Про нее вспоминается цветаевское:
Что другим не нужно — несите мне:
Все должно сгореть на моем огне!
Я и жизнь маню, я и смерть маню
В легкий дар моему огню.
Яркая, эмоциональная, порой эксцентричная, эрудированная, умная, ироничная и внутренне изящная, всегда несомненно знающая, чего хочет…
Из тех, для кого театр — жизнь.
Стихия чувств, сплав из лирики и драматизма, чувственности и всевозможных смысловых оттенков — это Джапакова на сцене. Всегда профессионально бесстрашна по сути своей: проза, драматургия, стихи — интересно и берется все. В двадцать три года подала заявку на роль вдовы Бекбик и сыграла! Ярко, безжалостно, убедительно — человека-машину, человека без чувств, вполне осознающего то, что творит. Процесс умирания в человеке — человеческого, в женщине — женского.
Это постоянное внутреннее движение души свойственно ее актерской природе, она как бы всегда еще о чем-то, явно не видимом, но угадывающемся и трагичном. Всегда чуть-чуть, но взахлеб, от какого-то неведомого тайного страха не успеть — сказать, прожить, прочувствовать. Ей важно про сиюминутность жизни и мгновения. Отсюда сквозь силу рождается хрупкость и отчаянность ее героинь. И на театральных подмостках Джапакова — это всегда про любовь вселенскую, у которой границы где-то там, за гранью бытия. И всегда — про жизнь духа. Какой бы образ она ни создавала, он целен, многогранен, глубок и обладает притягательной, заражающей и заряжающей энергией слова, взгляда и самого действа, которое обрушивается на тебя и, захватив, уже не отпускает. Ее героини легко вспоминаются даже спустя многие годы, понимаются заново… Внутренне она сама себе режиссер, но в процессе работы над спектаклем всегда предпочитает сотворчество. Никогда не страдает от скуки, и броуновское, непрекращающееся движение — это тоже о ней.
Ей свойственно создавать образы объемные в их неизбежном столкновении и противостоянии с миром, вмещающие в себя не только высокое, но и простое человеческое, из грубой земной материи. Все как в жизни, но немного «над», чтобы выжить, жить, любить и одухотворять суть своего сценического творения.
Она обладает даром мгновенного включения в ситуацию, даже в быту. Помнится случай на даче, когда ее трехлетняя дочь при знакомстве с соседями, увидев подошедшую маму, сказала: «Мама, пой ласточку!» Слегка растерявшись в первое мгновение, Ирина Михайловна взмахнула руками-крыльями, на которые было наброшено цветастое покрывало, и… запела. Потом долго смеялась, что все это застало ее врасплох, приехала отдохнуть, но пришлось петь — «актриса я или нет!»
Актриса, и бесспорно! Она всегда в форме, она всегда помнит, что тело и голос — это ее инструменты. Голос должен звучать, а тело давать возможность выдерживать физические нагрузки. Как-то в разговоре сказала: «Ты знаешь, у меня есть один железный принцип — не раздеваться на сцене. И это ВСЕГДА вписывается в мой договор с театром. Нравится это режиссеру или нет». На дворе стояли 90-е…
Начинается работа над спектаклем — берется и перечитывается все, что можно найти по теме, попутно возникают какие-то новые идеи на «потом», многие из них воплощаются параллельно основным репетициям, другие позже… Все это яростно и живо обсуждается до глубокой ночи после спектаклей и приносится на репетиции. Полное погружение. Выныриваешь из процесса уже только в день премьеры, на выдохе — «Поздравляю!» И затем снова погружение, потому что зритель своей реакцией внес смысловые правки… Но за зрителем — не всегда, в основе — свободомыслие, своеобразие и свободолюбие, постижение и проработка образа до тех первооснов, где почти полное слияние с ним в единое целое… Поэтому Цветаева до сих пор звучит для меня голосом Джапаковой из «Век мой — ад мой». И мне это нравится. Думается, что есть в ней вечный бунт против банальности, пошлости и духовного обнищания… осознаваемый ею самой или нет, сказать не берусь… Но предоставь мне выбор, из знаков препинания для Джапаковой я бы выбрала многоточие… Ибо в своем внутреннем поиске и творческом процессе она никогда не перестает быть.
Елена ЛИФИЦ
Комментарии (0)