ТЕАТР ВНУТРЕННЕГО РЕБЕНКА. ЛЕЛЯ И МИНЬКА

От фестиваля к фестивалю все больше прихожу к мнению, что настоящий детский театр случается только в пространстве малой формы. Под «настоящим» (о том, что это такое, можно спорить до бесконечности) эгоистично подразумеваю тот театр, который заставляет меня вспомнить о внутреннем ребенке, запрятанном далеко и надолго. Это такой волшебный спектакль, который будто заставляет потесниться в бархатном театральном кресле, разделить его с тобой другим — маленьким, наивным, открытым, уязвимым.

В этом году на «Арлекине» настоящими оказались «Привет, Рэй!» Анатолия Праудина (театр «СамАрт») и «Лёля и Минька» Рузанны Мовсесян (РАМТ).

М. Шилова в спектакле «Привет, Рэй!». «СамАрт».
Фото Д. Пичугиной

Спектакль Праудина уже видела и уже писала о нем. Но на питерской сцене вдруг заметила удивительную вещь. Мы же постоянно ведем эти дурацкие дискуссии о том, что можно говорить детям, а что нет, что их травмирует, пугает, расстраивает. После «Рэя» выходили из зала совершенно счастливые, веселые дети и сильно «травмированные», заплаканные взрослые. И дело даже не в том, что возникающая в спектакле тема смерти волнует взрослого больше, чем ребенка (хотя и это тоже верно), просто и «Рэй», и «Лёля и Минька» дают возможность увидеть и почувствовать со всей полнотой детского восприятия, открыть для себя словно в первый раз смерть, одиночество, любовь и нелюбовь, стыд, вину, раскаяние. И, кажется, у взрослого для такого повторения не хватает душевного ресурса, а у ребенка его еще ого-го сколько.

«Лёля и Минька» и по сюжету — возвращение в детство, воспоминание о нем, даже небольшое расследование на просторах собственной памяти. Два героя Лёля (Анна Ковалева) и Минька (Дмитрий Кривощапов) появляются перед бордовым бархатным занавесом и вместе рассказывают о том, что Миньке стукнуло сорок лет, а это значит, что он видел уже сорок елок. Жизнь его совсем не случайно посчитана в «елках». Именно с елкой связано первое яркое воспоминание Миньки: первый праздник, первое счастье, первое преступление и наказание. Елка — жизненная вертикаль Лёли и Миньки. Но когда открывается занавес, никакой елки на сцене нет: только черный рояль, а над ним облако из белых воздушных шаров. Мы попадаем в мир воспоминаний о детстве. И так, кажется, просто и безукоризненно сконструирован режиссером этот мир. В воспоминании, в сохранившемся образе из прошлого все существует в соответствии с иерархией ценностей героя. И гости в доме — это черные картонные фигуры, а все эпизодические персонажи на одно лицо (Денис Баландин), мама и бабушка в изящных платьях с кринолинами иногда похожи на фарфоровые статуэтки, иногда на карикатуры, а в иной момент между ними возникают подробные психологические взаимоотношения. Главный в этом мире — папа, потому голос его звучит фонограммой из-под колосников вместе с громом и молнией.

А. Ковалева (Лёля), Д. Кривощапов (Минька).
«Лёля и Минька». РАМТ.
Фото Д. Пичугиной

Сорокалетний Минька ведет нас от сюжета к сюжету, не без рисовки объясняя, как все эти истории помогли ему стать хорошим, честным человеком, как этот гармоничный мир с Богом-папой, любящими мамой и бабушкой, разнообразными старьевщиками, мороженщиками и соседскими мальчишками вырастил из него гармоничного человека. Но (мы замечаем это раньше, а Минька гораздо позже) история оказывается совсем не про него, а про неисправимую Лёльку. Про бунтарку и мошенницу, деловитую подстрекательницу к разнообразным преступлениям, не поддающуюся перевоспитанию и совершенно не раскаивающуюся в грехах, о которых откуда-то сверху «громыхает» ей отец. Весь спектакль незаметно для Миньки и остальных ищет она любви и участия, и чем холоднее к ней относятся, тем героиня изобретательней в попытках привлечь к себе внимание. Но все неуклюжие чувства Лёльки не могут соперничать с детским обаянием Миньки, и так мучительно смотреть на эту незаметную драму, так странно, что этой девочке в ситцевом платьице в горошек, девочке с двумя рыжими хвостиками, такой смешной, живой и открытой, нельзя дать хотя бы немного любви и внимания. «Как же в этом гармоничном и правильном мире, с такой четкой иерархией ценностей, с таким ясным представлением о добре и зле, могла свершиться такая вопиющая несправедливость?» — так вопрошаю я, а ребенок, разместившийся на второй половинке моего кресла, ничего не спрашивает, он просто топает ногами, размахивает руками и рыдает, отчего меня в кресле тоже немного потряхивает…

Все истории правильный Минька заканчивал каким-то выводом: о том, что никогда не врет, что все время думает, заслужил ли он мороженое. Но вот для финальной истории, в которой Лёля соврала, что проглотила бильярдный шар, не находится подходящего ответа. И тогда уже большой писатель Минька едет к сестре в Симферополь, чтобы спросить, зачем она это сделала.

