«Пыльный день». Центр драматургии и режиссуры Алексея Казанцева и Михаила Рощина.
Автор и режиссер Саша Денисова, художник Лариса Ломакина

Публика покидала «Пыльный день»:

— Ну не спектакль, а сразу в морду!

Так эту самую пыль, должно быть, с нее уже стряхнули.

Ведь «Пыльный день» задолго до премьеры объявили манифестом поколения «тех, кому за 30». И манифест этот вышел не пощечиной общественному вкусу, а сразу обществу и сразу — по… заслугам!

Хотя никого с парохода современности не побросали.

В набежавшую волну.

Потому что только дождь смоет поднятую пыль.

Поэтому лишь подвинули с дивана. Напомнили, что на семье, детях и машине жизнь не кончается. В жизни всегда есть место делу.

Делу — время, спектаклю — час. Два! Два часа с лишним.

«Пыльный день» — пятая постановка, но хронологически первая пьеса драматурга Саши Денисовой.

И ее первый опыт как режиссера. Ей вообще не привыкать к экспериментам, но выпускать буквально месяц спустя после получения национальной театральной премии («Зажги мой огонь», «Золотая маска» 2012 года, «Эксперимент») в новом качестве новый спектакль, пусть и со старой гвардией (Маракулина, Тамеев, Юдников), — ну это примерно как «в сонный пыльный день спрыгнуть с моста».

Но таково уж поколение «тех, кому за 30».

Кто в пятнадцать еще слушал Нэнси Вильямс и «Депеш Мод».

И всего через год получил вместе с паспортом страну в руинах.

Да вот же они, руины, — стоят на сцене Центра драматургии и режиссуры балки и каркасы. Современный постиндустриальный пейзаж от Ларисы Ломакиной.

Лес на помойке и остовы колонн разрушенного храма.

Они же — метафора трех сосен, в которых блуждают «новые потерянные».

Но это и его, поколения, жесткий стержень, на который, при желании, можно натянуть новый макет, начать и построить жизнь заново.

Если отряхнуть пыль.

Если встать с дивана.

Встать с дивана и выйти… да хотя б и на пикник!

Как «хипстеры» 20-х и 30-х.

И встали, встали, и пошли, пошли эти «шесть придурков в поисках ледяной свежести».

Так обозвал их и послал их автор. И потому идти легко им. Да и вся сцена — поворотный круг, на который насажены те самые «железные березы». Раз — они уже на берегу Химкинского водохранилища. Еще рывок — их повернуло на 12 лет назад. И тут, казалось бы, совсем немного — и можно чувства возродить опять. Ведь сколько сил ушло! Судить — по веточке в руке. Словно невесомой, игриво машет ею героиня, да и роняет… с грохотом и звоном — прут арматуры.

На шум, как в анекдоте про партизан и полицаев, пришел лесник и выгнал всех из леса.

Лесник же очень кстати — deus на machine, ружье привез.

И анекдот пришелся к месту: перед нами стычка на одной поляне поколения тридцатилетних «партизан» с поколением двадцатилетних «полицаев». Не в том смысле, что последние — плохие, просто они пришли, родились на все готовенькое. Все, за что так долго боролись нынешние тридцатилетние. Для чего торговали в свои двадцать газетами и бензином. Мечтая не о «масиках» в пеленках, а о завоевании мира. Если не всего и сразу, то хотя бы по-генримиллеровски оставить царапину на щеке Вечности.

И вот какой-никакой (в какой-то его части), а мир у ног, но он теперь — разбитое корыто (и лодка тоже, но о быт). Ну, не придурки ли?

Т. Паршина (Гусева), А. Маслодудов (Коля), М. Ефимов (Лесничий).
Фото Е. Бабской

Классических придурков в спектакле трое: Ольга-Папирус (Арина Маракулина), Колпаков (Ильяс Тамеев) и Хрусталев (Алексей Юдников). Атос, Портос и колумнист. Хотя и мнят себя Казобоном, Бельбо и Диоталлеви. Эти уже — из «Маятника Фуко» Умберто Эко. Его же и цитируют, как те двенадцать лет назад, когда на берегу Химкинского водохранилища поклялись в до гроба вечной дружбе — с любовью как-то не срослось. Причем у Хрусталева — изначально, он «голубой». (Жениться тебе, звезда, надо — он и пытается, как может.) Ну а Папирус с Колпаковым — так, мыкаются в режиме перманентного развода. Решив опять сойтись (и завести ребенка), Папирус затевает эту ретро-вечеринку в духе 20-30-х годов (границы, понятно, еще и возрастные). На том самом месте в тот самый день — он пыльный самый, мы за ценой не постоим. Ольга даже на плановую операцию легла. Но постоять за Колпакова и родить ему теперь готова и новая его подружка — двадцатилетняя студентка Катя: мало того, что по-чеховски импозантный (и наряженный) некогда просто Колпак стал «властителем умов», так ему еще от мамы трехкомнатная в центре осталась. Силы, понятно, не равны. Казалось бы, ровня «профессору» как раз тридцатилетняя интеллектуалка Оля. Но и за маленькой соплячкой Катей юность, свежесть и… актер Ефимов Михаил! Буквально — в колготках, платье, на каблуках. Ломкий, честный, влюбленный. Выбор актера на женскую роль — в точку! А то с двумя наивными дурочками на сцене вышел бы перебор. Одну ну так убедительно изображает Паршина Татьяна — Гусева, двадцатилетняя подруга Ольги. Хлопает глазами, томится от одиночества и нерешительности. Мечтает «стать смыслом чей-то жизни», мечется между Петрозаводском и Парижем, а остается в финале с верным ухажером Колей (Алексей Маслодудов). Благо он тут как тут — с говорящей фамилией Шандыбин, но работает в банке, а играть желает на тромбоне. Хоть сам тубы (в спектакле) от горна (на афише), увы, не в силах отличить. Силенок мало и противостоять женихающемуся к Гусевой Хрусталеву. (Но тут они сошлись — худосочный бледный Маслодудов в дореволюционном цирковом трико и щеголяющий в Кавалли, подкачанный и загорелый Юдников.) Оттого он и все звуки производит громко и натужно: и дудит, и кричит, и стреляет даже. В майку — чайку и прочего Чехова тут лишь подразумевают.

