Когда в один сезон столичные и региональные театры, не сговариваясь, выпускают «Гамлетов» и «Грозы», никто не спешит удивляться. Другое дело, когда три театра, тяготеющих к легкому жанру, — Нижегородская «Комедiя», петербургская Комиссаржевка и московский театр имени Пушкина — практически в один миг вместо очередной «хорошо сделанной пьесы» выпускают «Дом, который построил Свифт», самую несовершенную драматургическую конструкцию Григория Горина и — одновременно — самую отчаянную и беспросветную «эзопову притчу» 1980-х…

Эту пьесу непросто превращать в сценический текст, ибо события, темы и многочисленные персонажи ее «никак не укладываются в сюжет».

И все-таки о сюжете.

Доктор Симпсон, психиатр из Ноттингемшира (и это важно, именно там «самые глупые, глупые в мире живут доктора…»), появляется в доме некоего декана (то есть лица духовного), поспевая аккурат на его похороны. Впрочем, декан, фамилия которого Свифт, устраивает свои похороны довольно часто и каждый раз с большим успехом. Вот городской совет Дублина и посылает время от времени докторов, чтобы засвидетельствовать психическое нездоровье столь уважаемого человека, а заодно и других постояльцев дома Свифта, ибо при первых похоронах декан завещал свой дом безумным и безумные явились. Декан Свифт — это не кто иной, как писатель Джонатан Свифт. Однако новоприбывшему молодому доктору это имя ни о чем не говорит. Доктор читает только специальную литературу, а потому с легкостью путает Гулливера с Гаргантюа и признает в постояльцах «странного» дома не гуигнгнмов, лилипутов и йеху, а лишь симулянтов и шарлатанов. В довершение своей инспекции Симпсон, ликуя, объявляет великого дублинского «немого» Джонатана Свифта здоровым и тем самым приговаривает его к смерти окончательной, так как инакомыслие сатирика и памфлетиста, коим является Свифт, можно простить безумному, а здоровому — нет. Но это лишь один сюжет из множества…

Горин в «Свифте» говорит, кажется, обо всем сразу. Здесь есть и тема эмиграции во всех ее проявлениях — внешняя, как в сцене с лилипутами («Три нормальных человека в этой огромной безумной стране»), или внутренняя, в которой поднаторел декан Свифт с его молчаливым протестом. Здесь и тема поклонников-потребителей, приживалов, паразитирующих на таланте, продлевающих его жизнь и выхолащивающих ее, возводящих вокруг своего героя непреступную крепость-тюрьму, в которой он живет среди фальшивых возлюбленных, фальшивых персонажей своих произведений и фальшивых читателей. И отдельно от истории пойманного в клетку диссидента возникает романтическая история Творца, заблудившегося в мире своих творений, неспособного отделить реальность от вдохновенной выдумки и не желающего выбирать между иллюзией и действительностью. Эта тема вписана в треугольник Свифта и его мифических возлюбленных: Эстэр и Ванессы. Та, которую он приближает к себе, превращается в сестру, сиделку, приказчицу или же сердитого помрежа свифтовских похоронных представлений. Вторая, далекая, — муза, Офелия, прекрасное видение, всегда невинная, желанная и безумная. Впрочем, художнику неважно, кто из них кто. В конце первого акта сестра Эстэр сменит сестру Ванессу: нелюбимая «жена» превратится в далекую возлюбленную, а возлюбленная в «жену». И это еще далеко не все о «Доме» Свифта—Горина.

Здесь есть, на мой взгляд, окончательно перегружающая пьесу история бродячих артистов, изображающих сумасшедших, которые думают, что они герои произведений Свифта. Эта трехъярусная конструкция — идеальная западня для постановщиков. Кажется, как только театр набредает на разговор о самом себе, он так радуется узнаванию, что тут же надолго бросает актеров в соревнование: кто скорчит рожу чудесатее, забыв про сатиру, про притчу, про Свифта, который по действию вынужден молчать до самого финального монолога, про «простака» доктора Симпсона, которому приходится «недогонять» все два действия — незавидное актерское задание. Пожалуй, самое уязвимое в этой пьесе как раз то, что главные ее герои на фоне всей этой актерской феерии оказываются персонажами либо ложно многозначительными, либо совсем незаметными. Пока театр с удовольствием играет в сумасшедший дом, который потом окажется театром, он снимает все конфликты пьесы и превращает горинскую энциклопедию героев и сюжетов эпохи «застоя» в этакое развлекательное путешествие в «страну чудес»…

Да, пьеса Горина никак не собирается в единый сюжет и сама по этому поводу сетует устами Свифта, дворецкого Патрика, обеих сестер-надзирательниц и даже экскурсовода из будущего. Горин обращается к советскому интеллигенту, насыщая текст понятными ему отсылками и реминисценциями, но тут же сам признается, что зритель, который реагирует на «намеки и подтексты», давно уже вымер или выжил из ума, остались только выходцы из Ноттингемшира, добросовестные и простодушные ребята, которым нужно крупными буквами и с картинками, а лучше просто громко кричать прямым текстом, и, может быть, зритель, как и доктор Симпсон, разберется, что здесь к чему.

