Еще был жив Марсель Салимжанов: «Что это у тебя нет распределения?» — «Марсель Хакимыч, нельзя играть Иосифа, не может тут быть распределения». Мы собирались, обсуждали, читали вслух. Но чего-то не хватало. И я предложил позвать кого-то из исламского мира. Как раз один актер собрался в хадж и познакомился с паломникомсуфием. И тот пришел. В репзале стоял массивный круглый стол (сейчас исчез куда-то, на дрова, что ли, распилили…), мы сели, он — молодой, в рваном халате, говорил по-русски. Мы задавали вопросы, и я задал один, после которого все остановилось: «А вообще мы имеем право касаться такого материала?» И он говорит: «Если вы верите — вы можете делать что угодно». Больше мы не собирались. И на каждом курсе я пытаюсь вернуться к этому материалу, и всегда останавливаюсь… Даже режиссерскую лабораторию проводил по этой книге, приехали семь режиссеров, мы ее разбирали, и в разборе я очень многое понял. Там — хорошо…

Ф. Бикчантаев на репетиции.
Фото Р. Якупова

Дмитревская Вообще говоря, соприкосновение театра с такими книгами — большая проблема. Когда Фокин сделал, например, «Ксению», — это был абсолютно туристский сувенир. Когда Праудин делал «Житие и страдание преподобной мученицы Февронии » — это был некий путь, выяснение вопросов веры, вопросы Богу: если ты есть, почему допустил муки этой девушки? И, как потом говорил мне Праудин, к концу работы вопросы сами собой отпали… При этом святой Февронии не было дано никакого текста, она лишь тихо читала в углу Евангелие. Причем вся внутренняя актерская задача была — умалять себя, и от этого Светлана Замараева выглядела по-актерски еще крупнее… Позже из Евангелия от Иоанна Праудин с актерами сделали спектакль «Урок первый. Воскресение», и он сильно влиял на молодых людей-зрителей.

Ф. Бикчантаев на репетиции.
Фото Р. Якупова

Бикчантаев Я посмотрел «Книгу Иова», но спектакль, увы, построен на усталом приеме и существует в профессиональном поле, а тут нужно какоето другое… Някрошюс и сам о себе грустно говорит: «К сожалению, я все еще ставлю спектакли…»

Дмитревская А правильно я понимаю, что твой спектакль по Фоссе специально сделан поперек татарской традиции с ее однозначной ясностью мотива и присутствием прямой реакции на все? Ты посадил весь ход действия на отсутствие хоть какого-то мотива, на отсутствие реакции. Это такой радикальный протест против штампов татарского театра?

Бикчантаев И против собственных тоже.

Дмитревская И когда ты ставил по-советски написанную пьесу Туфана Минуллина «Мулла», где центральный герой мог быть когда-то комсомольцем, а сейчас работает муллой, ты изменил, усложнил, «размазал» финал, не давая никакого однозначного ответа. Это тоже поперек традиции с ее морализаторством.

Ф. Бикчантаев на репетиции.
Фото из архива театра

Бикчантаев Я не хотел брать «Муллу». Я делал все, чтобы не ставить, а однажды при встрече сказал: «Туфан агай, если начну ставить, я изменю финал и убью вашего героя». Он остолбенел… И вдруг Туфан скоропостижно умирает. После его ухода, в июне я сказал, что буду делать «Муллу», а в августе в Казани убивают, отстреливают одного из наших религиозных лидеров, Валиуллу хазрата, совершают покушение на Муфтия. Это был знак — ставь. И меняй счастливо-нравоучительный финал (я видел спектакли по этой пьесе, заканчивавшиеся молитвой Аллаху…).

Дмитревская Фарид, с чего вообще начался для тебя театр?

Бикчантаев Театр начался сразу. Меня ж обмывали в театре, родился в театре, жил в театре. И легендарный спектакль, который шел лет сорок, — «Старик из деревни Альдермеш» — лет в семнадцать был очень сильным впечатлением. Потом, конечно, «История лошади», еще что-то. А перевернул мою жизнь на долгие годы спектакль «Взрослая дочь молодого человека».

Дмитревская И тут ты не одинок, хотя у меня «Первый вариант „Вассы Железновой“».

Бикчантаев Я его не видел. А дальше — опять же Васильев, «Шесть персонажей», я просто заболел! Эти два спектакля перевернули меня.

Ф. Бикчантаев
Фото из архива театра

Дмитревская Откуда вообще берешь силы? Чем подкармливаешься?

Бикчантаев Так сложилось, что мой дядя — скрипач, мама — актриса, бабушка работала контролером в кинотеатре «Вузовец»… Она была киноманка — с альбомами актерских фотографий, с автографом Матвеева (до Рыбникова бабушка как-то не добралась). И я все детство провел в кинотеатре: мама уходила на репетицию и отводила меня к бабушке. У меня было собственное кресло, я по десять раз смотрел одно и то же, знал наизусть. И я остался кино-наркоманом. Сварганил домашний кинотеатр, прихожу домой, сажусь в кресло, беру чай и смотрю. Иногда засыпаю. Но отсматриваю все, что появляется. А еще у меня в деревне, где родились мой дед, отец, — дом. Я совершил такой поступок (это был неконтролируемый позыв), купил этот дом, 70 километров от Казани. Отец (художник, актер, окончивший ГИТИС, режиссер, учившийся у Охлопкова) ушел рано, в 51 год, он с нами не жил, я был как бы оторван от корней, знал только его «культурный слой». И как-то лет в восемнадцать, на гастролях, попал в ту деревню. А теперь купил там огромный дом. И каждый раз жду не дождусь, когда туда снова смогу поехать. Дом с баней, водой, газом, я чувствую себя помещиком, у меня 30 соток земли.

Дмитревская Ух ты!

Бикчантаев Вопрос — что делать с землей? Я посадил много деревьев, сажаю картошку и морковь, две пихты, ели, горную сосну.

Дмитревская А деревня живая?

Бикчантаев Еще как! Я возил туда Додина — он обалдел: советский колхоз-миллионер, деревня цветет и пахнет, по две машины в каждом доме, зарплаты у доярок по 30 тысяч. В Татарстане осталось еще сколько-то таких мест. 300 хозяйств! Красота неописуемая! И этот дом для меня — место, где я прихожу в себя. Зимой жду, когда выпадет снег и я буду делать дорожки к сараю. Это ни с чем не сравнимо. А какое чудо приехать туда в мае! Начинают цвести вишня, яблоня, черемуха…

Июнь 2014 г.

В именном указателе:

• 

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.