В Петербург пришла весна. Да, конечно, она приходит сюда каждый год, хотя и позднее, чем на Черноморское побережье. Но когда приходит, когда выдадутся хотя бы два-три теплых дня, город, как настоящий северный, тут же прорастает травой сквозь замусоренные газоны и взрывается черемухой-сиренью вокруг облезлых, полинявших человеческих жилищ. Но! Но в этом году случилась и другая маленькая весна, она озеленила, оживила театральный ландшафт разными социально ориентированными событиями: спектаклями, фестивалями, проектами, — озеленила так же по-северному, в один миг.
И театральное сообщество, как весенние птицы, заспорило-защебетало. Зачем в прославленном театре социальные проекты, чик-чирик? Искусство это или не искусство, чики-чик? Зачем мне дауна/аутиста/ бездомного показывают на академических подмостках, пусть в специальном центре показывают, чик! Что еще за социальные проекты в театре, театр и так по природе своей явление социальное, чик-чик-чик!
Что поделать, смена времен года вещь цикличная, и если одной весной ты делал целый журнал, посвященный социальным проектам в театре, то следующей весной можно начинать разговор сызнова, на новом витке отвечать на старые вопросы, снова формулировать (для себя в первую очередь) назначение социального проекта в театре.
«Язык птиц». По мотивам поэмы Фарида ад-Дина Аттара. БДТ им. Г. А. Товстоногова совместно с Центром творчества, образования, обучения и социальной абилитации для взрослых людей с аутизмом «Антон тут рядом». Режиссер и автор сценария Борис Павлович, художник Катерина Андреева, режиссер по пластике Алина Михайлова
Бедная птичка в клетке сидит,
Ест сладки зернышки, в окна глядит,
Бьется и бьется по сторонам,
Ищет свободы своим крылам.
Режиссер Борис Павлович показал спектакль «Язык птиц» с актерами БДТ и подопечными центра «Антон тут рядом» еще на Международном культурном форуме, проходившем в Петербурге этой зимой, но тогда его увидели в основном гости форума, а спектакль мог остаться разовой акцией. Но вот он показан в апреле и в мае в рамках «Петербургского шоу-кейса», а значит, этой весной первый инклюзивный спектакль Большого драматического театра, сыгранный в основном здании на малой сцене, стал репертуарным. И это очень важное событие. Во-первых, потому, что социальный проект в театре нужен не только и не столько для того, чтобы помочь отдельной социальной группе, будь то люди с ограниченными возможностями, трудные подростки или бездомные. Настоящий социально ориентированный театр, убеждена, должен быть объединяющим, инклюзивным, его проекты должны идти на главных сценах города, а не в разного рода резервациях. И спектакль Бориса Павловича — как раз такой выход и такой объединяющий разговор со зрителями. Ну и во-вторых, образный и символический мир спектакля «Язык птиц» словно создан для того, чтобы использовать его в разговоре о социальных проектах в театре, то есть о коммуникации между людьми. Он, сочиненный по мотивам суфийской поэмы Фарида ад-Дина Аттара, превратил не только его участников, но и нас, зрителей, в разноголосых птиц, сидящих по маленьким позолоченным клеткам. Театр заговорил с нами о коммуникации, которая только на первый взгляд зрителям в зале дается легче, чем людям с расстройствами аутического спектра или с синдромом Дауна. На самом деле между нами не такая уж большая разница. Мы, пришедшие в Большой драматический театр, научились понимать витиеватый и сложный язык сценического искусства, но на сцену выходит артист, который не согласен двигаться в такт музыке, а иногда и просто не считает возможным для себя встать со стула, и вот мы уже дезориентированы, испуганы. Нам страшно так, словно рядом с нашей маленькой и уютной клеткой поставили еще одну — с большой незнакомой птицей.
