Я. Пулинович. «Леди Макбет Мценского уезда» (по очерку Н. Лескова). Норильский Заполярный театр драмы им. Вл. Маяковского. Режиссер Анна Бабанова, художник Олег Головко

Честно признаться, такой сценической версии знаменитого очерка Николая Лескова еще не приходилось видеть. Хотя немало прекрасных спектаклей до сих пор остается в критической памяти — постановка Андрея Гончарова в столичной Маяковке с Натальей Гундаревой или недавний спектакль Камы Гинкаса в МТЮЗе с Елизаветой Боярской. Сравнивать не будем, это занятие нелепое. Просто хочется сразу сказать, что у режиссера Анны Бабановой получилось столь чистое и одновременно парадоксально сложное исследование человеческой природы, женской натуры, что все это выходит далеко за рамки просто искусства и уводит в жизнь. Как в собственную, так едва ли не каждой зрительницы (этот спектакль, вероятно, более близок именно женской части публики), а может, и самого режиссера. Он не заканчивается, но пускает уже в твое нутро прочные и царапающие корни, с которыми надо жить. Современные критики мыслят по-разному, но мне-то кажется, что подобные вещи едва ли не главные в искусстве, которое покидает сцену и уходит в жизнь.

Афиша спектакля

М. Ильичева (Катерина Измайлова). Фото А. Харитонова

Режиссер Анна Бабанова к этому произведению обращается не впервые. Весной 2009 года, ровно семь лет назад, одноименный спектакль появился в репертуаре Омского театра драмы. И он, по мнению самого режиссера, не вполне получился. Не хватило опыта, признается режиссер, творческого и просто человеческого, женского. Да и исполнители главных ролей были гораздо старше своих персонажей, что тоже влияло на суть происходящего. Тот спектакль, пусть даже и хорошо принятый публикой, остался в памяти постановщика туманным эскизом, не более того. История же, которую Анна считает «своей», режиссера словно бы преследовала, не оставляла, прорастала новыми смыслами. Иной виделась теперь мотивация поступков главных героев, появились библейские ассоциации.

И в этом заслуга многих создателей и участников спектакля. Например, драматурга Ярославы Пулинович, сочинившей пьесу, абсолютно верную оригиналу, но не линейно-повествовательную, а виртуозно стыкующую прошлое и настоящее, сцены суда и жизненные воспоминания, игру и реальность. Кстати, для новой постановки в Норильске текст пьесы был частично переработан, по словам режиссера. Анна Бабанова приглашала к разговору современных адвокатов и прокуроров, подробно изучила реальное судебное дело невымышленной Катерины Измайловой. В общем, кажется, исследовала громадную подводную часть будущего сценического айсберга, а не только его видимый фрагмент. Будем честными, сегодня режиссеры далеко не всегда вгрызаются в будущую работу столь скрупулезно. Такой подход к делу может открыть многое, существующее как внутри сюжета, так и за его пределами.

И, конечно, Бабановой еще тогда, во времена первого омского спектакля, удалось собрать отличную постановочную команду, прекрасно известную в российском театральном мире. Это и сценограф Олег Головко, и художник по костюмам Светлана Матвеева, и композитор Игорь Есипович, и автор пластических идей Игорь Григурко. Сменился разве что художник по свету: вместо Евгения Ганзбурга пришел Сергей Крылов. Так что внешние приметы постановки, с одной стороны, остались прежними, с другой, она впитала много новых смыслов. Добавились приемы визуального театра: фотографии, титры, о чем еще будет сказано. Совершенно изменились темпоритм, атмосфера, отношение к персонажам. А самое главное: именно в Норильске Анна Бабанова встретила актрису Маргариту Ильичеву, идеальную, по ее мнению, исполнительницу роли Катерины Измайловой, и эта встреча стала своеобразным катализатором появления новой версии. Об актерах, впрочем, разговор отдельный, тем более что здесь и вправду есть крупные удачи, о которых стоит говорить серьезно.

