Е. Наумов. Фото из архива театра

Вообще-то Евгений Наумов мог бы стать кем угодно. Есть такие люди, которым удается очень многое, и выбор у них велик. Это не тот случай, когда коридор так узок, что ни вправо, ни влево не шагнешь. В школе учился хорошо. В спорте тоже все получалось, в музыкальной школе занимался по классу скрипки, и учителя полагали, что он станет музыкантом, но семья переехала из Кургана в Нижневартовск, и там что-то разладилось. За год до окончания школы он пригрозил маме, что ради нее школу окончит, но потом разобьет скрипку об угол. Мама угрозе вняла и из школы забрала.

Зато потом Женя стал осваивать все музыкальные инструменты подряд. Сейчас он может играть, кажется, даже на флейте водосточных труб. Но больше всего любит барабаны. Окончив спортивный факультет Курганского пединститута, написал и защитил диссертацию по спортивной педагогике, но, вместо того чтобы шагать семимильными шагами в науку, поступил в Екатеринбургский театральный институт. И тут возникает вполне одесский вопрос: «Что вдруг?»

Но в том-то и дело, что не вдруг. Дело именно в том, что с детства Женя Наумов отравлен театральным воздухом. Его мама, Наталья Ивановна Наумова, создала в Нижневартовске детскую театральную студию «Скворечник». Там Женя и отравился театром. И остальные студийные дети тоже. Дети выросли, и многие из них поступили целевым курсом в Екатеринбургский институт. А две равноуважаемых семьи (Наталья Наумова — Игорь Креймер и Маргарита Зайчикова — Вячеслав Зайчиков, вызванные в Нижневартовск) основали в Нижневартовске профессиональный драматический театр. Вот в этом театре и работает артист, кандидат педагогических наук, инструктор по ушу, музыкант Евгений Наумов.

Работает — не совсем правильное слово. Вернее сказать: он там живет. Этот театр особенный. Театр студийного типа, театр-дом. Нижневартовск — суровый город нефтяников и газовиков, и поначалу театру надо было держать оборону — от улицы и недоброжелателей. Надо было ежедневно доказывать свою состоятельность. Тут не забалуешь.

Труппу составили люди одного поколения. Смотришь их спектакли на старых видео и понимаешь, какие все молодые были. Где-то они до сих пор считались бы театральной молодежью, а у себя в театре они — первое, старшее поколение. Кому-то из них сразу пришлось играть людей в возрасте, кому-то даже стариков, а вообще-то все были ровесниками.

Такие, как Евгений Наумов, раньше играли социальных героев. Было в советском театре такое амплуа. Слава тебе, господи, что эти времена прошли, а то бы Женя всегда был директором заводов, газет, пароходов. А также секретарем горкомов и обкомов или, на крайний случай, передовым рабочим. Фактура у него редкая: огромного роста, плечистый, с фигурой спортсмена и даже в высокорослой труппе нижневартовского театра выше и мощнее всех. Поэтому, конечно, все отцы, необходимые в спектаклях, — это он. Ему сейчас-то сорок, а играл он их и в двадцать пять. Но по могучести и солидности — безусловно, отец. Во всем его облике кроется редкостное мужское обаяние, спокойствие и надежность. Хотя на самом деле — актерская его тайна совсем не в этом. Но кому же, как не ему, играть, например, Люберецкого в спектакле «Завтра была война» (2014, режиссер М. Зайчикова)? В его исполнении отец Вики Люберецкой был таким вот сильным, уверенным человеком. А возвращался в ватнике, с поникшими плечами и затравленным взглядом. Текста у его героя было мало, но Наумов в одной сцене умудрился показать, что происходит с человеком, которого оклеветали и арестовали.

Е. Наумов (Федор Грай). «Вот такие пироги». Фото Р. Дантонеля

Разумеется, он был генералом в «Дембельском поезде» Архипова (2005, режиссер Антон Коваленко). В этом страшном загробном сне мертвые дембеля смотрели на него, своего генерала, как на бога. Он и держался по-генеральски. В «Нашем городке» Уайлдера (2004, режиссер М. Зайчикова) он был отцом молодого героя — доктором Гиббсом, ласковым, насмешливым мужем и любящим папой. Видно было, как тяжело ему дается солидность в двадцать-то восемь лет, но он очень старался.

