В Петербург пришла весна. Да, конечно, она приходит сюда каждый год, хотя и позднее, чем на Черноморское побережье. Но когда приходит, когда выдадутся хотя бы два-три теплых дня, город, как настоящий северный, тут же прорастает травой сквозь замусоренные газоны и взрывается черемухой-сиренью вокруг облезлых, полинявших человеческих жилищ. Но! Но в этом году случилась и другая маленькая весна, она озеленила, оживила театральный ландшафт разными социально ориентированными событиями: спектаклями, фестивалями, проектами, — озеленила так же по-северному, в один миг.

И театральное сообщество, как весенние птицы, заспорило-защебетало. Зачем в прославленном театре социальные проекты, чик-чирик? Искусство это или не искусство, чики-чик? Зачем мне дауна/аутиста/ бездомного показывают на академических подмостках, пусть в специальном центре показывают, чик! Что еще за социальные проекты в театре, театр и так по природе своей явление социальное, чик-чик-чик!

Что поделать, смена времен года вещь цикличная, и если одной весной ты делал целый журнал, посвященный социальным проектам в театре, то следующей весной можно начинать разговор сызнова, на новом витке отвечать на старые вопросы, снова формулировать (для себя в первую очередь) назначение социального проекта в театре.

«Язык птиц». По мотивам поэмы Фарида ад-Дина Аттара. БДТ им. Г. А. Товстоногова совместно с Центром творчества, образования, обучения и социальной абилитации для взрослых людей с аутизмом «Антон тут рядом». Режиссер и автор сценария Борис Павлович, художник Катерина Андреева, режиссер по пластике Алина Михайлова

Режиссер Борис Павлович показал спектакль «Язык птиц» с актерами БДТ и подопечными центра «Антон тут рядом» еще на Международном культурном форуме, проходившем в Петербурге этой зимой, но тогда его увидели в основном гости форума, а спектакль мог остаться разовой акцией. Но вот он показан в апреле и в мае в рамках «Петербургского шоу-кейса», а значит, этой весной первый инклюзивный спектакль Большого драматического театра, сыгранный в основном здании на малой сцене, стал репертуарным. И это очень важное событие. Во-первых, потому, что социальный проект в театре нужен не только и не столько для того, чтобы помочь отдельной социальной группе, будь то люди с ограниченными возможностями, трудные подростки или бездомные. Настоящий социально ориентированный театр, убеждена, должен быть объединяющим, инклюзивным, его проекты должны идти на главных сценах города, а не в разного рода резервациях. И спектакль Бориса Павловича — как раз такой выход и такой объединяющий разговор со зрителями. Ну и во-вторых, образный и символический мир спектакля «Язык птиц» словно создан для того, чтобы использовать его в разговоре о социальных проектах в театре, то есть о коммуникации между людьми. Он, сочиненный по мотивам суфийской поэмы Фарида ад-Дина Аттара, превратил не только его участников, но и нас, зрителей, в разноголосых птиц, сидящих по маленьким позолоченным клеткам. Театр заговорил с нами о коммуникации, которая только на первый взгляд зрителям в зале дается легче, чем людям с расстройствами аутического спектра или с синдромом Дауна. На самом деле между нами не такая уж большая разница. Мы, пришедшие в Большой драматический театр, научились понимать витиеватый и сложный язык сценического искусства, но на сцену выходит артист, который не согласен двигаться в такт музыке, а иногда и просто не считает возможным для себя встать со стула, и вот мы уже дезориентированы, испуганы. Нам страшно так, словно рядом с нашей маленькой и уютной клеткой поставили еще одну — с большой незнакомой птицей.