Спектакль же очень аккуратно, не спеша сочиняет для своих героев и зрителей общий «птичий» язык. Сначала его участники, профессиональные и непрофессиональные артисты, сидят в ряд на стульях в пустом пространстве и по очереди пытаются посмотреть друг другу в глаза. Это же вроде так просто, но здесь каждая встреча глаз — событие, каждая — как в первый раз. Так по цепочке встречаются взгляды, а в финале глаза, не отважившиеся на такую встречу, смотрят актрисе в ухо, и, кажется, этот способ заглянуть в другого человека так же хорош, как и непривычен. Потом участники начинают общаться, вести диалоги, говорить о своих мечтах, долженствованиях, идеалах. Мастер-класс о том, как быть успешной женщиной, проведенный вдруг серьезной рыжей девушкой, захлебывается в вопросах остальных «А я, а я успешная женщина, успешная?..» Вопросы превращаются в птичий щебет, а пиджаки на актерах — в крылья птиц. И мы начинаем путешествие в разноголосый вавилонский мир героев спектакля. Они двигаются в одном танце, выполняют одни и те же танцевальные па, вместе изображают темный лес, в котором заплутал герой с фонарем, или «отзеркаливают» движения профессиональных актеров — ни одно движение не похоже на другое. «Птицы» разговаривают с нами своим телом и голосом, используя язык, предложенный режиссером, но каждый раз словно заново изобретают его, переделывают под свой психофизический аппарат. Как и движения актеров, звуковой фон спектакля, созданный простодушными инструментами — дудками, свистками, трещотками, погремушками, не складывается в гармоничную музыку, а служит еще одним проводником в мир, где, привыкнув к разомкнутой и бессистемной речи, пластике, звуку, мы сможем увидеть душу этого птичьего царства. В конце нашего путешествия птицы «Серые пиджаки», прямо как в фантасмагориях французского театрального сказочника Джеймса Тьере, превратятся в диковинные и прекрасные создания, непохожие друг на друга. А история о языке прирастет историей о душе, томящейся в теле, как в клетке, прекрасной душе, которую театр предлагает нам разглядеть за мутной полиэтиленовой пленкой, окутывающей сценическое пространство. И мы уже способны это сделать, ведь весь спектакль нас учили не просто разговаривать на птичьем языке, а еще и слышать в нем уникальность каждой живой души…
С духовного стиха «Отчего, почему ты, душа моя, упала?» исполняемого наряду с другими духовными песнопениями в спектакле «Язык птиц», хочется начать разговор о другом социальном спектакле — «НеПРИКАСАЕМЫХ» Михаила Патласова.
«НеПРИКАСАЕМЫЕ». Автор идеи и режиссер Михаил Патласов, художник Владимир Абих
Отчего, почему ты, душа моя, упала
с горы высокой в колодец глубокий?
Я упала, чтобы подняться.
«НеПРИКАСАЕМЫЕ» — ни на что не похожий социальный проект, одновременно свидетельский, документальный, игровой. И это, может быть, первая в нашем городе попытка исследовать театральными средствами явление бездомности.
И неудивительно, что при выборе собственно средств, при выборе способа работы с героями спектакля, с актерами, с текстовым материалом режиссер Михаил Патласов использует, кажется, все возможное.
Уже сев в зал и прислушавшись к коллегам — зрителям, понимаешь, что находишься в поле разного рода предубеждений. Зритель заранее знает, как он относится к героям спектакля, к его создателям. Предубеждены и герои, у них есть множество причин назвать эту встречу в сгоревшем кинотеатре «Спартак» бессмысленной, если не унизительной, затеей. Я сижу на свежесколоченной скамье, слева и справа от меня люди, определенное общество, которое уверено, что сейчас узнает, почему эти четырнадцать человек оказались на улице. Общество ждет обобщения, разгадки, ждет, что вот-вот откроют причину существования бездомных вообще, но авторы спектакля с этим не спешат. Они не классифицируют, а лишь, как в калейдоскопе, показывают странные осколки изображения чужой жизни. От героя к герою, от истории к истории меняется или даже развивается способ взаимоотношения с документальным материалом. Что-то оказывается более удачным, что-то менее. «НеПрикасаемые» петляют от смелого исследования человеческой природы до вполне дежурных посланий публике. Так, в финальной сцене с исполнением гимна городу и чтением отрывков из блога «Как выгнать бомжа из подъезда» мы вдруг получаем ожидаемую пощечину за гипотетическую нашу бесчеловечность и, наверное, даже испытываем облегчение, потому что десять минут назад с нами вели невыносимо тяжелый диалог на грани возможностей человеческой психики…
Все начинается с «ортодоксального» документального театра: только текст, он звучит в наушниках у актеров, которые его воспроизводят, озвучивают на фоне размытой видеозаписи. Это документ, ничего кроме документа. Минимум редакторского вмешательства драматурга. Удивительно, «чистый doc» воссоздает жизнь бездомных такой, какой мы ее и представляем. Их лексика, их несвязная речь и визуальный образ потрепанных спившихся людей. Так в полумраке Аннекирхе рождаются страшные, старательно вытесняемые нами расплывчатые видения.
Но это только начало. Дальше режиссер вручает текст интервью, превращенный драматургом в драматический монолог, актеру Валерию Степанову, который присвоит его, как роль, чуть изменит интонацию, приукрасит, подарит герою свои благородные черты и вместе с режиссером сделает как будто отсылку к Достоевскому, Ерофееву.
