Реальность...
Фото К. Сергеева

Если вспомнить для начала слова одного небезызвестного драматурга о том, что весь мир — театр, то можно сделать вывод: ничего нового в поднятой мною теме вы не найдете. Когда меня попросили написать о митингах как о театральном действе, эта фраза, естественно, сразу пришла на ум, а потом я подумал: «В какой же все-таки степени наши политические акции являются театром?» С теплом подметив в собственном вопросе слово «наши» (это же намного приятнее, чем «мои» или «их»!), я тут же вспомнил, что есть еще акции и не «наши». Как ни парадоксально, лидеры этих акций и митингов без конца сообщают нам, что они-то и есть «Наши», но здесь уж особо приятно подумать о том, что они-то точно «их».

Тем не менее в театральности не откажешь ни нам, ни им. Вообще, любое массовое выступление народа, будь то Французская или Октябрьская революции, всякого рода сидячие, стоячие и прыгающие забастовки, в конце концов, казни и даже войны, — всегда включало в себя театральный элемент. Поэтому трудно сказать, что декабрьские-майские мятежи дают нам для этой темы что-то свежее и кардинально новое. И все же интересно было бы разобраться вот в чем: если происходящее в последнее время является своего рода театром, то что же это за театр?

Во-первых, это театр ускоренно эволюционирующий: то, что происходит на Чистых прудах возле памятника Абаю Кунанбаеву сегодня, в корне отличается от происходившего там же 5 декабря. Во-вторых, первая Болотная (10 декабря) не имеет, по большому счету, ничего общего со второй Болотной (6 мая). Подчеркну, что на правах театроведа я говорю исключительно о театральной составляющей.

Как известно, театр не может существовать без двух простых компонентов — без актера и зрителя. Сколько ни пытались избавиться от одного из них, ничего путного, в общем-то, не выходило. Если в театре «некому» или «не для кого», то все это оборачивается банальным «незачем». На митингах есть сцена, на которой люди, и есть стоячий партер, прямо как в елизаветинском театре. Попав на сцену, тот или иной оратор входит в определенный образ и превращается в актера, как правило — в плохого. Вот вам Немцов с необузданным ревом трагика, вот Удальцов, перемалывающий одну очевидную мысль в течение десяти минут, вот и любимец публики Навальный, который кричит свое «да или нет» вперемежку с мушкетерскими лозунгами. Появляется ощущение, что зрителю, пришедшему в Мастерскую Петра Фоменко, ни с того ни сего показывают спектакль театра «У Никитских ворот». Все это разбавляется хорошо продуманными, очень конкретными и дельными выступлениями Парфенова, Акунина и прочих стоящих в сторонке от политики господ. И, конечно, Быков, устраивающий всякого рода комические интермедии. Так мы получаем на сцене спектакль, с общей идеей (Россия без Путина, например), со своей труппой и со своим зрителем. Нетрудно догадаться, что этот самый зритель является наиболее значимой составляющей происходящего действа.

На протяжении всего XX века театр стремился проломить невидимую и несокрушимую стену рампы, объединить сцену со зрительным залом, а происходящее на сцене с происходящим в реальной жизни. У кого-то это получалось лучше, у кого-то хуже, но полного единения добиться так никому и не удалось, скорее всего, потому, что сидящий в зале человек, так же как и играющий на сцене актер, не способен мыслить в четырех измерениях и не готов перемещаться во времени, чего обязательно требует театр. На Тральфамадоре, вероятно, такое слияние получилось бы. По большому счету, сцена митинга стремится к этому же, но здесь происходит следующее. Рампа сокрушена, слияние с публикой, казалось бы, близко, но вместо этого все происходящее на сцене вываливается в «партер», незаметно тонет в огромной людской массе, и происходит вовсе не слияние, а поглощение сцены. Она оказывается ненужной, весь театр уже непосредственно в публике. И в этом кроется корень провала активистской оппозиционерской труппы. Отсутствие лидера, про которое уже так много написано и сказано, равняется здесь отсутствию хоть сколько-нибудь интересного героя в спектакле. Нам не за чем следить, нам нечего слушать, нам некому верить. А в данной ситуации утеря внимания стотысячной толпы является не чем иным, как утерей стотысячной толпы вообще. Теперь эта огромная интеллигентская масса раз за разом играет спектакль для себя и, безусловно, плавно теряет к этому интерес.

Заполучив (ни за что ни про что) внимание такого большого количества подготовленной публики, митинговые организаторы не сделали ничего, чтобы его удержать. Из вдохновенного социально-политического течения все перешло в модель, напоминающую репертуарный театр. Так как основной контингент оппозиционных митингов, шествий и стояний составляют люди весьма умные и прекрасно понимающие, что происходит, рождается волна самоиронии и отношение к происходящему действительно как к репертуарному театру. Не попал на митинг вчера — ничего страшного, сходишь в субботу. Не можешь в субботу — приходи через неделю. Ничего нового никто не ждет. Тут же сами собой в голове появляются песенки и частушки типа:

На мятеж, как на работу,
Собиралась молодежь.
Однокурсники ругаться
Будут, если не пойдешь.

Поэтому погромы и избиения 6 мая в Москве — не что иное, как логическое следствие сложившейся ситуации. Артисты не вышли на сцену за ненадобностью, а публике, взявшей бразды правления в свои руки, наскучил один и тот же спектакль по одному и тому же сценарию. И, получая омоновской дубинкой по почкам, коленкам и головам, зритель получает долгожданную премьеру. А кто говорил, что она должна быть хорошей и со счастливым концом? А потом еще одна премьера — бессрочные народные гуляния на Чистых прудах, прогулки с литераторами и спектакль «БерлусПутин» Театра. doc под открытым небом, возле памятника Кунанбаеву. Представить этот спектакль в стенах театра, с сидящими зрителями и с проданными билетами, — невозможно без мурашек ужаса. В таком формате он вопиющ. Перебравшись в лагерь оппозиционеров, «БерлусПутин» получил идеальное воплощение. Это вовсе не удивительно, потому что площадной юмор, площадная актерская игра, площадной текст и площадное всё этого спектакля не могли не прижиться на площади. Ко всему этому мы получили еще и театр в театре, так как более театральную политическую акцию, чем гуляния на Чистых, представить сложно. Играя возмущенных бастующих, мы прикидываемся мирными гуляющими, играющими в протестующих оппозиционеров. Вот оно как! Ни один Юпитер не мог представить себе столько перевоплощений.

Из репертуарного театра наше протестное движение явно направляется к авангарду. Остается бояться театра жестокости, бедного театра, а с абсурдом у нас и так все в порядке. Но если всего этого избежать не получится, то и здесь есть один неоспоримый плюс: изучая события 2011/12 года, можно будет вкратце узнать историю развития российского театра от начала XX века до наших дней. Такие дела.

Июнь 2012 г.