Спектакль же очень аккуратно, не спеша сочиняет для своих героев и зрителей общий «птичий» язык. Сначала его участники, профессиональные и непрофессиональные артисты, сидят в ряд на стульях в пустом пространстве и по очереди пытаются посмотреть друг другу в глаза. Это же вроде так просто, но здесь каждая встреча глаз — событие, каждая — как в первый раз. Так по цепочке встречаются взгляды, а в финале глаза, не отважившиеся на такую встречу, смотрят актрисе в ухо, и, кажется, этот способ заглянуть в другого человека так же хорош, как и непривычен. Потом участники начинают общаться, вести диалоги, говорить о своих мечтах, долженствованиях, идеалах. Мастер-класс о том, как быть успешной женщиной, проведенный вдруг серьезной рыжей девушкой, захлебывается в вопросах остальных «А я, а я успешная женщина, успешная?..» Вопросы превращаются в птичий щебет, а пиджаки на актерах — в крылья птиц. И мы начинаем путешествие в разноголосый вавилонский мир героев спектакля. Они двигаются в одном танце, выполняют одни и те же танцевальные па, вместе изображают темный лес, в котором заплутал герой с фонарем, или «отзеркаливают» движения профессиональных актеров — ни одно движение не похоже на другое. «Птицы» разговаривают с нами своим телом и голосом, используя язык, предложенный режиссером, но каждый раз словно заново изобретают его, переделывают под свой психофизический аппарат. Как и движения актеров, звуковой фон спектакля, созданный простодушными инструментами — дудками, свистками, трещотками, погремушками, не складывается в гармоничную музыку, а служит еще одним проводником в мир, где, привыкнув к разомкнутой и бессистемной речи, пластике, звуку, мы сможем увидеть душу этого птичьего царства. В конце нашего путешествия птицы «Серые пиджаки», прямо как в фантасмагориях французского театрального сказочника Джеймса Тьере, превратятся в диковинные и прекрасные создания, непохожие друг на друга. А история о языке прирастет историей о душе, томящейся в теле, как в клетке, прекрасной душе, которую театр предлагает нам разглядеть за мутной полиэтиленовой пленкой, окутывающей сценическое пространство. И мы уже способны это сделать, ведь весь спектакль нас учили не просто разговаривать на птичьем языке, а еще и слышать в нем уникальность каждой живой души…

С духовного стиха «Отчего, почему ты, душа моя, упала?» исполняемого наряду с другими духовными песнопениями в спектакле «Язык птиц», хочется начать разговор о другом социальном спектакле — «НеПРИКАСАЕМЫХ» Михаила Патласова.

«НеПРИКАСАЕМЫЕ». Автор идеи и режиссер Михаил Патласов, художник Владимир Абих

«НеПРИКАСАЕМЫЕ» — ни на что не похожий социальный проект, одновременно свидетельский, документальный, игровой. И это, может быть, первая в нашем городе попытка исследовать театральными средствами явление бездомности.

И неудивительно, что при выборе собственно средств, при выборе способа работы с героями спектакля, с актерами, с текстовым материалом режиссер Михаил Патласов использует, кажется, все возможное.

Уже сев в зал и прислушавшись к коллегам — зрителям, понимаешь, что находишься в поле разного рода предубеждений. Зритель заранее знает, как он относится к героям спектакля, к его создателям. Предубеждены и герои, у них есть множество причин назвать эту встречу в сгоревшем кинотеатре «Спартак» бессмысленной, если не унизительной, затеей. Я сижу на свежесколоченной скамье, слева и справа от меня люди, определенное общество, которое уверено, что сейчас узнает, почему эти четырнадцать человек оказались на улице. Общество ждет обобщения, разгадки, ждет, что вот-вот откроют причину существования бездомных вообще, но авторы спектакля с этим не спешат. Они не классифицируют, а лишь, как в калейдоскопе, показывают странные осколки изображения чужой жизни. От героя к герою, от истории к истории меняется или даже развивается способ взаимоотношения с документальным материалом. Что-то оказывается более удачным, что-то менее. «НеПрикасаемые» петляют от смелого исследования человеческой природы до вполне дежурных посланий публике. Так, в финальной сцене с исполнением гимна городу и чтением отрывков из блога «Как выгнать бомжа из подъезда» мы вдруг получаем ожидаемую пощечину за гипотетическую нашу бесчеловечность и, наверное, даже испытываем облегчение, потому что десять минут назад с нами вели невыносимо тяжелый диалог на грани возможностей человеческой психики…

Все начинается с «ортодоксального» документального театра: только текст, он звучит в наушниках у актеров, которые его воспроизводят, озвучивают на фоне размытой видеозаписи. Это документ, ничего кроме документа. Минимум редакторского вмешательства драматурга. Удивительно, «чистый doc» воссоздает жизнь бездомных такой, какой мы ее и представляем. Их лексика, их несвязная речь и визуальный образ потрепанных спившихся людей. Так в полумраке Аннекирхе рождаются страшные, старательно вытесняемые нами расплывчатые видения.

Но это только начало. Дальше режиссер вручает текст интервью, превращенный драматургом в драматический монолог, актеру Валерию Степанову, который присвоит его, как роль, чуть изменит интонацию, приукрасит, подарит герою свои благородные черты и вместе с режиссером сделает как будто отсылку к Достоевскому, Ерофееву.