Монолог наркозависимой женщины, пришедшей за бесплатными шприцами, театр разложит на голоса. Речь, смех, эхо расщепленной, распадающейся личности будет доноситься с верхнего балкона.
А дальше появляется герой спектакля и сам рассказывает свою историю или сам исполняет, читает, играет написанный текст. Или же у героя оказывается собеседник актер, который зачитывает его монолог и просит его комментария, участия в обсуждении, предлагает рассказать историю в диалоге или подключить к беседе зал, когда в истории обнаруживается проблема, которую можно вынести на обсуждение. И вот здесь начинается самое интересное. Кажется, команда «НеПРИКАСАЕМЫХ» находит, изобретает даже потенциальный способ работы с героем, свидетелем. Актер либо разыгрывает (как Александр Ленин) историю героя, разыгрывает так, как понимает, а его визави останавливает, поправляет; либо ведет, как Борис Павлович, живой открытый диалог с героем, признавая и в нем, и в зрителе интеллектуального собеседника и давая обратную связь и нам, сидящим в зале, и герою, ушедшему из дома по причине, кажется, глубоко экзистенциальной.
Иногда актер и герой меняются местами. Завязавший с алкоголем рассказывает на сцене свою историю падения, а актер Илья Борисов, сидящий на перилах балкона, выступает в роли беса, смущающего и искушающего его. Узнаваемый алкаш в одних трусах, созданный Борисовым, как будто и правда мучает рассказчика, испытывает его. Еще чуть-чуть — и, кажется, герой сломается. Театр ходит по грани, испытывает на прочность и нас, и участников спектакля. В этих парах «актер — герой» кто-то из артистов закрывается от собеседника и надевает маску из тех, что под рукой, кто-то пытается держать историю, образ и лишь в момент «доинтервьюирования» вдруг становится собой, что достаточно сложно, и временами беседа по степени естественности напоминает ток-шоу. В диалогах этих всем предельно сложно — и герою, и актеру, и зрителю, все вибрируют от напряжения.
Зачем режиссер и артисты выбирают такой сложный способ существования, становится ясно в паре актрисы Ольги Белинской и ее героя Яши Яблочника.
Белинская словно становится двойником худенького мальчика, спрятавшегося в черной кофте с капюшоном и следующего за ней с камерой в руках.
История Яши такая: в интернате насиловали, снимали в порно, а после, когда подрос, выбросили на улицу. Но благодаря актрисе Белинской история Яши, его голос, его взгляд, его мечты, образ мыслей больше этих сухих фактов, больше государства, где Яшина биография — одна из многих подобных, больше интерната, больше «Ночлежки», где он живет. Актриса создает образ, в котором соединяет и своего героя, и его кумира — красивую взрослую женщину Ирину Понаровскую, такую желанную и недостижимую для него материнскую фигуру. История Яши Яблочника услышана актрисой Белинской и режиссером Патласовым, услышана театром и рассказана нам так, как мы никогда бы и нигде больше не могли ее ни услышать, ни понять, ни почувствовать. Эта история — об ужасе системы, в которой мы живем, но и о любви, и о красоте. Своим рассказом театр застал врасплох, перевернул маленький уютный мир.
«НеПРИКАСАЕМЫЕ», как и «Язык птиц», не стали разовой акцией и вот-вот будут сыграны еще раз с новыми историями и с новыми героями, готовыми на разговор со зрителем.
«Колино сочинение». По мотивам книги С. Голышева «Мой сын — даун». Продюсерский центр «КонтАрт» при поддержке театра «Кукольный формат». Режиссер Яна Тумина, художник Кира Камалидинова
Because…
Love is old, love is new
Love is all, love is you
Об идее режиссера Яны Туминой создать спектакль по стихам и сказкам мальчика Коли и по книге его отца Сергея Голышева «Мой сын — даун» в театральном Петербурге говорили давно, а на краудфандинговой платформе Planeta.ru медленно, но верно шел сбор средств на его постановку. И вот в апреле в рамках фестиваля для детей «Арлекин» при большом стечении публики состоялась премьера. Маленькая сцена театра «Кукольный формат», а на ней два артиста — Анна Сомкина и Александр Балсанов. И конечно же, мальчик Коля — маленькая белотелая планшетная куколка с большой головой и монголоидным разрезом глаз.
