Фестивали театров кукол «Соломенный жаворонок» в Челябинске
и «Петрушка Великий» в Екатеринбурге

Два уральских фестиваля театров кукол — челябинский «Соломенный жаворонок», посвященный памяти Валерия Вольховского, и екатеринбургский «Петрушка Великий» — в минувшем сентябре следовали один за другим, кто-то из их участников сразу переехал из столицы Южного Урала в просто уральскую столицу. Я видел все спектакли двух фестивалей, набралось их больше тридцати (тому, кто скажет «Ужас, ужас!», замечу, что после на двух других фестивалях, «Сибирском транзите» в Улан-Удэ и «Камерате» в Челябинске, я посмотрел почти такое же количество драматических спектаклей, так вот, с кукольниками было веселее и теплее).

Кукольники во множестве дарили буклеты своих театров. В одном из них в аннотации к старому спектаклю обнаружились дивные строчки: «Но в конце концов мышонок Мыцик, котенок Кыцик и дядюшка Клоун подружились, и чувство одиночества покинуло их навсегда». Профессор Л. Закс указал на ошибку, мол, надо писать «дядюшка Ицык», но я не об этом. Я о чувстве одиночества. По крайней мере полтора десятилетия уральские театры кукол были тотально, если угодно, экзистенциально (привет вам, профессор Закс!) одиноки. Воспоминания о великом прошлом («Уральская зона» 1970–1980 годов — одна из самых существенных российских театральных легенд прошлого столетия), о временах духовной, художественной оппозиции застойной власти, временах лучших спектаклей режиссеров Валерия Вольховского, Романа Виндермана, Виктора Шраймана, Людвига Устинова, Анатолия Тучкова, Михаила Хусида, художников Марка Борнштейна, Леонида Рошко, Елены Луценко, временах начала лаборатории Ирины Уваровой грели, но не согревали. И уже подросли поколения (на двух недавних фестивалях это стало особенно ясно), которые в ответ на рассказы об этом золотом веке отвечали почти что строчкой из жестокого романса: «Не помню, не помню, не знаю…». Не помнят о том, как в театр кукол пришла драматургия Брехта и Шекспира, проза Гоголя и Лескова, как изменилась роль актера, как вообще расширились границы возможного в этом театре. Зато про «кыцика-мыцика» помнят все, и для многих с этого начинается и этим заканчивается театр кукол.

«У каждого театра есть этапы болезни. Но если есть что-то настоящее, он вырулит», — заметил в ходе одного из обсуждений на челябинском фестивале Людвиг Устинов. Так вот, после «Соломенного жаворонка» и «Петрушки Великого» осталось общее, очень оптимистичное ощущение, что период болезни для уральского (и не только) театра кукол если не закончился, то кончается. Спектакли были разные: виртуозные, простодушные, наивные, путаные, простые, традиционные и авангардные, — но все вместе они рождали ощущение профессиональной корпорации с высокими, неутилитарными задачами. Ощущение общего представления о профессии. «И чувство одиночества покинуло их…» Разумеется, не навсегда. Может быть, только на короткие фестивальные дни. Тем полезнее их вспомнить.

От Вольховского до Вольховского

Валерий Аркадьевич Вольховский (1938–2003), чьей памяти был посвящен первый фестиваль «Соломенный жаворонок» (так назывался один из самых существенных его спектаклей, покоривший в 1979-м Шарлевиль-Мезьер), проработал в Челябинском театре кукол с 1977 по 1986 год. Потом уехал в Воронеж, где тоже работал долго и успешно, но сам всегда называл челябинское десятилетие лучшим в своей жизни. Спектакль «Аистенок и пугало», открывший челябинский фестиваль, Вольховский поставил двадцать два года назад, в 1984-м. Поставил на юную и прелестную актерскую и супружескую пару, которую увидел еще в ЛГИТМИКе и привез из Ленинграда в Челябинск (к режиссеру Вольховскому актеры-кукольники тогда поехали бы откуда угодно). Это были Арина и Александр Бороки. Спектакль на открытии «Соломенного жаворонка» играли именно они.