Монолог наркозависимой женщины, пришедшей за бесплатными шприцами, театр разложит на голоса. Речь, смех, эхо расщепленной, распадающейся личности будет доноситься с верхнего балкона.

А дальше появляется герой спектакля и сам рассказывает свою историю или сам исполняет, читает, играет написанный текст. Или же у героя оказывается собеседник актер, который зачитывает его монолог и просит его комментария, участия в обсуждении, предлагает рассказать историю в диалоге или подключить к беседе зал, когда в истории обнаруживается проблема, которую можно вынести на обсуждение. И вот здесь начинается самое интересное. Кажется, команда «НеПРИКАСАЕМЫХ» находит, изобретает даже потенциальный способ работы с героем, свидетелем. Актер либо разыгрывает (как Александр Ленин) историю героя, разыгрывает так, как понимает, а его визави останавливает, поправляет; либо ведет, как Борис Павлович, живой открытый диалог с героем, признавая и в нем, и в зрителе интеллектуального собеседника и давая обратную связь и нам, сидящим в зале, и герою, ушедшему из дома по причине, кажется, глубоко экзистенциальной.

Иногда актер и герой меняются местами. Завязавший с алкоголем рассказывает на сцене свою историю падения, а актер Илья Борисов, сидящий на перилах балкона, выступает в роли беса, смущающего и искушающего его. Узнаваемый алкаш в одних трусах, созданный Борисовым, как будто и правда мучает рассказчика, испытывает его. Еще чуть-чуть — и, кажется, герой сломается. Театр ходит по грани, испытывает на прочность и нас, и участников спектакля. В этих парах «актер — герой» кто-то из артистов закрывается от собеседника и надевает маску из тех, что под рукой, кто-то пытается держать историю, образ и лишь в момент «доинтервьюирования» вдруг становится собой, что достаточно сложно, и временами беседа по степени естественности напоминает ток-шоу. В диалогах этих всем предельно сложно — и герою, и актеру, и зрителю, все вибрируют от напряжения.

Зачем режиссер и артисты выбирают такой сложный способ существования, становится ясно в паре актрисы Ольги Белинской и ее героя Яши Яблочника.

Белинская словно становится двойником худенького мальчика, спрятавшегося в черной кофте с капюшоном и следующего за ней с камерой в руках.

История Яши такая: в интернате насиловали, снимали в порно, а после, когда подрос, выбросили на улицу. Но благодаря актрисе Белинской история Яши, его голос, его взгляд, его мечты, образ мыслей больше этих сухих фактов, больше государства, где Яшина биография — одна из многих подобных, больше интерната, больше «Ночлежки», где он живет. Актриса создает образ, в котором соединяет и своего героя, и его кумира — красивую взрослую женщину Ирину Понаровскую, такую желанную и недостижимую для него материнскую фигуру. История Яши Яблочника услышана актрисой Белинской и режиссером Патласовым, услышана театром и рассказана нам так, как мы никогда бы и нигде больше не могли ее ни услышать, ни понять, ни почувствовать. Эта история — об ужасе системы, в которой мы живем, но и о любви, и о красоте. Своим рассказом театр застал врасплох, перевернул маленький уютный мир.

«НеПРИКАСАЕМЫЕ», как и «Язык птиц», не стали разовой акцией и вот-вот будут сыграны еще раз с новыми историями и с новыми героями, готовыми на разговор со зрителем.

«Колино сочинение». По мотивам книги С. Голышева «Мой сын — даун». Продюсерский центр «КонтАрт» при поддержке театра «Кукольный формат». Режиссер Яна Тумина, художник Кира Камалидинова

Об идее режиссера Яны Туминой создать спектакль по стихам и сказкам мальчика Коли и по книге его отца Сергея Голышева «Мой сын — даун» в театральном Петербурге говорили давно, а на краудфандинговой платформе Planeta.ru медленно, но верно шел сбор средств на его постановку. И вот в апреле в рамках фестиваля для детей «Арлекин» при большом стечении публики состоялась премьера. Маленькая сцена театра «Кукольный формат», а на ней два артиста — Анна Сомкина и Александр Балсанов. И конечно же, мальчик Коля — маленькая белотелая планшетная куколка с большой головой и монголоидным разрезом глаз.

Из одного небольшого диалога в книге Сергея Голышева рождается решение спектакля «Колино сочинение». Цитата не точная, но диалог приблизительно такой: «У вашего сына странный разрез глаз». — «А он потомок Чингисхана!» Из оброненной Колиным папой фразы, словно уверовав в ее истину, режиссер создает целый мир. И актеры Анна Сомкина и Александр Балсанов, как древние монгольские шаманы, предки Чингисхана, вводят нас в него, воспроизводят у нас на глазах его космогонию.