Из одного небольшого диалога в книге Сергея Голышева рождается решение спектакля «Колино сочинение». Цитата не точная, но диалог приблизительно такой: «У вашего сына странный разрез глаз». — «А он потомок Чингисхана!» Из оброненной Колиным папой фразы, словно уверовав в ее истину, режиссер создает целый мир. И актеры Анна Сомкина и Александр Балсанов, как древние монгольские шаманы, предки Чингисхана, вводят нас в него, воспроизводят у нас на глазах его космогонию.
Пустое пространство сцены. Задник и кулисы превратились в единую белую поверхность, составленную из вертикальных пластин наподобие жалюзи. Она работает и как проекционная, и как функциональный элемент сценографии, позволяющий артистам просачиваться сквозь визуально единое полотно, вести куклу, находясь то по ту, то по эту его сторону, или вдруг появляться в живом плане.
Фантазия режиссера Яны Туминой отправляет нас в чудесное путешествие, которое начинается там, где ты не ждешь никаких чудес. На свет родился мальчик, которому врачи пообещали не научиться за всю жизнь даже «заварить чай из пакетика и самостоятельно надеть ботинки». Но вместе с ним ты вдруг оказываешься в удивительном театральном планетарии, где падающие звездочки летят по занавесу-экрану и превращаются в небесные тела, живые, переливающиеся. Одно такое небесное тело, покрытое маленькими кратерами, несет в руках актер Александр Балсанов. Он, как древний Бог, танцует свой космогонический танец и в танце, в движении создает мир. Вот он переворачивает космическое тело кратерами вверх, вставляет в них ветки и перед нами уже зимний лес, по которому пробирается одинокий олень. Но только мы, завороженные картинкой, погрузились в созерцание, как шаман снова переворачивает плоский белый овал, чтобы обнаружить на другой его стороне крошечное тело, человеческий эмбрион.
Пока по проекционной поверхности летали белые светящиеся точки и линии, которые превращались в звезды и планеты, казалось, что перед нами творится целая вселенная, весь космос создается на глазах, и, в общем, так и было, только космосом этим оказался мальчик Коля. Ведь то, что было похоже на звезды и планеты, похоже и на клетки — с оболочкой, ядром и цитоплазмой, клетки, которые делятся и делятся до тех пор, пока чудесным образом не превратятся в единое живое существо. Вся эта магия, затеянная двумя шаманами, этот танец творения прерывается вдруг голосом с обыденными скучающими интонациями: «Ребенок ваш никогда не сможет ни чай из пакетика заварить, ни сам ботинки надеть». Скучающий голос твердит это испуганным ногам и растерянным ладоням отца, которые мы видим в квадратном отверстии, обнаружившемся внизу «жалюзи». Растерянные папины ладони, услышав приговор, роняют голубую ленту, и она падает на пол как путеводная нить Ариадны…
Но уже в следующей сцене в открывшемся чуть левее квадратном окошечке на коленях папы и мамы фыркает и лопочет крошечный малыш — маленькая перчаточная куколка, которую ведет Анна Сомкина. Пальцы актрисы становятся шаткими ногами младенчика. Руки папы пытаются помочь мальчику в его игре, но он все хочет делать сам и смеется, даже хохочет так, как будто прогнозам врачей, тревоге отцовских рук и всей этой маленькой обыкновенной жизни противопоставляет заливистый смех новорожденного Бога.
Сцену спустя уже подросший и превратившийся в планшетную куколку мальчик Коля с изяществом заправского иллюзиониста совершит (по меркам этого простоватого мира) чудо: заварит пакетик чая и влезет ногами в маленькие ботиночки — чего проще. На этом, пожалуй, заканчивается история столкновения Коли с миром обывателей в белых халатах. И можно сказать, что в системе ценностей спектакля этот сюжет и правда не стоит свеч и сценического времени. Перешагнув через наш плоский мир ограниченных возможностей, состоящий из сплошных только «не» (НЕ сможет, НЕ похож, никогда НЕ будет, нет, нет, нет), смеющийся Коля, с материнской нежностью ведомый Анной Сомкиной, изучает мир и тут же участвует в его творении. Мир Коли, озвученный в спектакле его стихами и его размышлениями о дожде, небе, одиночестве, о своей «пуховой голове», которую гладит папа, прирастает здесь образами, взятыми из наивной наскальной живописи. И по белому снежному полотну бегают олени, рога которых похожи на ветви деревьев, а маленькая лесная полянка, перевернувшись, превращается в столик на корявых ножках. Мир, состоящий как из простых предметов, так и из анимации, а вернее, житель этого мира Коля сотворяет еще одно чудо — девочку Варю. Варя живет лишь в Колином воображении, но Колина к ней любовь такая большая и настоящая, что девочка Варя (так и не обнаруженная папой в детском саду) материализуется в спектакле такой же белотелой куколкой с гладкими черными волосами. Так исполняется желание самого удивительного Пигмалиона на свете, так Коля с Варей устраивают пикник на своем шатком белом столике, что по ту сторону зимнего леса, по ту сторону плоского мира.
