Д. Масловская. «Двое бедных румын, говорящих по-польски».
«Этюд-театр» совместно с Лабораторией «ON. TEATP».
Режиссер Евгения Сафонова, художник Константин Соловьев

ПОНАЕХАЛИ ТУТ

В машину к поляку-старперу вваливают двое, то ли фрики, то ли наркоты, в общем, парень и девка выглядят безумно. Девицу зовут Джина, она беременна, нюхает бутапрен, у Пархи рот не закрывается — несет все подряд, без передышки. Про то, что они «бедные румыны, говорящие по-польски» (в доказательство предлагается флаг Румынии), что всю жизнь питались одними колбасными обрезками, из сладкого больше всего любят «Силу четырех трав» (леденцы от кашля) и т. п. Девица забирает у водителя «освежитель воздуха типа елочка», надевает себе на шею — на вечную память, ну и просто для красоты. Старик, конечно, вначале не догоняет, что парочка под кайфом, до полусмерти загнан от диких речей и действий, кажется, со страху наложил в штаны. А они ему еще и нож к брюху, чтоб шибче ехал. Но в итоге все будет OK: парень отдаст старику деньги, которые в угаре в банкомате снял, свои накопления за несколько месяцев, и, гол как сокол, вместе с девицей останется в чистом поле.

Этот ералаш — содержание первой части пьесы Дороты Масловской. Впереди еще три, не менее сказочные. Каждая соответствует определенной стадии наркотического опьянения и — одновременно — метафора, иносказание. Жанр пьесы — трагикомедия, роуд-муви, фармацевтическое путешествие, сказка-трип (вроде «Москва-Петушки» и «Страх и ненависть в Лас-Вегасе»). За трепом героев (от страха ли, от наркотиков ли — не суть) — семантически объемное авторское высказывание. Не только современная Польша, но и весь мир, катящийся в тартарары.

Евгения Сафонова

У пьесы масочная, карнавальная сущность. Переломный момент действия — когда герои-трикстеры перестают быть ими. Когда выясняется, что парочка, напустившая ужасу на водителя, — подделка. Румынскими голодранцами, закинувшись чем-то убойным на вечеринке, вырядились молодые поляки (живот девушки накладной, парень — профессиональный актер). Это важно, что основное действие, приводящее в движение механизм пьесы, еще «за кадром» закручивающее ее сюжет, — переодевание. Не менее важно, что маскарад устроен актером. Да, сейчас он не в форме, без копья за душой, но на самом деле — телезвезда и страшно спешит в Варшаву. Утром — съемки, золотая работа: он должен играть ксендза Гжегоша, положительного героя сериала для домохозяек. Кто ему Джина? Да никто. Случайная знакомая, девчонка, что кутит ночи напролет, лишь бы не возвращаться в свою конуру, к матери и ребенку, хотя одному богу известно, где сейчас этот ребенок, кажется, она даже забыла забрать его из детского сада. Но вот незада-ча: в гнилозубом Пархе (актер для пущей достоверности вымазал челюсти маркером) никто не узнает селебрити, не дает позвонить в Варшаву, не одалживает денег на машину и т. д. Герои превратились в тех, кем себя воображали, слились с маской — стали обездоленными, гонимыми людьми. Конечная цель которых — Варшава — утопия. Пункт назначения недостижим, игра в «румын» не имеет конца и края.

«Двое бедных румын» рифмуются с первым романом Масловской — «Польско-русская война под бело-красным флагом» и пьесой «У нас все хорошо», тоже переведенными на русский. Все эти вещи — про то, что реальности не существует, про внутренний конец света, который, как известно, длиною в жизнь.

Для актера этот текст — подарок. Стадии от эйфории до отчаяния, с постоянной переменой участи — пространство для игры. Наращивает это пространство и язык Масловской. Яростный, приправленный иронией, начиненный жаргонизмами и руганью язык пьесы (перевод Ирины Лаппо) в постановке Сафоновой становится едва ли не главным героем спектакля. Уловив gonzo-сущность текста, Сафонова и ставит его соответственно.