Открывается занавес. На черном рояле сидит «взрослая и даже уже немножко старая женщина». Анна Ковалева, играющая Лёлю, в несколько секунд меняется до неузнаваемости. От той маленькой разбойницы не осталось и следа: другая мимика, другие (спокойные и грустные) глаза, голос, интонации. Она с легкой улыбкой объясняет, кажется, так и не повзрослевшему Миньке: «Я хотела, чтобы и меня так же, как тебя, все любили и жалели, хотя бы как больную». Вот и закончился Минькин детектив, и, кажется, теперь только закончилось его детство.

Сцена из спектакля.
Фото Д. Пичугиной

В финале спектакля на сцене все же появляется долгожданная новогодняя елка. Открывается крышка рояля: на внутренней ее стороне оказываются несколько старых черно-белых фотографий в рамочках и маленькая, старинная, потрясающей красоты елочка. Герои смотрят на нее, и становится неважно, кого больше тогда любили родители, ведь теперь детство — это тихая музыка, легкие фортепьянные переборы, звук лопнувшего воздушного шарика, вкус мороженого и маленькая, величиной в пол-ладони, искусственная ель.

ИГОЛКА ДИКОБРАЗА. ЖЕНЯ

Все началось с иголки дикобраза. Вернее, из-за нее.

Ведь «Арлекин» — это «Золотая маска» в сфере детского театра, получить такой высокий приз очень приятно, однако когда режиссер спектакля «Лёля и Минька» Рузанна Мовсесян на финальной церемонии взяла в руки свою статуэтку, то с детским восторгом рассказала о другом подарке, которым она очень дорожит. Маленькая девочка Женя, постоянный зритель «Арлекина» и большая поклонница рамтовских спектаклей, подарила ей самую настоящую… иголку дикобраза.

Меня разбирало любопытство и даже (стыдно признаться) некоторая зависть. Что это за загадочная девочка Женя, которая дарит иголки дикобраза театральным деятелям, и где она их берет? А еще я решила, что у этой Жени хороший театральный вкус, по крайней мере он совпадает с моим. И я решила провести маленькое детективное расследование: разыскать этого зрителя новой формации. Расследование длилось недолго (XXI век и социальные сети сделали детектив крайне неувлекательным), скоро загадочная дарительница волшебных иголок уже пила чай в редакции «ПТЖ».

Застенчивая маленькая девочка с большими внимательными глазами, тихим голосом, немного извиняющимися интонациями всем своим видом говорила, что ничего особенного в ней нет и здесь, наверное, произошла какая-то ошибка.

— Ты часто даришь иголки дикобраза или только Рузанне Мовсесян?

— Я занимаюсь в кружке, там живут два дикобраза. Они часто линяют, я собираю иголки в мешочек и дарю всем. Я еще дарила иголки Михаилу Черняку, Андрею Князькову, Борису Константинову, — спокойно объясняла она. — На закрытие мы пришли болеть за наш РАМТ, и захотелось узнать, кто здесь все организовал. Мы с мамой узнали, что это Марина Корнакова. Я ей подарила иголку, а она пригласила меня на все спектакли.

— Почему ты каждый год ходишь на «Арлекин»?

— Всегда хочется узнать, какой спектакль выиграет.

— Слушай, а какой год ты уже смотришь фестиваль?

— Так давно, что уже и не помню. А вообще мне очень нравится «У ковчега в восемь» (постановка театра «Мастерская», режиссер Екатерина Гороховская. — О. К.).

(Вдруг поет песню из спектакля: «Пингвин-пингвин, черно-белый пингвин, пингвин, черно-белый пингвин».)

— «А «Птицу Феникс…» видела?

— Видела.

— «Дом на Пуховой опушке», «Золушку» у Праудина?

— Да.

Женя Бабурина.
Фото из архива семьи Бабуриных

— Ты уже, наверное, все детские спектакли в городе посмотрела?

— Нет, не все. На один меня мама не пускает. На «Счастье». Теперь думаю, вот бы еще раз показывали спектакль, который выиграл («Счастье» Александринского театра в постановке Андрея Могучего получил Гран-при «Арлекина». — О. К.). А вообще я очень люблю театр РАМТ, там спектакли всегда интересные. «Лёлю и Миньку» видела, очень нравится. Обожаю «Почти взаправду», «Как кот гулял, где ему вздумается», там песня хорошая, про кота. (Поет.)