Спектакль Бабановой стал синтезом свидетельского и психологического театра, официального формата дознания и идущих встык ярчайших эмоциональных эпизодов. Он решительно ушел от вязкого «быта» к истории не столько абстрактно-вневременной, сколько на все времена. Хотя отдельные бытовые приметы эпохи сохранены, но не просто так, а для подчеркивания и развития «линии жизни» Катерины Измайловой — Маргариты Ильичевой. Впрочем, жизнь в этом спектакле общая и единая для всех — одни и те же актерские лица мелькают как в доме у Измайловых, так и в среде арестантов: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся…» Старинные русские пословицы и даже библейские изречения, вплоть до Соломоновых притчей, титрами проецируются над сценой. Но это не банальный аккомпанемент, а некий параллельный текст, идущий то синхроном, то диссонансом, провоцирующий работу зрительской мысли. Ведь к этой страшной истории с множественными убийствами надо же как-то отнестись. Задачка не из легких, а режиссер отдает ее на откуп каждому в зале, не вынося приговоров. Бабанова здесь — не прокурор и не адвокат, скорее, свидетель. Но не бесстрастный, а с головой вовлеченный в этот сюжет, растворившийся в нем, «утонувший» — отнюдь не в смысле беспомощности, нет, просто погрузившийся в него до конца вместе со своими персонажами.

М. Ильичева (Катерина Измайлова), Р. Лесик (Зиновий Борисович). Фото А. Харитонова

Почти пустую сцену перекрывает кажущаяся то серой, то обугленной панель с проемами для дверей. Эти проемы — словно переходы: из дома в мир, с этого света на тот. Панель вращается, наезжает на зрителя, отдаляется вновь, меняя места действия, его интонацию. А сверху нависает мрачная квадратная конструкция, похожая то ли на финальный плот, то ли еще на что-то давящее, угрожающее. И такой странный свет в этой вышине, двоящийся цвет: небесный ли, сопровождающий эпизоды светлые, темный ли морской, как будто действие уже изначально погружается в те мутные глубины, где обрывается жизнь… И никаких тебе стен и потолков, никакой патриархальной домашней замкнутости — все открыто, слышно, осязаемо, жизнь на миру, где трудно спрятать свои страшные тайны.

А в следственных эпизодах, допросах, адвокатско-прокурорских выступлениях на заднике еще высвечиваются старые, словно покрытые пылью и трещинками реальные фотографии, мутноватые, расплывчатые. Но в этом тоже нет никакой дидактики и уж тем более документальности: там — жизнь реальная, сегодня актеры в эту жизнь играют, но играют всерьез. Так замыкается круг подлинности и комедиантства, правды чувств и изощренности их физического воплощения. Причем каждый эпизод Анной Бабановой ритмически выстроен виртуозно, все эти стыки и переходы, воспоминания и сиюминутность. А тут уж и зрителя бросает то в жар, то в холод, перенося из одной ситуации в другую, быстро, четко, очень по-режиссерски грамотно. Этот спектакль для Бабановой, чьи постановки приходилось видеть и раньше, причем в разных городах, — новый рубеж, явный рывок и взятая высота, очень нелегкая, кстати.

Сцена из спектакля. Фото А. Харитонова

Норильская «Леди Макбет» одновременно чувственно-плотская и лиричная, наполненная крепко слаженными массовыми сценами и укрупненными актерскими дуэтами и соло. Она не выхвачена из контекста истории драмы: в ней явно угадываются переклички с «Грозой» Островского, когда свекр Борис Тимофеевич — Александр Глушков учит Катерину — Ильичеву, как правильно прощаться с мужем. Ну чистая Кабаниха! Но не забыт и Шекспир, согласно Лескову, «переименовавший» русскую купчиху в леди Макбет. Катерина оттирает, облизывает руки с намертво приставшей к ним кровью. На сцену являются бредовые, болезненные видения убиенных, страшные и немного гротесковые, с какими-то «ведьминскими» приметами, несмотря на мужское обличье. При этом весь спектакль, наполненный десятками режиссерских приемов, выстроен через актера, ради актера, но Бабанова тем не менее счастливо избежала «смерти» в своих талантливых исполнителях.

Все начинается здесь с дознания, когда в дверных проемах появляются то Следователь — Сергей Назимов, то кухарка Аксинья — Лариса Ребрий, то приказчики — Иван Розинкин и Денис Чайников. Отвечают на вопросы, порой по-бабьи заходясь в упоении сплетнями. Но центром всей сценической истории становится Катерина Измайлова — Маргарита Ильичева, и ты постепенно понимаешь, что на все происходящее начинаешь смотреть ее глазами, воспринимать ее органами чувств, порой забывая об осуждении, не ужасаясь, но сочувствуя. Да, конечно, это женский спектакль с точки зрения восприятия, хотя режиссура Бабановой по-мужски крепкая и определенная.

Сцена из спектакля. Фото А. Харитонова

Просто здесь говорится о том, как из забитой бабы, существующей в выморочной и убогой жизни, постепенно проступает Женщина, ради любви (самой настоящей, высокой любви) идущая на все. Ее преступления вынужденны и страшны ей самой, да и наказание следует буквально по пятам за каждым преступлением — страшное, мучительное, больное.