Н. Толубеева (Джина), К. Варакса (Парха).
Фото В. Башиловой

Актеры «Этюд-театра» играют на пустой сцене, сидя на трех стульях, изображающих сиденья в машине. За их спинами экран с ночным шоссе в никуда. В перебивках между эпизодами — скорая электронная музыка. Глядя на Кирилла Вараксу, легко представить, как тошно изображать его герою вечного «няшку» ксендза, ведь на самом деле он нонконформист, панк, демон. Он даже носит такие же желтые очки, как герой Джонни Деппа в «Страхе и ненависти». Его Парха вскакивает на стул, приседает, шипит, дикарски похохатывает — явно играет роль, о которой всегда мечтал. Рядом — кукольная краса героини Надежды Толубеевой. Розовый аниме-парик, густо подведенные глаза, наряд проститутки. Чаще — хмурое независимое молчание, иногда звонкий, деланно нагловатый голос. Водитель (Иван Бровин) — нескладный, обливающийся потом лопух с речью-судорогой, одетый в пенсионерский, бурого цвета костюм. Отдельная песня — короткая, но блестяще исполненная Алессандрой Джунтини роль барменши. Если в студенческой постановке «Регтайма на дороге» (по мотивам Феллини) она играла Джельсомину — невинность, умницу, золотое сердце, то здесь перед нами работница придорожного кафе, хабалка и склочница. Наглая, циничная особа, она цедит слова с презрением, сквозь энергичное пережевывание жвачки, всем своим видом показывая — ей одной доподлинно известно, что почем в этой жизни. И в этом баре она и только одна она имеет право на главную роль — суперзвезды, королевы бензоколонки, — а вовсе не эти два румынских обморока, случайно забредшие на огонек.

Еще одна неудачная попытка «румын» достичь Варшавы — подсесть в машину к «мадам Брошкиной» (Анна Донченко). Дама за рулем уязвлена и пьяна. Виной тому маленькая личная трагедия — муж завел молодую любовницу, поэтому жена шпарит на его «вектре» в ночь, куда глаза глядят. А зрение у нее ни к черту.

Алексей Забегин играет полоумного старца-одиночку в последнем пристанище «румын» (какой-то сарай на краю света). Он, явившись в исподнем, размахивает руками, едва ли не завывает — этот комический этюд имеет успех у публики, но, вероятно, с весельем стоит быть аккуратней, эпизод грозит обернуться капустником.

Автор рецензии видела спектакль дважды — на премьере и во время фестиваля «Сны в летнюю ночь». Как это часто случается, первая работа, сделанная на драйве, выглядела прорывом молодого коллектива и режиссера. Показ на «Снах» удачен не был. Возможно, виной тому ночное время, нехватка репетиций — проявились слабые места постановки. Ушло «гонзо» (не так стреляли словами, как обычно, теряли премьерный темпоритм), а вместе с ним и трагикомедия, остался верхний слой — комикование, наигрыш. Актеры играли характеры, но не тему, сущность истории. Хотя зал хорошо принимал (смешно — уже немало), но хотелось подобраться глубже к ядру этого смеха.

Это же, в общем, типичная история в духе Масловской: реальности не важно, под кайфом ты или нет, жизнь и люди вокруг все равно смахивают на галлюцинации. А может, все настолько плохо, что ничего и нет?

Наиболее точно взвесь между искаженной реальностью и ироническим остранением от нее найдена в экранизации «Польско-русской войны под бело-красным флагом» Ксаверия Жулавского. Но там хоть какую-то почву этой реальности обеспечивает присутствие автора. Масловская фигурирует под собственным именем, работает машинисткой в полицейском участке, собирая показания нарушителей в будущую книгу. Как только главный герой, Сильный, пытается стянуть наручники, удрать из комнаты — то есть вырваться из-под авторской опеки, — пани Дорота невозмутимо ответствует: «Ничего нет. Нет и этого кабинета, посмотри, его стены сделаны из старых газет». И рушит стены. Все видимое — декор, пшик, плоды фантазии автора.

В романе жив герой или умер, было не понятно, но это ничего — постмодернизм и автор-пересмешник, не нам печалиться. У «Румын» лазейки с автором нет, зато есть душераздирающая кульминация — монолог Пархи про одиночество. Наши нахалы больше не фрики, не клоуны, а мужчина, лежащий «как потасканная шлюха на развалинах своей жизни», и женщина, которой на утро никто не говорил «останься», — бедные дети, сироты, «румыны», одним словом.

В финале пьесы Джина кончает жизнь самоубийством, но (в реальности Пархи) оживает, а после он вновь натыкается на повесившуюся Джину; не трудно догадаться, что стрессовая ситуация созерцания смерти Джины обеспечена герою до бесконечности. В спектакле «Этюд-театра» повторного, а значит, и бесконечного, по кругу, самоубийства нет. После подвальной тьмы и голых стен помещения «ОN. ТЕАТРА» нам светит цветной экран, а на нем — «румыны». Машут руками, строят рожи. Туристы вроде. Перемещаются. Тоже вариант.