И все же горинский «Свифт» — пьеса, которую сейчас хочется цитировать и видеть на сцене, особенно отдельные сцены и монологи, страшные, точные: монолог «опустившегося» великана Глюма, великий рост и великие идеи которого не пригодились отечеству, или история эмигрировавших в Англию лилипутов, или, наконец, сцена констебля с рыжими усами, узнавшего или поверившего, что во все эпохи от самого распятия Христа был он стражником и стоял на посту у городской тюрьмы. Впечатлительный констебль, взбунтовавшийся вдруг, как и недалекий доктор, все же признавший себя Гулливером, — последняя надежда «опустившихся великанов», комедиантов и художников. Может быть, эта публика не понимает намеков и подтекстов, но картинки и образы на нее еще действуют. Действуют ли они на сегодняшних констеблей и назначенцев, инспекторов, оценщиков, да и просто на зрителей искрометных комедий?

ЛАПУТЯНИН С ИНИШМОРА

Г. Горин. «Дом, который построил Свифт». Театр «Комедiя» (Нижний Новгород). Режиссер Вадим Данцигер, художник Борис Шлямин

Моя эпопея со «Свифтами» началась со спектакля в нижегородской «Комедiи». Вадим Данцигер, ставивший в соседней академической драме Горького и Мережковского, был приглашен в театр, где даже «Лес» Островского играют в ритме Рэя Куни. Он выбрал текст, который и правда не ожидаешь увидеть в этом театре, и вместе с художником Борисом Шляминым создал на сцене перевернутый, вывихнутый мир, живущий по безумным, запутанным правилам.

Художник придумал живописный задник с парящим в воздухе островом и замком на нем и повесил его «вверх дном». Действие пьесы происходит в Дублине, и художник играет с тем, что для зрителей Ирландия, Шотландия и старая добрая Англия — понятия тождественные. Потому помимо чего-то абстрактно английского дворецкий Патрик (Игорь Михельсон), а также констебли и другие персонажи носят килты, а лапутяне похожи на горцев.

Безумный, безумный мир создает не только художник, режиссер с труппой с места в карьер бросают нас на большой скорости в водоворот безумных событий, имен, обстоятельств. Это что касается общего плана. В деталях же театр, несмотря ни на что, пытается переделать пьесу под себя, и комическим событием, например, становятся всюду шмыгающие лилипуты. И дворецкому Патрику Игоря Михельсона приходится стыдливо комкать килт между ног еще и еще раз, нарушая все допустимые переделы повторения одной шутки. Зато история со смертью лилипута в стакане воды проходит незаметно. Доктор Симпсон в исполнении Евгения Пыхтина выглядит сначала как настоящий Шерлок Холмс и своим появлением обещает крепкую детективную интригу, но потом вдруг превращается (увы, сюжет пьесы велит) в увальня из Ноттингемшира. Превращение удается не вполне, и актер внешности скорее булгаковского доктора, чем горинского, становится персонажем дежурным, нужным только для того, чтобы твердить «Я не понимаю». А Свифт Дмитрия Крюкова в строгой черной мантии, с длинными волосами и внешностью романтического героя кажется то опереточным злодеем, то полноправным героем лишь истории с двумя возлюбленными. Он или грозно молчит, сверкая глазами, или страдальчески смотрит на свое разношерстное окружение. Финальное слово Свифта и вовсе разрушает какую бы то ни было иллюзию, герой оказывается излишне манерен и самовлюблен.

При всем оживлении и атмосфере веселого безумия спектакль выходит достаточно монотонным, актеры не дают себе возможности остановиться, словно боясь, что, если сделают паузу, драматическую оценку, повеет холодом и сыростью и их легкомысленный зритель сбежит. Только два героя по-настоящему переворачивают этот «дом», а именно «Комедiю», вверх дном: Глюм Валерия Кондратьева и Черный констебль / Лапутянин в одном лице Руслана Кутлыева.