Сцена из спектакля.
Фото Е. Бабской

Как и много чего еще — с Денисовой, нет-нет да и вставляющей, что она «вообще-то структуралист», как в случае с Беньямином, нужно помнить про 49 уровней смысла, Подтекста и цитат. Все время считывать культурные коды и все предшествующие (и не только ее) постановки — в «Пыльном дне», похоже, выпал в осадок, частично даже кристаллизовался до того лишь провозглашенный ею принцип «живого театра». Окончательную форму приняли и манифесты: если в «Зажги мой огонь» зритель получал на руки подробное «либретто» спектакля, в «Маяковский идет за сахаром» — «наукоемкий трактат» о том же веществе, афиша «Поэтому» представляла собой одновременно программку и пересказ предстоящего действия, то в «Дне» сошлось все воедино. Опубликованный в программке манифест «Как не стать пыльным» можно воспринимать как руководство к действию (бездействующим — по морде!), а можно просто прочитать как краткий конспект спектакля. Разыграно как по главам. Где все как в жизни, где нет заученных ролей и, главное, никто не знает будущего наперед. А если что-то и играется по плану, то нарочито напоказ — фокстрот так, например, танцуют (хореограф Олег Глушков). Или собираются на сам пикник — методом проб и ошибок Денисова пришла-таки, похоже, к оптимальному варианту включения любимых ею видеофрагментов в постановку. В «Пыльном дне» — это точная стилизация немого кино (видео Андрея Стадникова, оператор Сюзанна Мусаева), где вместо традиционных пояснительных ремарок — «живой» диалог актеров.

А. Маслодудов (Коля), Т. Паршина (Гусева).
Фото Е. Бабской

И при этом не покидает ощущение, что каждый из них еще и притащил в помощь начинающему режиссеру (и никак не угомоняющемуся драматургу — от читки «Дня» на «Любимовке-2010» до публикации в «Современной драматургии» в 2011-м правок прошла тьма, а сколько до спектакля…) все, что мог. Ведь труппа, по признанию Денисовой, «живет как рок-коммуна». Что заработал, то и вложил. Вот Маракулина, похоже, — чуть-чуть от агеевской «Чуть-чуть о женщине»: стилизованного под черно-белое кино 70-х относительно свежего спектакля в «Другом театре», где она сыграла ряд ярких ролей. А Юдников. Юдников вообще превратил спектакль, пусть ненадолго, в полноценный филиал своего авторского проекта «Носитель. Избранное». Там он пересказывает популярные и не очень фильмы — тут он решил разделаться с ток-шоу и запустил на сцене 20-минутный экспресс «Малахов-Ургант-Малахов» (нужно же чем-то поразвлечь (и запугать!) юную поросль, пока «взрослые» друзья разгребают старые завалы и ломают новые дрова). Чем публику изрядно поразвлек, но и напряг немало: все-таки много тут Юдникова. Или — мало Юдникова?

Уже не суть важно.

Его может быть сколько угодно!

Потому что в конце не будет совсем…

И это тот еще вопрос: зачем автор убил своих героев? Пустил в аварию их автомобиль? Такую песню (см. ниже) всем испортил! Так убивают ведь от беспомощности, правда? От бессилия придумать что-то еще, да?

Нет!

А. Юдников (Влад).
Фото Е. Бабской

Тут не «мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный, длинный ряд дней, долгих вечеров». И это даже не «Здравствуй, новая жизнь! (Уходит с Аней)». Потому что не будет новой, не будет долгих. Потому что роман, рассказанный до конца, как завещал уже Хемингуэй, обязательно закончится смертью. А нынешние тридцатилетние и привыкли во всем идти до конца. Поэтому и жить им надо здесь и сейчас. И думать об этом тоже — завтра ведь никто не знает. Оно вообще может не наступить — к этой мысли Денисова подводит всех, и героев, и зрителей. Хотя героев для того пришлось и подвезти до ДТП. Под депеш-модовскую «Little 15» — «Всего лишь пятнадцать». Пусть ее тридцатилетние и пережили своих кумиров юности, и все их моррисоны и хендриксы навек отлиты в «Маске», они все равно остаются такими же наивными и глупыми, как и в пятнадцать. И пишут письмо в бутылке, и думают, что «мы все одинаковые. Нет ни тридцатилетних, ни двадцатилетних, мы живем сейчас и этим временем связаны. Вроде бы хорошее время. Ни войны нет, ни голода. А ощущение как в солнечный день на шоссе — вроде бы так ясно, а пейзаж нечеткий, будто что-то висит в воздухе. Как тысячи частиц. Пыль, что ли?»

Но пока не пошел дождь, пока тебя не смыло, в том числе и от старости, самое время включить обратный отсчет. По-гамбургски: 30, 20, 15.

Июнь 2012 г.