Июль 2012

КРАСИВЫЕ И МОЛОДЫЕ

Тема движения (путешествие, побег) героя — кажется, что по пересеченной местности в горизонтальной плоскости, на самом деле — из жизни в не жизнь — является одной из главных и уж точно — ключевой для всех бунтарей великого кинематографа XX века. Взорвав 60-е в фильмах Годара и Дениса Хоппера, продолжившись у Вима Вендерса, Джима Джармуша и Дэвида Линча, тема смертельного путешествия в XXI веке вновь, как никогда, актуальна. Не случайно в грандиозном фильме «Королевство полной луны» Уэса Андерсона (2012) мальчик в енотовой шапке охотника, словно несущий в себе генетическую память о «Мертвеце» Джармуша, и девочка, играющая магического Ворона в опере Бриттена, носятся по острову в Новой Англии от берега к берегу, убеждая своих преследователей: «Дайте нам исчезнуть». Семейная комедия о поиске сбежавших детей снимается как печальная, трагическая история об обреченности, одиночестве и — главное — отсутствии других дорог, кроме тех, что всем известны. Автор не дает детям умереть в финале, им протягивает руку супергерой Брюс Уиллис в образе местного полицейского. Но мораль ясна: каждый ребенок готовит побег. Этот мир многим не нравится еще в детстве.

Сцена из спектакля.
Фото Е. Киричук

Когда нет другого глобуса, приходится путешествовать по этому, но разница между «тем» веком и нашим временем колоссальна. Она — в отсутствии иллюзий. Отринув опыт революционной демагогии и бунтарства, наше молодое поколение превратилось в добровольных самоубийц, молодых обреченных. Сергей Добротворский писал о том, что каждая культурная среда реанимирует прошлое, маргинальное или классическое кино, отыскивая в нем руководство к сегодняшнему действию. Драматург Дорота Масловская сделала великую вещь — она реализовала законы роуд-муви в поле театрального текста, вытащив из колоды, возможно, единственный по-настоящему живой и актуальный сюжет, а режиссер Евгения Сафонова поставила этот текст как поколенческое высказывание, трагическое и лишенное любых иллюзий, помня обо всех, кто уже ушел по этой дороге.

В пьесе полячки Дороты Масловской много тем, актуальных для современной Польши: социальные конфликты, отношения с католической церковью, много символов и культурных кодов, которые российский зритель считать не в состоянии. Поэтому режиссер делает единственно верную вещь: она убирает социальное поле, превращает сюжет о путешествующих по ночному шоссе молодых героях в универсальный сюжет бессмысленного путешествия, из которого не возвращаются. Начавшись как наркотическая шутка, через полтора часа история заканчивается реальной смертью героини и ее воскрешением — в уже другом, более счастливом — целлулоидном мире, в оживших ярких, смазанных картинках home video, где воскрешение — тот же побег — в мир, где никогда не бывает больно.

Н. Толубеева (Джина), К. Варакса (Парха).
Фото В. Башиловой

Собственно, этот главный побег нынешнее поколение уже совершило — из реального в виртуальное, где фото в программе instagram стало единственным доказательством существования. Если этот мир не сфотографирован на apple, то этого мира — нет. Столкновение с подлинной реальностью оказывается драматическим: болезненное возвращение к себе из алкогольного, интернетовского или сериального чада зачастую — смертельно. Да и реальности как таковой нет — режиссер длит абсурд предложенной героями игры: мир, в который попадают герои, скорее — страшилка, словно кто-то невидимый подстроил все происходящее. Морок, кошмар, который должен же когда-то кончиться. Вся штука в том, что он не кончится никогда. Режиссер с командой актеров, выучившихся у педагога Вениамина Фильштинского, то есть — владеющих классической школой психологического театра, подлинно существуют в мире, лишенном координат и подлинности как таковой, даже на уровне физическом, осязаемом: в темноте все кошки серы, и, кроме полоски шоссе, нет ничего. Очевидно, именно этот парадокс: подлинность реакций героев, их внутренняя жизнь в системе абсурда — дает мощный эффект экзистенциального ужаса, овладевающего душами героев.