Глюм Кондратьева в этот чистенький и бодрый мирок входит вдруг таким некрасивым, старым, глубоко пьющим великаном. Килт и какой-то лакейский парик делают его еще более жалким и неуклюжим, а речи его такие длинные и заунывные, что спектакль не скоро возвращается в ритм канкана. Другой перевертыш — герои Кутлыева. Черный констебль здесь с макдонаховским безразличием застрелил Рыжего, а Экскурсовод из будущего и вовсе разговаривает с интонацией ребят с Инишмора. Будущее постучалось в горинскую пьесу дерзким кулаком Мартина МакДонаха и без объяснений скрылось из спектакля. А он помчался дальше, то набредая на горинскую сатиру (зло и азартно изображая дублинских чиновников, решающих вопрос с парящим над городом островом: «Небо над Ирландией — часть Ирландии и принадлежит Англии»), то забывая о всякой сатире и пускаясь в разговор о природе бродячего артиста, то увлекаясь достойной мюзикла историей о гении Свифте и двух его прекрасных возлюбленных. И все-таки пьеса Горина такая непричесанная, несделанная, нелинейная, что, взяв ее, театр выигрывает — сама борьба театра с пьесой, которая происходит прямо у нас на глазах, создает драматическое напряжение. Театр, как доктор Симпсон, мучительно читает пьесу и так, и этак, и большими буквами, и с картинками и… Вдруг придумывает макдонаховского пришельца, брезгливо взирающего на всех этих слезливых великанов прошлого…

Я УСТАЛ. Я УХОЖУ

Г. Горин. «Дом, который построил Свифт». Театр им. В. Ф. Комиссаржевской. Режиссер Александр Баргман, художник Анвар Гумаров

Спектакль Александра Баргмана решает, пожалуй, самую сложную задачу, поставленную Гориным театру. Его молчаливый герой Джонатан Свифт в исполнении Геннадия Алимпиева — самая драматическая, простроенная и действительно центральная роль спектакля, а точнее, единственная. «Свифт» Александра Баргмана — это монодрама в окружении толпы.

Вокруг Свифта—Алимпиева, замурованного напоказ в стеклянный павильон, бурлит узнаваемый мир дурного театра. Он сидит внутри и то ли с нежностью, то ли с отвращением смотрит на весь этот театральный бурьян поз и гримас. Да, сцена театра Комиссаржевской при попустительстве режиссера и правда заросла самыми дурными актерскими проявлениями. Дворецкий Патрик в исполнении Сергея Бызгу откалывает коленца и кривляется, как заправский Луи де Фюнес, лилипуты Евгения Иванова и Дениса Пьянова соревнуются между собой и вовсе как два коверных клоуна, а Евгения Игумнова и Маргарита Бычкова срывают аплодисменты, изображая двух старух на экскурсии. Впрочем, режиссеру только это и нужно, ведь он ставит монодраму на тему «я устал, я ухожу». Как будет проговорено в конце, но очевидно с самого начала, Свифт — это «то ли актер, то ли режиссер Баргман», а спектакль — его объяснение с театром.

Герой Алимпиева — раньше времени состарился, устал и заболел. Сообщение о сердечных приступах декана Свифта в этом спектакле не кажутся преувеличением. Театральная «Страна чудес» выжала его до капли, а между тем он все же в ней лучший актер. Свифт не превратился в бездушного кривляку, он не врет ни в одном движении, а подробно, тихо, без жима играет создателя, демиурга, который устал, замучился, перегорел. Но как только он выходит из своего стеклянного заточения на минуту или две, обращает внимание на партнеров по сцене, например на возлюбленных декана Свифта Эстэр (Маргарита Бычкова) и Ванессу (Евгения Игумнова), машет ручкой одной и холоден с другой, — вдруг вместо бессмысленного и безудержного балагана нам на сцене является чудо партнерства. Мы смотрим на героинь глазами Свифта—Алимпиева, и они преображаются. Но прошел миг, актер помрачнел и вновь спрятался в свою прозрачную келью, оставив нас наедине с плохим театром тяготиться горинским текстом, который здесь не нужен, его многочисленными театральными персонажами да еще этим доктором Симпсоном (Иван Батарев), который весь спектакль непрошибаемо туп, даже написанное в пьесе финальное прозрение в этом Докторе не побеждает Ноттингемшир.

Да, наверное, это спектакль-прощание — не с театром вообще, а с театром имени В. Ф. Комиссаржевской, но все-таки нельзя промолчать о том, что режиссер Александр Баргман в многонаселенном действе всерьез разобрался лишь с одной ролью, бросил остальной спектакль, как его герой Свифт своих прихожан, демонстративно замолчал и тем самым дал зрителям добро самим трактовать его молчание.

ГДЕ МЫ СЕЙЧАС?

