«Самое большое мое разочарование — я сам; мне никогда не удавалось ни прожить, ни сыграть так, как я хочу; я всегда это делал лишь так, как могу, — а это совсем разные вещи», — сражает собеседников Владимир Лемешонок в недавних интервью. Меж тем в Новосибирском драматическом театре «Красный факел» редкая премьера обходится без этого актера. И в крупных ролях, и в эпизодах его индивидуальность востребована у совершенно разных режиссеров.

Хотя действительно не раз приходилось слышать от его коллег и друзей, что Лемешонок находится в состоянии перманентного кризиса, непрерывной рефлексии и борьбы с самим собой. Но сложно даже представить, какова степень этого самоедства. А при этом сцена его любит. Хотя, наверное, поэтому и любит… Внутренний конфликт актера, его недовольство собственными возможностями в выражении смыслов превращаются в художественную материю его ролей.

В. Лемешонок (Оргон), И. Белозеров (Тартюф). «Тартюф». Фото Б. Волкова

Показательным в этом смысле стал спектакль Сергея Афанасьева «Дядя Ваня» (1996), в котором Лемешонок сыграл Астрова. Всё в нем было непритворно и притягательно: и неожиданное портретное сходство героя с Чеховым, и его психологическая близость скептическому доктору. Лемешонку—Астрову достаточно было посмотреть в глаза (благо зал Городского драматического театра камерный), чтобы мы ощутили — у этого персонажа, как и у актера, были депрессии, срывы и падения, но он их пережил и способен жить дальше. Иногда вдруг, в разговорах о лесах и о потомках проявит себя Астров-романтик, но тут же уступит место стоическому герою, с совершенно чеховским взглядом на вещи. Внутренняя жизнь Астрова проявлялась в несуетливой и сдержанной пластике актера. Душевная сила, невыразимая и потаенная, противостояла в Астрове—Лемешонке телесной материи, застывшей и предсказуемой. И эта борьба стала формулой многих ролей актера. Аскетизм, выверенность пластического рисунка и пристальное внимание к деталям в работе над образом словно призывают к размышлениям о невообразимой сложности пути актера от психологического разбора роли к ее художественной форме.

В. Лемешонок. Фото Ф. Подлесного

Кстати сказать, неуспокоенность актера выразилась и в том, что он успел поработать практически во всех драмтеатрах Новосибирска. У Сергея Афанасьева, кроме Астрова, он сыграл Карандышева, Барона Мюнхгаузена и великолепного рогоносца Брюно. На вопрос «Чем вам интересен актер Владимир Лемешонок?» Афанасьев отвечал: «Володя — мыслящий человек. Мыслит очень глубоко, личностно, художественно, трагично, философски. У него живой, трепетный ум. Он живо воспринимает людей. И мне кажется, что он, как человек к тому же очень ранимый, уязвимый, больно воспринимает несовершенство этого мира. Но несовершенство — это одно из звеньев в цепи событий жизни, в котором есть место и совершенству. Есть люди талантливые, но раны так не кровоточат…» ¹. Наверное, поэтому Лемешонка приглашали и в «Старый дом» — в спектакли Изяслава Борисова и Дмитрия Масленникова. А ради роли Хлестакова в 1983 году он даже ушел из «Красного факела» в свой первый театр — ТЮЗ. Но, проработав там всего один сезон, вернулся на родную сцену.

«Красный факел» для него родной не только потому, что он служит ему уже почти сорок лет. С ним связана его театральная фамилия. Владимир Лемешонок — сын Евгения Семеновича Лемешонка, народного артиста России, ведущего актера «Красного факела», и театрального критика Марины Рубиной, он получил в наследство стремление к цельности творческого воплощения. Театр был центром их семьи, которая воспитала в нем отношение к профессии как главному делу жизни. Теперь уже его сын, Евгений Владимирович, успешно продолжает династию в качестве театрального художника. К слову, совсем недавно отец и сын встретились в спектакле «Довлатов. Анекдоты» в постановке Дмитрия Егорова. Лемешонок-старший играет художника, который покрасил портрет Ленина в зеленый цвет по причине нехватки черной краски, — уже смешно. Но когда он со свойственной ему аристократической интонацией начинает учить, как правильно произносить непечатное и ныне запрещенное на сцене слово, — хохот в зале до колик. Такой вот привет нашему абсурду из абсурда советского.

С. Новиков (Тевье), В. Лемешонок (Лейзер). «Поминальная молитва». Фото И. Игнатова

В. Лемешонок (Художник-заключенный). «Довлатов. Анекдоты». Фото Ф. Подлесного

В начале 2000-х в «Красном факеле» Владимир Лемешонок сыграл Кулыгина в «Трех сестрах» Олега Рыбкина. Скромного учителя гимназии он делал личностью всепонимающей и всепрощающей. Его Кулыгин не был мелок и неприятен, как это нередко бывает. Он все тот же стоик, что и его Астров, только одаренный взглядом влюбленного человека и способностью встретить мудрой улыбкой все невзгоды. Чтобы понять это, достаточно было услышать, как он произносит: «Маша, милая моя Маша, хорошая моя Маша…». Подчеркнуто выразительно, протяжно, гипнотично — так, что эти будничные слова превращались в поэзию и были утешением в самой сложной жизненной коллизии.