«Аистенок и пугало». Челябинский театр кукол. Фото А. Кондратюка

Так получается, что я смотрю этого «Аистенка и пугало» с перерывами в одиннадцать лет: видел на премьере, потом на фестивале в швейцарском городе Фрибурге, и вот третья встреча. Время, которое неумолимо, и жизнь, которая груба, много чего делают с нами, и это многое не всегда радует. Замечательный актерский дуэт давно не пара, Арина давно не Борок (а Жарикова), Саша давно не в Челябинске. Все стали старше, резче, уверенней и размашистей. Но в сорокапятиминутном пространстве спектакля происходит обыкновенное чудо: все возвращается. И нежность, и тонкость, и боль потери, как в первый раз, и все прихотливые нюансы взаимоотношений мужчины и женщины, актера и актрисы. Вольховский и дивный художник Елена Луценко поставили ведь не только историю про то, как брошенное пугало и аистенок-подранок спасают друг друга в зимнем лесу, но и про целый мир из ревнивых взглядов, счастливых слез, попыток ревности, интонаций любви и прощения, музыки и стихов… И все-таки Арина и Саша играли резче и временами торопливей, другое время оставляет свой след. Но все равно им внимали завороженно. И даже не аплодировали во время спектакля, боясь спугнуть эту интонацию истинной нежности и настоящего искусства. В финале устроили овацию.

Перед первым спектаклем фестиваля на фасаде Челябинского кукольного открыли мемориальную доску, посвященную Валерию Вольховскому (ее автор Максим Ечеин, сын театрального художника Александра Ечеина, много работавшего с Вольховским). И закрывал «Соломенного жаворонка» тоже спектакль мастера, одна из последних работ Вольховского «Левша» Томского театра куклы и актера «Скоморох», носящего ныне имя Романа Виндермана. В позднем Вольховском куда больше тотальной горечи и немало просто усталости, но все равно это создание мастера с замечательной куклой Левши (художник Любовь Петрова) и замечательной актерской работой играющего Левшу Юрия Орлова. Двум этим внеконкурсным спектаклям жюри «Соломенного жаворонка» под председательством профессора, заведующего кафедрой театра кукол Санкт-Петербургской академии театрального искусства Николая Наумова вручило специальные дипломы «За сохранение художественной целостности спектакля Мастера».

Гран-при тоже остался в Челябинске, его получила постановка нынешнего главного режиссера Челябинского театра кукол Владимира Гусарова и художника Александра Ечеина «Куда ты, жеребенок?». Любопытно, что потом, уже на екатеринбургском фестивале, она не вызвала столь единодушного признания, кому-то показалась наивной, кого-то раздражал новый персонаж, введенный в эту пьесу режиссером, Пьеро как душа не просто циркового балагана, но самого театра. Но на «Соломенном жаворонке» все говорили о точности и тонкости сценического существования челябинских актеров (Арина Жарикова — Жеребенок, Наталья Балдина — Малыш, Федор Псарев — Коняга), их любви к кукле, красоте мизансцен и лирической интонации спектакля. А Марианна Тарасова (Пьеро) получила приз за лучшую роль второго плана.

«Куда ты, жеребенок?». Челябинский театр кукол. Фото А. Гольянова

О других героях «Соломенного жаворонка». Без сомнений, это моноспектакль Ижевского театра кукол «Записки сумасшедшего»: тонкая и подробная работа актера Александра Мустаева (приз за лучшую мужскую роль), поддержанная столь же тонкой и внятной режиссурой Федора Шевякова (приз за лучшую режиссуру). Спектакль Магнитогорского театра куклы и актера «Буратино» «Чудо чудное, диво дивное», органично и очень современно существующий в фольклорной традиции (Людмила Бреслер, Татьяна Акулова и Евгения Никитина разделили приз за лучший женский актерский ансамбль). Человек-театр из Железногорска Красноярского края, актер, режиссер и художник Евгений Пермяков (спецприз за спектакль «По щучьему веленью»). Оставшийся без наград, но вызвавший массу содержательных споров спектакль режиссера Александра Борока «Буратино» Екатеринбургского театра кукол с Андреем Ефимовым — Буратино: падший ангел, проклятый поэт, кто угодно, но не деревянный человечек.

«Соломенный жаворонок» решено сделать регулярным фестивалем.