Хотя вообще-то это были совсем не его роли. Просто он палочка-выручалочка в театре.

Но главный режиссер Маргарита Витальевна Зайчикова увидела его в роли, о которой мечтает каждый артист. Евгений сыграл Сирано де Бержерака в героической комедии Э. Ростана (2005). Да еще в соловьевском переводе. Его Сирано был слегка небрежен со всеми. При таком-то росте и силе невозможно яриться и бросаться со шпагой на всех подряд. Он ею слегка поигрывал. С его силой ему бы не шпагу, а меч-кладенец в руки. Вообще его Сирано не был дуэлянтом, бретером, острословом. Видно было, что это маска, которую он неохотно натягивал среди друзей и с отвращением нахлобучивал перед врагами. Главное в Сирано была непереносимая для него самого безмерность его души. И одновременно — неуверенность и гордыня. Он был поэт. Поэту ли кривляться перед толпой? А ему приходилось. Он был влюбленный поэт. И его огромное сердце не вмещало эту любовь. Он ненавидел фальшь и ложь, а она была повсюду. И этот Сирано был абсолютно одинок. Его одиночество, его какая-то смертная тоска прорывались и в дружеских потасовках, и армейских компаниях, где он, конечно, был выше прочих.

В этой роли полной мерой проявилось то, что так привлекает в Наумове. Его клокочущий темперамент почти никогда не пробивается наружу. Внутри вулкан, а снаружи только чуть-чуть видны сполохи. В роли Сирано это оказалось особенно важным. В те моменты, когда он в стороне присаживался около сцены и с неохотой вступал в действие, становилось понятно, как невыносима для него жизнь, которую он вынужден вести. И его Сирано почти с радостью становился конфидентом Кристиана (Борис Шаханин), потому что он мог писать и говорить о любви, которая вырывалась у него, как дыхание, прекрасными строками и стихами. Когда Сирано понимал, что он проиграл окончательно, проиграл уже мертвецу, в глубине сцены раздавался страшный крик, просто звериный вопль, который исходил из его могучего тела. Он выходил вперед, и было понятно, что в этот момент он простился с надеждой навсегда. Но не с любовью.

Е. Наумов (Григорий Степанович Смирнов). «Восклицательный знак». Фото В. Зайчикова

Е. Наумов (Сирано де Бержерак). «Сирано де Бержерак».
Фото В. Зайчикова

Е. Наумов (Генерал). «Дембельский поезд».
Фото В. Зайчикова

В последней сцене Сирано читал свое письмо Роксане: «Как это просто все, и ново и не ново…». В огромном бесформенном балахоне, с седыми космами, торчащими из-под капюшона, он в самом деле был уродлив, стар и беспомощен… но голос звучал полно и звучно. Этот голос невозможно было забыть, и Роксана (Валентина Захарко) мгновенно узнавала его. Этот голос, этот прощальный монолог переводил действие в трагический регистр. И это тоже особенность актерской игры Жени Наумова: смешно, смешно, а потом вдруг больно сжимается сердце. Его трагикомический темперамент просто как перчатка оказался впору сложному жанру героической комедии.

Вообще-то довольно часто Наумову приходилось играть на сцене неразделенную любовь. Одна из ролей — Вышневский в спектакле «Доходное место» (2002). Наумов сыграл человека страстно любящего и все бросившего на карту ради своей жены. И ломал его не страх перед новым честным поколением, а ее нелюбовь. Драма сильного человека, преступившего закон и знающего это, но понявшего вдруг, что все это было бесполезно.

А через много лет — Ракитин в «Месяце в деревне» (2011, режиссер М. Зайчикова). Говорят, Наумов долго мучился, и мне кажется, я понимаю, как трудно ему давалась эта, не по его темпераменту, роль. Играть вялотекущий роман с женщиной, которая просто дразнит его, держит рядом из прихоти, из привычки, понимать, что Наталья Петровна (В. Захарко) не любит его и вряд ли полюбит, и мучиться (что-то же когда-то было), и бесполезно надеяться… вдруг? Его Ракитин был слишком могуч для бездельничающего, мающегося от любви человека. Но краска была найдена. Краска уязвленной гордости. Его Ракитин был умен и все про себя понимал. Понимал и про Наталью Петровну. И ему было стыдно, неловко наблюдать за тем, что с ней происходило. Через ситуацию с Беляевым (Виталий Шемяков) он как бы и себя увидел со стороны и понял, что больше так продолжаться не может. Его последнее объяснение с Беляевым было ироничным, холодноватым, не без издевки. Он уходил, как настоящий дворянин, не объясняясь, не оправдываясь, с прямой спиной, спасая честь любимой женщины.