Пустое пространство сцены. Задник и кулисы превратились в единую белую поверхность, составленную из вертикальных пластин наподобие жалюзи. Она работает и как проекционная, и как функциональный элемент сценографии, позволяющий артистам просачиваться сквозь визуально единое полотно, вести куклу, находясь то по ту, то по эту его сторону, или вдруг появляться в живом плане.

Фантазия режиссера Яны Туминой отправляет нас в чудесное путешествие, которое начинается там, где ты не ждешь никаких чудес. На свет родился мальчик, которому врачи пообещали не научиться за всю жизнь даже «заварить чай из пакетика и самостоятельно надеть ботинки». Но вместе с ним ты вдруг оказываешься в удивительном театральном планетарии, где падающие звездочки летят по занавесу-экрану и превращаются в небесные тела, живые, переливающиеся. Одно такое небесное тело, покрытое маленькими кратерами, несет в руках актер Александр Балсанов. Он, как древний Бог, танцует свой космогонический танец и в танце, в движении создает мир. Вот он переворачивает космическое тело кратерами вверх, вставляет в них ветки и перед нами уже зимний лес, по которому пробирается одинокий олень. Но только мы, завороженные картинкой, погрузились в созерцание, как шаман снова переворачивает плоский белый овал, чтобы обнаружить на другой его стороне крошечное тело, человеческий эмбрион.

Пока по проекционной поверхности летали белые светящиеся точки и линии, которые превращались в звезды и планеты, казалось, что перед нами творится целая вселенная, весь космос создается на глазах, и, в общем, так и было, только космосом этим оказался мальчик Коля. Ведь то, что было похоже на звезды и планеты, похоже и на клетки — с оболочкой, ядром и цитоплазмой, клетки, которые делятся и делятся до тех пор, пока чудесным образом не превратятся в единое живое существо. Вся эта магия, затеянная двумя шаманами, этот танец творения прерывается вдруг голосом с обыденными скучающими интонациями: «Ребенок ваш никогда не сможет ни чай из пакетика заварить, ни сам ботинки надеть». Скучающий голос твердит это испуганным ногам и растерянным ладоням отца, которые мы видим в квадратном отверстии, обнаружившемся внизу «жалюзи». Растерянные папины ладони, услышав приговор, роняют голубую ленту, и она падает на пол как путеводная нить Ариадны…

Но уже в следующей сцене в открывшемся чуть левее квадратном окошечке на коленях папы и мамы фыркает и лопочет крошечный малыш — маленькая перчаточная куколка, которую ведет Анна Сомкина. Пальцы актрисы становятся шаткими ногами младенчика. Руки папы пытаются помочь мальчику в его игре, но он все хочет делать сам и смеется, даже хохочет так, как будто прогнозам врачей, тревоге отцовских рук и всей этой маленькой обыкновенной жизни противопоставляет заливистый смех новорожденного Бога.

Сцену спустя уже подросший и превратившийся в планшетную куколку мальчик Коля с изяществом заправского иллюзиониста совершит (по меркам этого простоватого мира) чудо: заварит пакетик чая и влезет ногами в маленькие ботиночки — чего проще. На этом, пожалуй, заканчивается история столкновения Коли с миром обывателей в белых халатах. И можно сказать, что в системе ценностей спектакля этот сюжет и правда не стоит свеч и сценического времени. Перешагнув через наш плоский мир ограниченных возможностей, состоящий из сплошных только «не» (НЕ сможет, НЕ похож, никогда НЕ будет, нет, нет, нет), смеющийся Коля, с материнской нежностью ведомый Анной Сомкиной, изучает мир и тут же участвует в его творении. Мир Коли, озвученный в спектакле его стихами и его размышлениями о дожде, небе, одиночестве, о своей «пуховой голове», которую гладит папа, прирастает здесь образами, взятыми из наивной наскальной живописи. И по белому снежному полотну бегают олени, рога которых похожи на ветви деревьев, а маленькая лесная полянка, перевернувшись, превращается в столик на корявых ножках. Мир, состоящий как из простых предметов, так и из анимации, а вернее, житель этого мира Коля сотворяет еще одно чудо — девочку Варю. Варя живет лишь в Колином воображении, но Колина к ней любовь такая большая и настоящая, что девочка Варя (так и не обнаруженная папой в детском саду) материализуется в спектакле такой же белотелой куколкой с гладкими черными волосами. Так исполняется желание самого удивительного Пигмалиона на свете, так Коля с Варей устраивают пикник на своем шатком белом столике, что по ту сторону зимнего леса, по ту сторону плоского мира.

