Г. Доницетти. «Дон Паскуале». Большой театр. Дирижер Михал Клауза, режиссер Тимофей Кулябин, художник Олег Головко

Строй драматических режиссеров, осуществляющих оперные постановки на сцене Большого театра, пополнил Тимофей Кулябин. Только в нынешнем сезоне это уже третья (после «Иоланты» С. Женовача и «Катерины Измайловой» Р. Туминаса) постановка «варяга из драмы». Про варягов когда-то писала пресса в связи с попытками оперных театров утвердить режиссуру, в том числе и драматическую, на своих подмостках. В начале ХХ века в этом виделась возможность осмыслить универсальность законов театра как таковых, вне зависимости от вида — балет, кукольный театр, опера, пантомима и проч.

В начале века XXI опять приходится рассуждать о природе театра, будто и не минуло более ста лет с момента рождения режиссуры как отдельной авторской профессии, которая явилась следствием все более глубокого понимания этой природы. Постановка Кулябиным вагнеровского «Тангейзера» в Новосибирске явилась толчком к новым спорам о «границах интерпретации» и «пределах» вмешательства в композиторский текст. По сути, о праве театра на самоопределение. О возможности создания на основе любой партитуры, либретто или пьесы нового текста — спектакля.

Н. Диденко (Дон Паскуале). Фото Д. Юсупова

Кулябину, превратившему в своей сценической версии Тангейзера в кинорежиссера, чей фильм имел на кинофестивале весьма откровенную рекламу, досталось… В нашем просвещенном веке нашлись люди, на полном серьезе отождествляющие героев спектакля и их создателей. Они, видимо, и сейчас испугались бы идущего на зрителя поезда из первой фильмы братьев Люмьер. Обычно такие особенно пекутся о безопасности, нравственности, здоровье общества и точно знают, что должно, а чего не должно быть — на сцене, на экране, в живописи…

После прошлогодних новосибирских схваток в судах и на митингах на Кулябине, казалось, особая ответственность. Как же, вопреки шумихе пригласили на постановку в главный театр страны! Сколько ожиданий! Представляю, какой это груз. Надо же доказать, утвердить, проявить себя. А он просто поставил хороший спектакль. Спектакль крепкий, культурный, продуманный, ироничный, но не вызывающий. Со своим сверхсюжетом и точными наблюдениями за жизнью, людскими характерами и взаимоотношениями, что скорее свойственно драме, а не опере, за которой закреплена сфера чувств. Но именно проверка драмой породила спектакль, основанный на причинно-следственных связях, с мотивированными действиями персонажей, бытовыми деталями, которые слагают жизнь на сцене. Нашу жизнь.

Отсюда примечательные и качественные актерские работы. Об исполнителях хочется писать не как о вокалистах — про фразировку и голосоведение (с этим все в порядке), а как об артистах, выступивших в не самой любимой для них роли — живых людей, буквально выхваченных из сегодняшней «среды обитания», людей узнаваемых, типичных, сформированных чудесным нашим обществом и нашим, порой искаженным, сознанием. Перенос времени действия в современность — дело обычное, тут нет новизны приема. Есть новизна качества: выстроенности исполнения, существования в роли, взаимодействия с партнерами и залом.

На этот раз героем спектакля стал университетский профессор. Дон Паскуале и его окружение готовятся к юбилею — семидесятилетию уважаемого ученого. Проверяют, завершен ли фильм о детстве, юности, возмужании будущего светила науки.

Увертюра оказывается весьма пригодной для озвучания возникающих на экране эпизодов, снятых на фото- и кинокамеры. Музыка, искрящаяся юмором и по-своему трогательная (дирижер Михал Клауза), здесь неожиданным образом сливается с видеорядом в демонстрации жизненного пути главного героя, становясь саундтреком.

В. Гимадиева (Норина), И. Головатенко (Доктор Малатеста). Фото Д. Юсупова

Фильм, стилизованный, любительский, милый, — это зачин. Из него понятно: места романам в жизни старого профессора не было — все учеба, да опыты, да лекции, так что пришла пора обзавестись семьей. Решение жениться прямо-таки вытекает из этого вроде бы дежурного юбилейного подношения. На сцене своим чередом идет подготовка торжества — то стулья устанавливают, то монтер что-то проверяет, то пожилая секретарша суетится. Вот первые снимки для корреспондентов — профессор в мантии, с цепью, в соответствующем головном уборе. Воссоздается во всех подробностях мир старинного университета, видимо небольшого, но ценимого, с давно устоявшимися традициями. Празднование уже несколько нарушает привычное течение жизни, а решение Дона Паскуале жениться вообще выбивает эту жизнь из накатанной колеи.

Все узнаваемо, подробно, достоверно и как-то легко и непринужденно. Так положено в комедии. В комической же опере, особенно опере-буффа, привычнее иные краски — более отчетливые, если не сказать жирные, другие темпы — считается, что делать надо много и быстро. Другое время и место действия сдвигают жанр спектакля в сторону, может быть, не просто комедии, а лирической комедии. И тогда и музыка начинает звучать не с таким блеском и шиком в темповых эпизодах и не так отчетливо сочувственно в других. Вернее, сочувствие переносится с одного персонажа на другой, как в случае, когда Норина дает пощечину Дону Паскуале. Она жалеет… собственную руку — удар был сильным, а вовсе не пострадавшего старика, как принято в традиционном представлении о том, что говорит музыка.