Г. Горин. «Дом, который построил Свифт». Московский театр имени А. С. Пушкина. Режиссер Евгений Писарев, художник Зиновий Марголин

С первого взгляда на сцену театра Пушкина очевидно: никакой «Страны чудес» имени великого писателя здесь не будет. Дом Свифта, созданный художником Зиновием Марголиным, самый страшный и вместе с тем самый впечатляющий. Мир цвета пепла, оттенков черного и серого, траурный мир вечных похорон. Стеклянный купол в разрезе с зияющими дырами вместо стекол, поворачиваясь своей вогнутой стороной, становится убежищем-тюрьмой декана Свифта, поворачиваясь выпуклой стороной — превращается то в огромную кружку воды, в которой утонул один из лилипутов, то в стеклянный купол храма, стекла которого побили камнями вездесущие йеху, то в проекционную поверхность, на которой проявляются мрачные тени дома Свифта.

Режиссер Евгений Писарев хоть и слывет мастером «легкого жанра», пожалуй, единственный не пытается сделать пьесу Горина более зрительской и развлекательной и сочиняет самый ясный, последовательный и страшный спектакль, где каждая горинская горькая острота попадает в наше время, в нас. «Не сердитесь, — говорит Некто, постоялец Свифта, живущий на свете так долго, что и имя свое забыл. — Я просто пытаюсь сориентироваться во времени. Где мы сейчас?!» И именно в спектакле театра им. Пушкина этот вопрос не выглядит клоунадой или странностью в духе сумасшедшего шляпника. Здесь он, хоть и адресован лакею Патрику, летит в зал: «Где мы сейчас?» Так театр сверяет часы. «Средневековье?» — предполагает потом Некто. «Да нет же, восьмидесятые, застой», — обнаруживает режиссер спектакля. И сходство определенно есть. Евгений Писарев, как потерявшийся во времени Некто, человек без возраста и без эпохи, всерьез задается вопросом: на каком же мы свете и что за «летающий остров» завис над нашими головами — упадет, раздавит или минует? Ни в одном другом «Свифте» так не соединяются все темы и сюжетные линии атмосферой страха, угрозы, нависшей над маленькими испуганными людьми.

Подвижный, улыбчивый пьяница, «опустившийся» великан в исполнении Григория Сиятвинды, за пару стаканов портвейна разыгрывающий историю своего падения; соревнующиеся, кто выше, лилипуты Флим (Игорь Теплов) и Рельб (Алексей Рахманов), вздрагивающие и резко выдыхающие «Нееетт!», когда заходит разговор о возможности возвращения на родину; Лапутянин (Алексей Воропанов), лениво ковыряющий в ухе и выдающий скороговоркой: «В ряду великих сатириков прошлого у Свифта особое место. Не ищите в нем радостного оптимизма Рабле, изящной иронии Вольтера, скептицизма Франса. Свифт яростно саркастичен!»… Все это узнаваемые типажи homo soveticus, жалкие и страшные, с искореженным чувством собственного достоинства, с тщательно маскируемым страхом, со спинами, ждущими то ли выстрела, то ли удара плетью. Они и хотели бы называть себя актерами, но их маленькая труппа способна исполнять одни только похоронные процессии.

Джонатан Свифт здесь не риторическая фигура, он плоть от плоти этого одевшегося в пепел мира. Андрей Заводюк, играющий Свифта, единственный делает обретение речи событием, достойным двухактового ожидания, потому что у нас на глазах с первым звуком, с первым словом «Когда?» всемогущий «Калиостро» превращается в сломленного советского интеллигента, с благодарностью принимающего пулю.

Ужас этого превращения можно почувствовать, только если есть правильная оптика. И герой Антона Феоктистова, доктор Симпсон, нам ее дает. К моменту, когда он в знакомом по картинкам облачении будет кричать о том, что он — Гулливер, тугодум из Ноттингемшира, герой уже поднатореет в искусстве быть жителем это «огромной безумной страны», начнет отличать клюквенный сок от настоящей крови и репетицию похорон от похорон настоящих. Наивность этого доктора, не тупость, а именно наивность, как и наивность Рыжего констебля в исполнении Александра Матросова, сравнима с детским чувством справедливости. Простаку констеблю сказали, что судьба его — охранять городскую тюрьму, и он не смог это пережить. Доктор Симпсон видит, как тяготится Свифт ролью главного вольнодумца и как рад своим последним похоронам. Здоровый и правильный герой Феоктистова ужасается, только он и может ужаснуться — человек со стороны, вдруг прозревший, как ужасно устроен этот мир. Остальные же герои спектакля, как великан Глюм, могут только показывать окровавленные раны, которые нанесло им отечество, чтобы заработать этим зрелищем на стаканчик вина, и с усталостью ждать разящего клинка присланного государством Ланселота.

Май 2016 г.