Поэтическое мироощущение и взгляд на прозу жизни как на поэзию, стремление к стилистической выверенности неминуемо должны были привести Лемешонка к Владимиру Набокову. В моноспектакле «Пылинки в луче бытия» он выступил и как исполнитель, и как режиссер. В композиционном единстве стихотворений, эссе о литературе, рассказов «Рождество и «Истребление тиранов», отрывков из романа «Приглашение на казнь» возникали темы ностальгии, тоски, утраченного времени и памяти. Но самым главным было то, как артист впускал себя в поэзию, ее ритм загорался, а потом вдруг останавливался — и смотре набоковским «боковым зрением» на разбушевавшиеся чувства. Так, через рацио и отстранение он взращивал свой способ вывести вовне энергию — воображения, сомнений, страхов, того, что Набоков назвал и великолепным даром, и горем творческой тьмы.

У Лемешонка есть черта, которая делает его большим артистом, — способность увеличивать объем даже скромного режиссерского задания до события. Это роднит его со знаменитыми коллегами краснофакельской сцены — Владленом Бирюковым и Анной Покидченко. Преображаются, пропущенные через его актерский дух, и герои, имеющие в истории искусства устоявшуюся репутацию. Так, в середине 2000-х Лемешонку удалось сыграть немало мизантропов — и они становились не однозвучными, объемными. У его Антонио Сальери из «Амадеуса» Питера Шеффера в режиссуре Валерия Гришко все-таки есть признаки гениальности — в том, как он сумел расслышать моцартовскую музыку, в его борьбе с Богом и в страдании от недоступности идеала. Вновь отчетливо звучала в этом образе сквозная для актера тема поиска подлинного языка для выражения высшего смысла. Или вот тургеневский Елецкий из «Нахлебника» в постановке Александра Зыкова был не столько человеком «без сердца», сколько главой семейства, пойманным в ловушку обстоятельств заботой о близких.

В. Лемешонок (Помощник градоначальника), И. Кривонос (секретарша).
«История города Глупова». Фото Я. Колесинской

В. Лемешонок (Сальери), М. Битюков (Моцарт). «Амадеус».
Фото Б. Волкова

Совершенно справедливо Лемешонка называют интеллектуальным актером, что даже стало частью его сценического образа, но существовать в одном амплуа ему неинтересно. К примеру, не чужд актер и комического гротеска. В «Тартюфе» Андрея Прикотенко, поместившего действие в мясную лавку и превратившего «высокую» комедию в фарс, он создавал одновременно смешной и страшный образ Оргона — настоящий средневековый аттракцион. Тщательно выверенный рисунок роли — движение механической игрушки-конструктора, когда руки, ноги, губы существуют как будто отдельно от тела героя, — прекрасно демонстрировал состояние распада личности, несвободу, внутреннюю пустоту. Он, словно «конвульсивное тело», повторял замысел кукловода-Тартюфа. В шекспировском Ричарде III в постановке итальянца Риккардо Соттили Лемешонок обнажал дьявольскую игровую природу, и зритель поддавался обаянию актерствующего многоликого тирана — тому, как он виртуозно льстил, двуличничал, паясничал, танцевал, убеждал и угрожал, махал платком обреченным на смерть врагам и ронял реплики в сторону. А в недавних «Отцах и сыновьях» Александра Баргмана проявились совершенно другие оттенки комического дарования актера.

В. Лемешонок в спектакле «Довлатов. Анекдоты». Фото Ф. Подлесного

В. Лемешонок (Ричард III), К. Телегин (Сэр Уильям Кетсби).
«Ричард III». Фото И. Игнатова

Его аристократичный Павел Петрович Кирсанов всегда с чуть отставленной ногой и взглядом, устремленным вдаль, по-видимому, к желанным ценностям туманного Альбиона, смешнее, но и добрее, чем в романе Тургенева. Что-то от прежних чеховских ролей промелькнуло в этом образе — и мудрый взгляд, и примирение с человеческими слабостями, и мягкая ирония.

Нельзя не отметить и еще одно свойство актерского таланта Лемешонка — увлеченное и азартное существование в дуэтах. Всякий раз возникает особенное художественное напряжение в его партнерстве с актерами «Красного факела». Кто не вспомнит остроту встреч Арбенина — Игоря Белозерова и Казарина — Владимира Лемешонка в «Маскараде» Тимофея Кулябина, Тевье — Сергея Новикова и Лейзера—Лемешонка в «Поминальной молитве» Александра Зыкова. Это всегда актерский поединок, от которого не оторвать взгляда. В этих дуэтах возникает красота внесловесного диалога, где актерской увлеченности драматической полнотой своего персонажа сопутствует восторг от художественного создания партнера.

В. Лемешонок (Астров), З. Терехова (Няня). «Дядя Ваня».
Фото из архива Городского театра п/р С. Афанасьева

«История города Глупова». Сцена из спектакля. Фото Я. Колесинской

При всем самоедстве, присущем артисту Лемешонку, в нем есть абсолютная предназначенность искусству и авторству. Искусство для него игра, по-набоковски полная «замысловатого волхвования и лукавства». Игра, в которую играет артист, превращая все противоборства своей личности в артефакт, сливаясь с мыслью и стилем исполняемого произведения. Так он привносит в любой ролевой материал новую степень искусства, открывает сложные связи и гармонию целого. Вера в творческий Абсолют роднит его с художниками модерна. А ювелирная, совершенно в духе Набокова, работа с художественной формой позволяет почувствовать в ролях Владимира Лемешонка «привкус вечности в современности».

Апрель 2016 г.

1 Цит. по: Журавлева Г. К. Более других поразил Астров // Советская Сибирь. 2006. 20 нояб.