Особый ряд его ролей — это «мужики из народа». Глубоко пьющие сантехники («Любовь у сливного бачка» по пьесе В. Сигарева в спектакле «Русский анекдот», режиссер В. Зайчиков), искатели русской правды (Вован в спектакле «До последнего мужчины» по пьесе Е. Ерпылевой), шукшинские чудики (артист Федор Грай в спектакле «Вот такие пироги»), диковатые командированные (Угаров, «Двадцать минут с ангелом» Вампилова) мечтатели (Дима Кореньков, «Хочу в Париж» М. Веллера). Особенность актерской индивидуальности Наумова в том, что дар у него лирико-комедийный, а внешность — социального героя. Вот эти ножницы и дают какой-то особый эффект. Он абсолютно серьезен. Он никогда не смешит, никогда не пытается веселить. Во всех этих ролях Наумов естественен, как в кино. И в тот момент, когда ты полностью проникаешься доверием к его герою, тебе вдруг хочется прыснуть от смеха. Наблюдать за лицом артиста, когда он играет, например, Вована, — невыносимо смешно. И почему-то стыдно. Ты как бы смеешься над человеком, над которым грешно смеяться. А не смеяться невозможно.

В спектакле «До последнего мужчины» (2008, режиссер М. Зайчикова) этот Вован и его сосед по общему вагону Гришаня (Сергей Лесков) вели задушевную вагонную беседу. Объяснить ее смысл невозможно. Это два потока сознания, которые, не пересекаясь, бегут себе, как рельсы, по которым они едут. Общий вагон, стук колес, бутылка, огурец… Беседа течет неторопливо. Куда торопиться? Путь далек… ночь длинна. Говорят по очереди, как и положено в вагонных беседах. Вежливо вспоминают друг о друге. Это — важно! Это входит в кодекс дорожных бесед. Высказался сам, излил душу, ну и соседа спроси: «О чем ты там, про церковь что-то?» Это Гришаня спрашивал Вована, рассказав про свою непутевую жизнь. И вот, наливаясь обидой от вселенской несправедливости, мучился экзистенциальным вопросом Вован. Как так? Почему монахини тушат свечки, которые прихожане ставят усопшим? Что они с ними делают? В переплавку пускают? Как так? Душа его наливалась тяжелым мутным гневом. В таком состоянии вахтовики выворачивают столики в купе, я видела такой, завязанный в узел, когда ехала ночным поездом из Нижневартовска. Наумовский Вован до подобного не доходил. Ему нельзя было. Он ехал без документов, осторожничал. Заботливо ухаживал за случайно обретенным другом-попутчиком, у которого оказалась нежная душа, выпивал. Но экзистенциальный вопрос мучил его, растравлял душу. Это все по поводу свечек, которые тушат монахини. Вован напряженно думал мысль. Это было видно по его лицу. Душа мучилась, и лицо мучилось. Смеяться хотелось до истерики. Это было такое полное погружение в роль, что даже пугало. Выберется ли артист наружу? Не замучается ли сам по поводу этих свечек?

Е. Наумов (Вован), О. Горбатова (проводница). «До последнего мужчины». Фото В. Зайчикова

Федор Грай в спектакле «Вот такие пироги» по рассказам Шукшина (2012, режиссер В. Зайчиков), тяжелый, корявый, неповоротливый деревенский кузнец, артист кружка художественной самодеятельности, потея и мучаясь, бормотал стихи Есенина. Плохо прочитать стихи — это самая трудная задача для артиста. Это так же трудно, как певцу взять неверную ноту. У Наумова это получалось. Потом, на смотре самодеятельности Федор Грай читал стихи прекрасно. Душевно, свободно, раскованно. А после его облик разительно менялся. Из неуклюжего медведя он превращался в Актер Актерыча. Выходил в белой сорочке с бабочкой, талию перетягивал атласный пояс, томность в глазах и вальяжная походка довершали эффект. Перерождение происходило на глазах и изумляло своей абсолютной правдой.

