А. Н. Островский. «Бесприданница». Московский театр им. В. Маяковского.
Режиссер Лев Эренбург, художник Валерий Полуновский

Сократив текст Александра Островского, изменив жанр с драмы на эксцентрическую мелодраму, убрав сцену застолья и включив целый ряд других эпизодов, Лев Эренбург выстраивает «Бесприданницу» как череду эффектно решенных, пусть и скупыми средствами, сцен. Этот спектакль не похож на работы режиссера в родном Небольшом драматическом. Более спокойный по ритму, менее насыщенный эмоционально, не такой густой событийно, он более всего напоминает другой спектакль по Островскому— магнитогорскую «Грозу». Но если там малая площадка была объята теплым, цвета топленого молока светом, то здесь огромное пространство сцены театра им. Маяковского тонет в пустоте, глухоте, нарастающей темноте. Домашнее бытовое начало, заданное условно, проявляется лишь в образах накрытых кремовыми скатертями столов, за которыми не столько едят, сколько пьют, опорожняя похожие на слезы графины. Этюды в персиковых тонах на фоне катастрофы и всеобщего разрушения. Белоснежные кружевные рубашки, белые лаковые — с бантиками — туфли, нежно-розовые юбки Хариты Игнатьевны и Ларисы Дмитриевны — все как у классика: «изящно и смело», «богато, но скромно». И тут же — потрескавшийся дощатый пол. Кремовые скатерти с кистями, костяной фарфор, графины с водкой, хрустальные вазы, а в последних не что-нибудь — квашеная капуста, тоже приятно-розоватого цвета. Рядом старая лодка, в которой еще можно плавать; тут же — перевернутая дырявая, на которой уже нельзя. Все дано вперемежку, и все поставлено на сценический круг, точно на кон. С одной стороны, никаких границ. А с другой — преграды, крепко сколоченные заборы, глухая кирпичная стена. За ней, где-то вдалеке, — шикарная «Ласточка»: ее проекция периодически проплывает по заднику, накрывая мир вполне ощутимой, зримой тенью. Жизнь уходит.

В этом городке на Волге реки нет. Вернее, она есть, но тоже далеко, где-то там, где ходит проданный Паратовым пароход. А здесь — только разлитая по бокалам и стаканам, закованная в фарфоровые кувшины, слитая в эмалированный таз, чудом сохранившаяся в лодке — жидкость. Ею умываются, ее же пьют, выплескивают, затем — поскальзываются, падают: падает в объятия Мокия Парменыча Харита Игнатьевна; не единожды скользит Сергей Сергеевич, но, в отличие от матери Ларисы, всегда выстаивает, остается на ногах. Обливается сама и окатывает Паратова Лариса, а тот лишь утирается и кутает ее в полотенце. Чувство вымирает, иссыхает, оставаясь в песнях, истерических возгласах и всхлипах.

А. Фатеев (Паратов), П. Лазарева (Лариса Дмитриевна). Фото В. Луповского

Здесь полуаристократичность Огудаловых соседствует с мафиозными разборками Паратова (ему в начале спектакля за долги утюгом прижигают руку) и разбитной цыганщиной (почти весь спектакль идет под аккомпанемент цыганских мелодий, на сцене даже присутствует небольшой оркестрик, управляет которым Кнуров), расточительность — с обнищанием, а любовь и страсть — с осмотрительностью и разумностью. И тем не менее мир, созданный Эренбургом, удивительно преемствен. Он живет по классическим циклическим законам: одетая так же, как мать, Лариса в точности должна повторить ее судьбу. Сначала Харита Игнатьевна, влюбленная с молодых лет в Мокия Парменыча и вышедшая замуж за Огудалова, теперь вот Лариса Дмитриевна, любящая Паратова, идет за Карандышева, способного принести в дар лишь крохотную рыбку, в отличие от Сергея Сергеевича, жалующего гигантского осетра.

Похожие друг на друга «молодой чиновник» Карандышев в исполнении Алексея Дякина и «блестящий барин из судохозяев» Паратов Алексея Фатеева — оба блондинисто-русые, рослые, статные, с заостренными чертами лица — все же существенно различаются. Паратов мужественен, а в Карандышеве есть что-то неприятное, бабское, ноющее. Он смешон, и смешон буквально: когда Лариса бежит с Паратовым, Карандышев с всклокоченными волосами, по-детски натягивая штаны по грудь, рыдая, бросает обиженно: «Я смешной человек? Как мне жить?» Юлий Капитоныч в редакции Льва Эренбурга не способен на поступок: даже убийство Ларисы обставлено как случайность. У Карандышева от холода свело ногу, Лариса пытается ему помочь, а он нечаянно нажимает на курок.

Сцены из спектакля. Фото В. Луповского

Огудалова в исполнении Полины Лазаревой вообще все делает сама. Сильная, смелая, отчаянная, она — подлинная героиня, безусловный центр притяжения. Кульминация — середина второго акта, когда все герои, кроме Карандышева, сидят на выстроенных в линию стульях, каждый в своей позе, изрядно пьяные после объявления о помолвке. Пьяна и Лариса. Просят спеть. И она, не глядя на них, ее выслеживающих, затягивает: «Колокольчики мои, цветики степные… И о чем звените вы в день веселый мая?» Голос дрожит, бьет мимо нот, срывается на истерику. Тяжело в мире, где по силе духа ей равных нет. Паратов занят улаживанием финансовых проблем. Карандышев нерешителен и труслив. Друг детства Вася (Всеволод Макаров) и сейчас еще слишком дитя: он может покачать на ручках, сыграть в «по кочкам, по кочкам…», но не спасти. Единственный мужчина, предлагающий реальный, пусть и оскорбительный, выход, это, как и у Островского, Мокий Парменыч в исполнении Юрия Лахина. Одетый по последней парижской моде, элегантный Кнуров поначалу скуп на проявление эмоций, сдержан в чувствах: собранный, он всегда готов к сделке. Его мимика статична, движения неторопливы. Разыгрывая с Вожеватовым Ларису в двадцать одно, он сидит напряженный. Волнение, вызванное желанием победить, выражается в кратких картежных фразах «мне» — «себе», легком похахатывании, нетерпеливом потирании рук и характерном жесте: растопыренной ладонью он быстро проводит от виска к затылку, огладив и без того прилизанные волосы. Когда партия кончена, а с Васи взято «честное купеческое», Мокий Парменыч позволяет себе развернуться во всю широту: встав, он демонстративно сладко потягивается.

Сцены из спектакля. Фото В. Луповского

Кнуров любит Ларису Дмитриевну, о чем открыто заявляет продолжающей заигрывать с ним по старинке Харите Игнатьевне. Но и он связан: женат. В финале, видя растрепанную потерянную Ларису, пытающуюся перерезать вену паратовской бритвой, Мокий Парменыч легонько отнимает лезвие, прикладывает к ранке платок, оборачивает дрожащую девочку пледом, растирает ее застуженные мокрые ноги. Предложив поездку в Париж и получив отказ, он впервые позволяет себе чувство: рвет билеты, выпивает залпом три бутылки вина и падает ничком.

Сцены из спектакля. Фото В. Луповского

Разбивается чувство о безысходность жизни. Прерывается сама жизнь. «Хоть бы меня кто-нибудь убил!» — просит в эпилоге, выползая из-под перевернутой лодки, спившаяся Харита Игнатьевна. Но нет никого. Мира нет — пустота.

Ноябрь 2014 г.