Мне бы еще очень хотелось, чтобы спектакли, которые в конкурсе «Арлекина», записали на один диск и его можно было купить, чтобы у тебя были все-все спектакли.

— А есть спектакли, которые тебе не нравятся?

— Нет, такого не бывает, или я их не запоминаю. Хотя, кажется, был спектакль, который не понравился, какой-то в «Балтийском доме», не помню. А, вспомнила, вспомнила: «Пиноккио», страшненький такой.

— Тебе нравятся шумные спектакли на большой сцене или камерные?

— Такие, немного потише. Чтобы сначала печально-печально, а потом вдруг весело.

Женя задумывается на секунду, потом вдруг делится сокровенным:

— Я тоже думаю стать режиссером. У меня есть один актер — марионетка Лама, я ее сама сделала, других сейчас в городе не достать (показывает самодельную марионетку). Однажды на день рождения своей подруги Насти я подготовила маленький спектакль про маленькую Ламу и Джекалопа, существо с рогами оленя и телом зайца. Жили-были маленькая Лама и ее мама. Мама не разрешала Ламе дружить с Джекалопом. Говорила ей: не дружи с ним, он плохой, необычный, значит, может тебе причинить зло. Один раз маленькая Лама пошла гулять по пустыне и заблудилась, на нее напал скорпион и хотел укусить. Но Джекалоп прогнал его своими рогами. Мама это увидела и разрешила им дружить. Вот такой спектакль. Моя подруга Настя играла маму и скорпиона, а я — маленькую Ламу и Джекалопа.

Еще я сочинила такую историю: посадила ведьма Мандрагору. Выросла Мандрагора большая. Ее тащили пятиголовый поросенок, скорпион и паук. Перед спектаклем я объявляла:

«Пожалуйста, выключите свои телефоны и, пожалуйста, закройте уши, когда будут вытаскивать голову Мандрагоры. Спасибо». Моя мама играла Мандрагору (смеется).

— А еще можешь рассказать?

— Жили Сова и Суслик. И Сова слышала от своих подруг, что в поле живут очень большие суслики. Она захотела одного поймать и съесть. Но утром она плохо видела и не могла его поймать, а ночью Суслик спал. Тогда Сова ему написала записку, а Суслик ей ответил. Так они и переписывались. Сова уже не думала про Суслика как про пищу. Однажды Суслик ничего не написал, и Сова очень волновалась. Он был занят. Собирал зерна на зиму. А она думала: вдруг его съел коршун. Всю ночь летала рядом с гнездом коршуна и высматривала: нет ли шерстки от суслика. Но потом подумала: «Я же не знаю, как он выглядит, мой друг Суслик». Тогда Сова пригласила его на свой день рождения. Суслик испугался. Не знал, идти или нет. Совы же едят сусликов. Он решил пойти с дикобразом. Дикобраз сказал: ночью надо спать, я буду спать. Суслик совсем испугался, но пришел, потому что кроме Совы у него друзей не было. Сова его не съела, наоборот, они подружились и стали встречаться на рассвете и на закате.

Я подумываю сделать маленький театр, защищающий зверей, у меня есть для него спектакли: «Разноцветный дикобраз», «Про морских свинок Дарена и Хуарес», «Бабочки», «Про таракана».

Женя рассказывала и рассказывала свои короткие истории, и из них складывался особенный мир, в чем-то похожий на мир рамтовских спектаклей «Кота…» и «Почти взаправду», в чем-то не похожий ни на что. Что-то свое эта девочка, раздающая иголки дикобразов, знает о дружбе, любви, ответственности, свободе, к тому же у нее удивительное чувство юмора. Как хочется, чтобы таких театральных зрителей было большинство, и как прекрасно, что вокруг «Арлекина» сложилась уже целая компания детей, действительно неплохо разбирающихся в театре.

— Когда писатели умирают, — заявляет Женя напоследок, — то попадают к другим писателям. И вместе смеются, вспоминая, кого в детстве как обзывали. Пушкин-лягушкин, Горький-невкусный, Гоголь-голый, Носов-поносов. Они сидят и говорят: «А кто смеялся, тот не написал ничего совсем, ха-ха-ха».

Потом она достала из своей сумочки иголку дикобраза, подарила мне и посетовала:

— Я вообще люблю дарить не только иголки. Цветы тоже. Возле театра РАМТ, например, очень трудно купить цветы, а в «Зазеркалье» разрешают дарить их только по праздникам и фестивалям, говорят, что кто-нибудь упадет в яму. Но в праздники почему-то можно падать в яму. Вот непонятно.

Июнь 2012 г.