«Семья». Пьеса Ю. Урюпинского по повести Л. Н. Толстого «Крейцерова соната».
Экспериментальная сцена театра-фестиваля «Балтийский дом» под руководством А. Праудина.
Режиссер Анатолий Праудин, художники Ксения Бурланкова, Евгения Гладкая
«Крейцерова соната» — итог размышлений Толстого о браке и любви. Она написана после «Войны и мира» и «Анны Карениной».
После князей Андреев и Наташ «Крейцерова соната» — как кусок тьмы. Это пострашнее, чем Достоевский. Толстой здесь являет нам «правду жизни», которую нигде и никогда не обнаружишь у Достоевского. Правда такого сорта, что тот, кто осмелится опровергать ее, будет выглядеть дураком и прекраснодушным идиотом. Можно ли считать, что главный герой — в какой-то степени alter ego автора? В этом-то и есть весь ужас. Ибо мысли убийцы жены дороги автору «Семейного счастья» и «Войны и мира». Позднышев — один из главных лирических героев Толстого. Теперь это произведение дает простор для фрейдистских толкований.
Мораль здесь абсолютно не безусловна, хотя у Толстого с моралью вообще всегда все четко. А здесь — не моральные категории, а вопль к небесам о нашем биологическом несовершенстве. Это не семейная история, а сетование о неискупимости первородного греха.
Наташа в «Войне и мире» размахивает детской пеленкой как знаменем. А здесь и деторождение — ад. (Неслучайно «Соната» так нравилась Чехову, он тоже враг размножения. По Чехову все должны быть невинны и несчастны.)
Лейтмотив героя-ревнивца — не быть смешным. В брачной жизни самого Толстого было много смешных сторон. Например, история с завещанием, которое Софья Андреевна разыскивала, а он прятал. Количество их детей, из которых никто не стал выдающимся человеком.
Вообще в «Крейцерову сонату» Толстой, как Стивенсон в «Джекиле и Хайде», выпустил всю черную кровь, всего Хайда. Слуга у Стивенсона, увидевший однажды, как плачет Хайд, говорит: «Оно плакало». И здесь зло плакало какими-то невинными слезами.
В спектакле Анатолия Праудина, как и в повести, присутствует лирическая интонация (а как же иначе?). Режиссер выводит своего Хайда не без личного чувства. То, что происходит между супругами, — дурная театральщина. Муж разыгрывает из себя то Полишинеля, то Петрушку, то домашнего Мефистофеля. Рассказывая о своей жизни с женой, мрачный Позднышев — А. Кабанов постепенно преображается. Сняв брюки и оказавшись в семейных трусах, он делается более агрессивным, а натянув черно-красные чулки, превращается в средневекового палача на домашних подмостках. Сочетание ерничанья и прямо-таки лазерного анализа, составляющее ужас этого произведения, вполне воплощается на сцене: метафизика образа Позднышева — на грани беспредельного, актер один — целая симфония, один — Крейцерова соната. Он играет одновременно на всех инструментах: тут и флейта, и барабан, и шарманка с сурком, и губная гармоника. Ибо он и демон, и клоун, и невинный беззащитный человек в слепоте своей и неведении, и какой-то Меркуцио с прозрениями о жизни… И он комичен.
Это моноспектакль Александра Кабанова с хором женщин и бессильным оппонентом в виде полукупца, полумонаха (Сергей Андрейчук), изрекающего заведомо бледные христианские истины, со вторым оппонентом-ведущим (Юрий Елагин). Но это все ложные диалоги. Монолог Позднышева здесь своего рода Труба Предвечного. С ней какой диалог?
Жена героя представлена четырьмя актрисами. И мы в основном любуемся их стройными ножками. А когда ее (их) убивают — грудой прекрасных тел. И ее (их) ни капельки не жалко.
А «Полишинеля» — жалко. Это и у Толстого фокус, и здесь, в спектакле.
Спектакль Праудина — проповедь. Такая отрицательная проповедь.
Смею думать и полагать, что праудинская «Дама с собачкой» сделана из той же материи. Тряхни эту «Даму с собачкой» — получится «Крейцерова соната». Это как будто вторая часть трилогии, и это несомненный ад. Предупреждение о гибели христианской культуры в целом. Господи, что дальше, в третьей части?
Анна КИСЛОВА
Комментарии (0)