В. Гимадиева (Норина), И. Головатенко (Доктор Малатеста), Д. Фурланетто (Дон Паскуале). Фото Д. Юсупова

Из четырех основных героев сочинения Доницетти — Паскуале, Малатесты, Норины, Эрнесто — в разных сценических версиях на первый план выходят отнюдь не одни и те же персонажи.

В данном варианте конфликтующие стороны — Дон Паскуале и Норина. Отнюдь не Малатеста, который в оригинале является двигателем интриги. И не Эрнесто, грустящий, вяло ожидающий счастья со своей хитроумной возлюбленной, а потому постоянно готовящийся к отъезду. И вообще, эта история не о любви — молодой и побеждающей в споре о возможности и праве на пылкое чувство. Нотка горечи, связанная с этим сюжетом и музыкой, которые сопереживают немолодому новобрачному, в кулябинской версии адресована не ему или, вернее, не только ему. Вы не поверите — Университету. Разрушенному миру мерно текущей научной и духовной жизни, уклад которой упорядочен веками. Здесь разворачивается конфликт не только поколений, но и ценностей.

Очаровательная Норина в исполнении Кристины Мхитрян очаровательна только внешне. Мы застаем ее в небольшой каморке, которая вдруг въезжает в старинный особняк, установленный на сцене будто на века, и погружает его во тьму. Норина не без страданий отходит от какого-то мероприятия, на котором явно перебрала. В каморке появляется пара выразительных ее сподвижников, по виду занятых совсем не благостными делами — скорее, делишками. Может, фирма у нее такая — мошенническая. Предприимчивый Малатеста (Даниил Чесноков), не прилагая больших усилий, нанимает ее сыграть роль своей сестры, воспитывавшейся в монастыре, дабы одурачить Паскуале и добиться выгодного брака, после чего и прибыль можно поделить.

Сцена из спектакля. Фото Д. Юсупова

Так все и происходит.

В сцене знакомства с мнимым женихом Норина в длинном сером платье, застегнутая наглухо, приторно изображает целомудренность, а дородный Паскуале (Николай Диденко), напротив, рядится под молодежь вовсе не монашеского плана. Он нацепляет на себя вещи, только что приобретенные, судя по пакетам, в фирменных магазинах, чудовищную куртку со стразами, футболку, бейсболку. На них еще висят бирки. Оба ряженые, но понятно, что для нее притворство органично, для него немыслимо, он абсолютно искренен в желании соответствовать вкусам другого поколения.

Не получится. Между ними пропасть. Это видно по тому, как преображается университет, когда согласие на брак получено и монашка превращается в развязную бойкую девицу. Буквально по мановению цепкой женской ручки порталы расцветают малиновыми лепестками неведомых растений, поражающих своей пошлостью. Бегут зеркальные зайчики, под светом прожекторов настраивает аппаратуру диджей на фоне зеленых шариков, «украсивших» стену, проходят в самых откровенных, будто из варьете, костюмах участники пати. Невозмутимые помощники Норины, вытеснившие хлопочущих монтера и секретаршу, тренированными жестами рассчитываются с артистами, приглашенными на эту выламывающуюся из норм университетской жизни вечеринку. Оторопевшая профессура, построенная рядами, плохонько одетая — в поношенных, давно вышедших из моды костюмах где-то середины прошлого века, — неумело прилаживает на свои седые головы ободочки с игривыми бомбошками. Все вместе выглядит нагло и одновременно нелепо и жалко. Уничижительно. Страшновато.

Норина, которая вкладывает в декольте внушительного вида драгоценный камень, полученный за выполненную работу, отмахивается от какого-то непрезентабельного, вечно ноющего, несмотря на красоту арий, Эрнесто (Алексей Татаринцев), как от надоедливой мухи. Зачем ей, столь ушлой и бывалой, такой жених! А он особо и не настаивает — хотя ему причитается рука Норины, но денежное содержание от дядюшки радует больше.

К. Мхитарян (Норина), К. Шушаков (Доктор Малатеста), А. Татаринцев (Эрнесто). Фото Д. Юсупова

Корысть и пошлость торжествуют, поедают, пожирают Университет. Дон Паскуале соглашается уступить дорогу деловым и хватким молодым. Соглашается быстро и даже с облегчением, ведь думается, что от них можно откупиться и продолжать жить как прежде. Какая наивность!

Музыка Доницетти спроецирована на другое время и другие ситуации, она услышана иначе, чем представлялось раньше. Она и звучит иначе — не для наслаждения звуками — для новых смыслов, вычитанных из старой истории об одураченном старике. Она перестала быть самодостаточной, теперь заново придуманная мотивация порождает арию, дуэт, речитатив, а не наоборот. Это давно выявленная в оперном деле тенденция. Она столь же давно вызывает сопротивление тех, кто видит и слышит то, что, кажется, предписано композитором. Но партитура — не свод математических формул. Сколько ни утверждай, что эта тема — тема любви, а смена гармонии означает что-то абсолютно конкретное, театр способен все опровергнуть, погрузить звучащую материю в другой образный строй, и доказательства «несоответствия» музыки и зрелища утратят аргументированность. В противном случае мы бы смотрели раз и навсегда поставленные, правильные спектакли, исключительно музыкальные и «отражающие замысел автора». Театр бы умер. Да здравствует театр!

Май 2016 г.