Сюжет пьесы — это двойное путешествие героев: к своей гибели и — в поисках собственного «я». История отлично простроена с точки зрения сюжетных поворотов — каждая ситуация переворачивает наши «знания» о героях, а встречающиеся на пути Пархи и Джины «попутчики» несут в себе такую темную пустоту, что героям становится все страшнее и страшнее. Великие «превращения» не дают зрителю передышки. Двое наглых бедных румын, влезших в машину к случайному попутчику, добропорядочному поляку: беременная молодая девка с лицом мадонны и страшный, с металлическими зубами цыган, жующий жвачку, — оказываются матерью-одиночкой с фальшивым животом и сериальным актером, играющим ксендза в популярном на всю Польшу сериале. Мистическая игра с вселенной: нас не узнают. Их действительно перестают «узнавать», принимая за тех, кем они не являются: за «румын», и, оказавшись посреди ночного шоссе за каких-нибудь несколько десятков километров от города, герои уже не в силах преодолеть эту пропасть. Так Парха, уверенный, что все сейчас кончится, стоит только сделать звонок, пытается доказать официантке, что он — тот самый ксендз из популярного сериала. Но официантка не может узнать в бедном румыне благочестивого ксендза, лишая героя главного, ключевого пункта его самоидентификации.

Сцена из спектакля.
Фото В. Башиловой

Режиссер просто и полноценно реализует в маленьком пространстве подвала «ОN. ТЕАТРА» абсурдное, экзистенциальное пространство пьесы. Европейский минимализм: три стула и экран на задней стене, на котором размытый, ночной провал дороги, никогда не кончающейся. Высокоточная работа с текстом: начиная с комедии абсурда, режиссер с каждым сюжетным поворотом мощно и плотно вгоняет винты в «крышку гроба» героев, усиливая состояние экзистенциального ужаса Пархи, героя Кирилла Вараксы. Эти переходы от страшного к ужасному через трагикомизм и гротеск Варакса отыгрывает потрясающе. Каждая новая встреча главных героев со странными, словно вышедшими из темных вод фильмов Джармуша персонажами, будь то официантка в кафе (Алессандра Джунтини) или пьяная богачка, несущаяся на своей «вектре» (Анна Донченко), заставляет героев узнавать что-то о своей жизни и жизни другого. Слегка заторможенная речь Джины (Надежда Толубеева), ее отсутствующий взгляд, безэмоциональное существование рядом с вибрирующим Пархой — актриса создает трагический образ современной уличной Мадонны, девочки из соседнего подъезда, проживающей жизнь незаметно и отчужденно. Она, кажется, так и не раскроется перед нами до конца, и даже ее «социальный» монолог перед финалом — лишь бонус. Да, она расскажет все о своей жизни, но тайна этой маленькой жизни, ее трагедия все равно существуют не в словах, а во взгляде, которым она смотрит на окружающий мир. Здесь вообще большинство смыслов рождается между слов, а это говорит о высоком уровне режиссуры и тонком чувствовании Евгенией Сафоновой природы театра.

На протяжении истории одновременно думаешь о социальном и экзистенциальном, но не менее тонко простроены отношения между мужчиной и женщиной — режиссер не дает героям ни единой возможности сблизиться, вступить хоть в какое-то соединение. Чем дальше, тем чаще звучит фраза — как некий код: «Где твой ребенок, ты забыла ребенка, она забрала моего ребенка? Она обычно забирает, когда я не могу…». Ни секса, ни страсти, ни желания, ни интереса, ни жалости между двумя. Остается лишь один «атавизм» нормальной человеческой жизни — ребенок героини. Пустышка, фантом, живущий где-то у бабушки. То есть и это — уже не держит здесь, не удержит девушку. И к тому времени, когда Парха вдруг вспомнит слово «любовь» и произнесет его, Джина уже закончит свое путешествие, повесившись в уборной.

«Вы такие красивые», — говорит несущаяся в свою преисподнюю пьяная замужняя мадам на «вектре». Красивые, играющие абсолютно безнадежную и беспощадную историю о конце жизни, лишенной не то что любви, но даже воспоминания о ней, — это сильное впечатление. Новые Бонни и Клайд, мчащиеся по шоссе в никуда.

Благодаря мощной командной игре актеров, благодаря режиссеру, нащупавшему узлы поколенческой истории, рождаются такие сильные, чистые энергии, что сразу после премьеры спектакль стал чуть ли не самым обсуждаемым и популярным в городе. За эту энергию и смыслы, которые реализуются в маленьком подвале, отдашь многое.

Август 2012 г.