Е. Наумов (сэр Тоби Белч), Е. Шаханина (Мария). «Двенадцатая ночь». Фото В. Бычкова

Е. Наумов в спектакле-концерте «Кому за 20».
Фото Н. Алексеенко

Но, конечно, в череде его «народных» героев главным стал Дима Кореньков из моноспектакля «Хочу в Париж» (2014, режиссер В. Зайчиков). Этот простой человек из маленького городка всю жизнь мечтал о Париже. Так могли мечтать только советские люди, которым Париж не светило увидеть никогда. Париж знали по фильмам. По книге Хемингуэя. По роману Эренбурга. По живописи… Да французы так не знают Париж, как мы, никогда и не надеявшиеся там побывать. Вот и Кореньков знал об этом городе все. Он и французский выучил вместе с учительницей, которая тоже никогда не бывала в Париже. Он даже Сирано сыграл (такая вот неожиданная рифма получилась с актерской биографией Наумова). Рассказ героя о своей жизни подкупал абсолютным узнаванием. Артист был точен в каждой детали, в каждой реакции. Было смешно и грустно, ком подкатывал к горлу. Потому что перед глазами разворачивалась жизнь «маленького человека», одна из главных тем русской литературы, так сказать, хотя человек-то был советский. Даром что съежиться до размера маленького человека артисту Наумову было трудновато. В какой-то момент все становились его друзьями, собеседниками, начинали кивать ему, подпевать и улыбаться. Кому они улыбались? То ли артисту Наумову, то ли его герою, да сами не понимали. И вот, когда жизнь героя подходила к концу, то есть к пенсии, в профком пришла долгожданная путевка в Париж. Сцена, где Дмитрий Кореньков, задыхаясь от отчаяния и унижения, опускался на колени перед профкомовскими чиновниками, была невыносима. Казалось, что этот несчастный Кореньков сейчас умрет. И что пережить это невозможно. Потому что «иголочки нельзя было пропустить между ним и ролью», как писали о великом Михаиле Щепкине. И вот, как говорится, прошли века, а артист русской психологической школы Евгений Наумов проживал на сцене судьбу простого дядьки из маленького городка так, что да, иголочки нельзя было пропустить… Когда герой попадал в Париж и наконец пробовал луковый суп, зал разражался счастливыми аплодисментами…

Е. Наумов (доктор Зубрицкий), Е. Цариценская (госпожа Зубрицкая). «Дураки». Фото Н. Алексеенко

А. Михеева (Сильвия), Е. Наумов (пес Боцман). «Сильвия». Фото Т. Алимовой

Самые прекрасные, альтруистические чувства пробуждал этот герой у зрителей. И когда происходила трагическая метаморфоза и оказывалось, что никакого Парижа нет, что это все морок какой-то, декорация, страшный обман воображения, то действие поднималось до трагического финала. Этот спектакль был о нас, о тех, кто, может, еще и поедет в Париж или куда кто хочет, но обязательно обманется, ткнется носом в какой-нибудь канализационный люк и поймет, что не для нас это все и что нет никакого Парижа. Этот спектакль стал лауреатом многих фестивалей и, конечно, каким-то новым важным этапом артистической жизни Евгения Наумова. Не каждый артист имеет право на соло. А он это право доказал.

Е. Наумов (Дмитрий Кореньков). «Хочу в Париж». Фото А. Кленницкого

Его герои — простые и очень сложные русские мужики, которых жизнь изводит, унижает, сводит «на нет», так, чтоб никого не осталось, «до последнего мужчины». Это какое-то личное, принципиальное высказывание, его ответ жизни, не побоюсь даже сказать: его актерская тема. Он умеет наблюдать, понимать своих героев, смеяться, но и сострадать. И главная его задача — играть этих мужиков, эту улицу, которая «корчится, безъязыкая», не умея объяснить, выразить себя. Играть в театре, а я мечтаю, чтобы и в кино. Потому что так, как это делает Женя Наумов, мало кто умеет и может.

Октябрь 2016 г.