«Точка». «Упсала-цирк». Режиссер Лариса Афанасьева, драматурги Наташа Боренко и Мария Колосова (Театральный проект «Вместе»), цирковой педагог Ярослав Митрофанов, композитор Дмитрий Максимачев

Пока в рамках «Петербургского шоу-кейса» старшая группа «Упсала-цирка» показывала иностранным гостям свой стильный и минималистичный «Эффект пинг-понгового шарика», на территории спецшколы № 1 закрытого типа полным ходом шла подготовка спектакля «Точка», соединившего в работе с трудными подростками элементы цирка и документального театра.

«Единственный в мире цирк для хулиганов», как представляет свое детище его руководитель Лариса Афанасьева, уникальное социальное явление не только для Петербурга, но, может быть, и для мира. Между тем постановки «Упсалы» — это умный, тонкий современный цирк, сочетающий в себе классические цирковые дисциплины с элементами паркура, брейк-данса и других уличных искусств.

О спектаклях «Упсала-цирка» и о его особом месте на карте города «Петербургский театральный журнал» писал не раз. Но сыгранный на территории стадиона закрытой спецшколы спектакль «Точка» — новый опыт даже для «Цирка хулиганов». И дело не в том, что спектакль прошел в спецшколе, «Упсала» давно осуществляет проект «Цирк за забором», приходя со своими педагогами в закрытые учреждения. Уникален этот спектакль потому, что Лариса Афанасьева позвала документальный театр «Вместе», а точнее, Наташу Боренко и Марию Колосову, чтобы совместить физический тренинг с историями учеников спецшколы.

На площадку с гимнастическими матами, турниками, автомобильными шинами в сопровождении электронного саундтрека выбегает ватага парней в черных спортивных костюмах. Они крутятся на турниках, перебрасывают шины над головой, прыгают через препятствия, делают кувырки и перевороты с поддержкой. Закончив одно упражнение, тут же приступают к другому, рассеиваются и собираются вновь, перепрыгивают препятствие и выбирают следующее. В это время их голоса, записанные на диктофон и наложенные на электронную музыку, посвящают нас в азбуку хулиганской жизни. Композиции, похожие на рэп-баллады, объясняют распорядок жизни: «Проснулся. Пошел на „точку“. Ждешь остальных…» В строгой и простой речи участников спектакля драматург Наташа Боренко и ее коллеги расслышали суровую лирику дворовых парней.

Украл одну шоколадку…

Одну шоколадку…

Шоколадку…

Поймают…

Закроют…

Поставят на учет…

(Диджей педалирует: «Чет-чет-чет».)

И капец…

Всего лишь из-за одной вонючей шоколадки.

Капец.

«Баллада о шоколадке», созданная драматургом Наташей Боренко и композитором «Упсалы» Дмитрием Максимачевым, так же как и другие монологи героев, положенные на бит, описывает замкнутый круг хулиганской жизни. Прыжки, кувырки, перевороты — это тот же слаженный бег по заданной траектории, в котором герои словно пытаются преодолеть судьбу, пытаются спрыгнуть с поезда, везущего их по известному маршруту: украл-поймали-закрыли… Благодаря документальному материалу физические действие прирастают драматическим содержанием, а благодаря цирку Ларисы Афанасьевой замкнутый круг хулиганской жизни размыкается и история о краже велосипедов, а вместе с ней и весь спектакль заканчивается удивительной сценой, где из крашенных серебрянкой чудных велоконструкций собирается гигантский велосипед-монстр, велосипед-мечта, способный вместить всех-всех хулиганов и увезти к их не таким уж и несбыточным мечтам «о семейной жизни в Пятигорске», о «рыбалке с папой» или хотя бы о шоколадке.

Несомненно, для учеников закрытой спецшколы № 1 «Точка» — это грандиозное событие, повышающее самооценку и дающее шанс быть услышанным мамами, папами и просто зрителями, которых собралось на спектакле достаточно. Но для меня этот спектакль еще и о том, что иногда цирк, с его безудержной фантазией и с его сверхчеловеческой философией, может поспорить с любой предопределенностью. В цирке, а особенно в «Упсала-цирке» ничто не помешает тебе, бегая по кругу, вдруг взлететь в небеса на крашенном серебрянкой велосипеде.

Май 2016 г.