«Бобок» и другие

«Бобок». Екатеринбургский театр кукол. Фото Е. Романова

«Бобок». Екатеринбургский театр кукол. Фото Е. Романова

А «Петрушка Великий» уже фестиваль с традициями, он проводился в третий раз (только два предыдущих назывались «Малахитовая шкатулка»). Кукольники любят этот фестиваль и стремятся сюда в первую очередь, пожалуй, из-за редкостно творческой атмосферы, создаваемой хозяевами — Екатеринбургским театром кукол. Это коллектив с блестящей труппой, прекрасной командой менеджеров и художником (он еще и актер!) Андреем Ефимовым, которого коллеги называют «Страдивари театра кукол»: в своем искусстве для него нет невозможных задач. Хозяева были неутомимы: перед каждым фестивальным спектаклем гостей играли свой пролог, заразительную интермедию, которая, чего уж там, порой впечатляла куда больше, чем сам спектакль.

Екатеринбуржцы и сыграли спектакль, которому жюри (его возглавлял президент Российского центра УНИМА, художественный руководитель Рязанского театра кукол Валерий Шадский) отдало практически все главные награды фестиваля. И вполне заслуженно. Это «Бобок», мистическая фантасмагория по мотивам рассказов Ф. М. Достоевского. Драматический первый акт, где молодые актеры во главе с Максимом Удинцевым демонстрируют ту меру осмысленной пластической свободы и точности, что редко встретишь на сценах академических драм, и кукольный второй с действительно фантасмагорической феерией гротескных упырей и мертвых душ без души. Мир великого писателя, к которому так внимательна современная российская сцена, оживал в кукле (и еще в голосе Алексея Баталова, «за кадром» читающего текст от автора, он специально и совершенно бескорыстно сделал эту запись для екатеринбургского спектакля). «Бобок» получил Гран-при фестиваля, Григорий Лифанов — приз за режиссуру, Андрей Ефимов приз за лучшую работу художника, Максим Удинцев и Герман Варфоломеев актерские награды.

Разумеется, «Бобок» был самой большой, но не единственной радостью «Петрушки Великого». Была пластическая мистерия «Человек» театра актера и куклы из якутского города Нерюнгри (режиссер Петр Скрябин), основанная на национальной поэзии и посвященная вечным проблемам бытия. Было кукольное ревю «Нет слов?!» нижневартовского театра «Барабашка», где Александр Борок, горько смеясь, сводит счеты с собственным режиссерским прошлым, демонстрируя при этом блеск фантазии, кураж и гротеск (хотя спектакль ужасно неровный). Был пугающе инфернальный «Маскарад» омского театра актера, куклы и маски «Арлекин» (режиссер Борис Саламчев), где потусторонние голоса, казалось, вели диалог после смерти. Был бесхитростный и по-своему обаятельный «Аистенок и пугало» новоуральского театра «Сказ» (режиссер Александр Мирошкин) со значительной актерской работой Андрея Данченко в роли пугала Страшко, изобретательный и элегантный «Робин Бобин» театра «Кукольный формат» из Санкт-Петербурга (режиссер и художник Анна Викторова). Были спектакли бессмысленно моторные и агрессивные (например, «Сон в летнюю ночь» саратовского театра кукол «Теремок»), претенциозные, бессмысленные или просто никакие, но зачем о них вспоминать? «Бобок» искупает все.

А вот о единственном зарубежном госте «Петрушки Великого» — турецком театре «Карагез» со спектаклем «Качели» — надо сказать обязательно. Карагез — это турецкий Петрушка, и кукольные представления с этим героем существуют с XIV века. Молодые турецкие актеры и трепетно хранят традицию, и вдохновенно ее развивают, за что и получили специальный приз жюри фестиваля.

…Иных патриархов «Уральской зоны» уж нет, а те далече. Но у тех, кто смог приехать на челябинский или екатеринбургский фестиваль (Людвиг Устинов, Анатолий Тучков, Виктор Шрайман, Сергей Жуков), разглаживались лица, теплели глаза. Чувство одиночества (это поколение художников, кстати, быть может, ощущает его не так сильно, как последующие) покидало их и всех нас лишь на мгновение, конечно, но ради таких мгновений и стоит проводить фестивали.

Октябрь 2006 г.