«Точка». «Упсала-цирк». Режиссер Лариса Афанасьева, драматурги Наташа Боренко и Мария Колосова (Театральный проект «Вместе»), цирковой педагог Ярослав Митрофанов, композитор Дмитрий Максимачев
Хочу уехать в Пятигорск. Там субтропический климат.
Пока в рамках «Петербургского шоу-кейса» старшая группа «Упсала-цирка» показывала иностранным гостям свой стильный и минималистичный «Эффект пинг-понгового шарика», на территории спецшколы № 1 закрытого типа полным ходом шла подготовка спектакля «Точка», соединившего в работе с трудными подростками элементы цирка и документального театра.
«Единственный в мире цирк для хулиганов», как представляет свое детище его руководитель Лариса Афанасьева, уникальное социальное явление не только для Петербурга, но, может быть, и для мира. Между тем постановки «Упсалы» — это умный, тонкий современный цирк, сочетающий в себе классические цирковые дисциплины с элементами паркура, брейк-данса и других уличных искусств.
О спектаклях «Упсала-цирка» и о его особом месте на карте города «Петербургский театральный журнал» писал не раз. Но сыгранный на территории стадиона закрытой спецшколы спектакль «Точка» — новый опыт даже для «Цирка хулиганов». И дело не в том, что спектакль прошел в спецшколе, «Упсала» давно осуществляет проект «Цирк за забором», приходя со своими педагогами в закрытые учреждения. Уникален этот спектакль потому, что Лариса Афанасьева позвала документальный театр «Вместе», а точнее, Наташу Боренко и Марию Колосову, чтобы совместить физический тренинг с историями учеников спецшколы.
На площадку с гимнастическими матами, турниками, автомобильными шинами в сопровождении электронного саундтрека выбегает ватага парней в черных спортивных костюмах. Они крутятся на турниках, перебрасывают шины над головой, прыгают через препятствия, делают кувырки и перевороты с поддержкой. Закончив одно упражнение, тут же приступают к другому, рассеиваются и собираются вновь, перепрыгивают препятствие и выбирают следующее. В это время их голоса, записанные на диктофон и наложенные на электронную музыку, посвящают нас в азбуку хулиганской жизни. Композиции, похожие на рэп-баллады, объясняют распорядок жизни: «Проснулся. Пошел на „точку“. Ждешь остальных…» В строгой и простой речи участников спектакля драматург Наташа Боренко и ее коллеги расслышали суровую лирику дворовых парней.
Украл одну шоколадку…
Одну шоколадку…
Шоколадку…
Поймают…
Закроют…
Поставят на учет…
(Диджей педалирует: «Чет-чет-чет».)
И капец…
Всего лишь из-за одной вонючей шоколадки.
Капец.
«Баллада о шоколадке», созданная драматургом Наташей Боренко и композитором «Упсалы» Дмитрием Максимачевым, так же как и другие монологи героев, положенные на бит, описывает замкнутый круг хулиганской жизни. Прыжки, кувырки, перевороты — это тот же слаженный бег по заданной траектории, в котором герои словно пытаются преодолеть судьбу, пытаются спрыгнуть с поезда, везущего их по известному маршруту: украл-поймали-закрыли… Благодаря документальному материалу физические действие прирастают драматическим содержанием, а благодаря цирку Ларисы Афанасьевой замкнутый круг хулиганской жизни размыкается и история о краже велосипедов, а вместе с ней и весь спектакль заканчивается удивительной сценой, где из крашенных серебрянкой чудных велоконструкций собирается гигантский велосипед-монстр, велосипед-мечта, способный вместить всех-всех хулиганов и увезти к их не таким уж и несбыточным мечтам «о семейной жизни в Пятигорске», о «рыбалке с папой» или хотя бы о шоколадке.
Несомненно, для учеников закрытой спецшколы № 1 «Точка» — это грандиозное событие, повышающее самооценку и дающее шанс быть услышанным мамами, папами и просто зрителями, которых собралось на спектакле достаточно. Но для меня этот спектакль еще и о том, что иногда цирк, с его безудержной фантазией и с его сверхчеловеческой философией, может поспорить с любой предопределенностью. В цирке, а особенно в «Упсала-цирке» ничто не помешает тебе, бегая по кругу, вдруг взлететь в небеса на крашенном серебрянкой велосипеде.
Май 2016 г.
Комментарии (0)