Эта недо-жизнь Катерины вначале как раз и проходит на фоне ненадолго появляющихся самоваров, мешков с мукой, бороды, словно «приклеенной» к подбородку свекра — Глушкова. Да и в муже Зиновии — Романе Лесике есть некая намеренная гротесковость, смешанная с нелепостью. Этот патриархальный гротеск (как неуклюже свекр снимает штаны и пытается взобраться на постель Катерины!) словно отсекает унылое и убогое прошлое от коротенького, но настоящего счастья полноценной жизни.

Приказчик Сергей — Денис Ганин, как водится, «в красной рубашоночке», похож не только на искателя приключений и чужих капиталов, но и на человека неглупого, страстного, по-своему жалеющего Катерину, по-своему ее любящего. Да и сцены любви Анна Бабанова выстраивает им порой настолько торжественно-красивые, что это уже начинает походить на танец. Особенно кульминационный эпизод публичной порки, когда, кажется, и сознание уже потеряно, а они кружатся, окровавленные, словно на фантазийной, вымечтанной карусели, в обнимку, как одно целое. Да, эта сцена, быть может, чуть более красива и сентиментальна, чем остальное, достаточно строгое, хотя и эмоциональное действие. Но вот выброси ее — и чего-то явно будет не хватать, этого чувственного всплеска, последней страсти, после которой все пойдет на убыль.

А сами убийства здесь не педалируются. Где-то «за кадром» умирает отравленный грибами свекр. С каким страхом и отвращением бьет Катерина чем-то тяжелым по голове мужа. А уж убийство маленького Феди (Артем Швец), как две капли воды похожего на деда, Бориса Тимофеевича, — страшная трагедия для самой Катерины, почти непосильная. А ведь не только любимому помочь хочется, но уже замаячила впереди прежняя постылая жизнь. Явилась тетка Прасковья — Варвара Бабаянц, в облике черной вороны, с наследником Федей — копией деда. Да как начнут они вдвоем каркать: «Работать! Работать!» А Федя еще и хлыстом помахивает. И опять вернуться к этому после сладкого и немыслимого счастья?..

Катерину обычно ведет страсть — темная, тупая, животная. В этом спектакле героиня Маргариты Ильичевой, преодолевая страсть, идет к любви. Да к той, которую не всем дано понять. Но эта любовь возвращает Катерине и женское достоинство, и силу, и храбрость, и просто возможность почувствовать себя человеком. Пусть на короткий миг, схожий со сном, но порой за такой миг можно и жизнь отдать.

Этот спектакль, наверное, нужно смотреть дважды. Если бы случилась такая возможность, я бы следила только за Катериной—Ильичевой, что совсем не умаляет прочих достоинств постановки. Но это отдельная история. И нужно видеть, как достойно актриса ведет свою роль, не уходя от пугающей двойственности своей героини. Как принимает отречение Сергея, лишь горькая складка залегла в уголках губ… Как уже по дороге на каторгу бежит к нему на свидание, не забыв пощипать пальцами щеки, чтобы не казаться такой бледной. Женщина же!.. Как пускается в отчаянный и грубый пляс после того, как приходится отдать ребенка, переходящий в песню-вой. Как поит своего Сергея сцеженным в чашку грудным молоком. Как с легкостью и даже радостью снимает чулки, отдавая их любимому, чтобы тому не натерло ноги. И с каким достоинством (вот как часто повторяется здесь это слово, но оно главное) принимает финал, с наглой и веселой курвой Сонеткой — Анной Богомоловой и отданными ей чулочками. Броситься в драку, конечно, можно. Но можно тихо и уже каким-то почти ритуальным жестом столкнуть совсем лишнюю в этой ее истории женщину в воду, а следующим — и самого Сергея, и, улыбаясь, шагнуть следом…

И это не месть обиженной женщины, нет, по крайней мере в сценической версии Анны Бабановой. Это добровольно принимаемое наказание, кара, потому что Катерина Ильичевой давно уже понимает, что за все надо платить. Своей жизнью за жизни чужие. Любовь разбудила не только чувства, но и ум, заставила ужаснуться, проснуться и довести все до конца. Да и Сергея—Ганина она, кажется, не столько убивает, сколько спасает, этой темной водой очищает от прежней скверны. И поди тут разберись, кто прав, кто виноват… И идут домой, разбираются, потому что Анна Бабанова, не став никому судьей, представила нам лишь истину страстей в предлагаемых обстоятельствах. А это и много, и ценно, и важно.

Апрель 2016 г.