У. Шекспир. «Макбет». Театр Сатиры на Васильевском.
Режиссер Алексей Утеганов
«Люди мы простые, собственно трагедии мы не играем», — говорит в интервью исполнитель роли Росса Алексей Макрецкий. Актер имеет в виду себя и Антона Чудецкого (Ментейс), однако слова его можно отнести, думается, и к другим исполнителям, и к спектаклю в целом.
Деревянные конструкции (художник Фемистокл Атмадзас), трансформирующиеся по ходу действия то в пролеты подвесного моста, то в пиршественный стол; две большие рамы, затянутые грубой, похожей на кожу животного, тканью, создают на сцене атмосферу средневекового шотландского замка. Костюмы персонажей — тяжелые металлические украшения, свободные одежды и плащи из натуральных тканей — тоже напоминают о романтическом, «вальтерскоттовском» средневековье. Но режиссера, конечно, интересует не исторический аспект происходящего в пьесе.
Спектакль — о людях, их вечной борьбе друг с другом и непреодолимом внутреннем разладе. Главная его тема — война. Оружие — постоянное напоминание о ней (на пиру, в руках мужчин, женщин и даже детей, оно ни на минуту не дает забыть о близкой опасности). Режиссер добивается прозаического звучания текста, интонационной имитации современной разговорной речи. Лишь Макбет (Евгений Дятлов) произносит важнейшие монологи именно как стихи, что подчеркивает драматизм происходящих перемен.
Тема войны возникает уже в видеоряде, с которого начинается спектакль. На затянутых кожей ширмах, которые служат киноэкраном, серое опустошенное пространство: вода, камни, развалины — как предчувствие развала королевства и душевного краха главного героя. Но это потом, а сейчас мы видим Макбета-воина: плащ развевается, меч наготове. Крупный план, монтаж, «обзорный» ракурс передают атмосферу напряженной погони и битвы. Макбет и Банко (Роман Агеев), раскидывают противников направо и налево. Чуть раньше они героически спасают двух женщин и ребенка от… Не совсем ясно от кого. Суть в том, что спасенные оказываются теми шекспировскими ведьмами, из уст которых звучит роковое пророчество Макбету. Не «пузыри земли» — оборванные беженки, бормочущие свои предсказания, как цыганки на вокзале.
После убийства короля тема войны предстает в ином ракурсе — теперь уже это внутренняя борьба Макбета. С появлением Духа Банко герой Евгения Дятлова меняется: теперь это не тот Макбет, который молодцевато выскакивал на сцену в начале спектакля, мог позволить себе похлопать короля по плечу или проковылять по сцене в одной ночной рубахе. Теперь Призрак преследует его повсюду, даже в неком условном мире, где живут «ведьмы». Посещение их Макбетом показано на экране, и в этом случае средства кино действительно помогают режиссеру: расширяется пространство действия, вид мрачных развалин нагнетает напряжение, как и крупный план искаженного страхом лица Макбета, — но этот визит, по логике спектакля, всего лишь сон главного героя, а не контакт со сверхъестественными силами.
Все разрешается поединком бывших соратников. После этого последнего, изнуряющего своей бессмысленностью боя Макбет как будто успокаивается и покорно принимает смерть. Он даже не боится посмотреть в глаза тем, кто погиб по его вине: все они по очереди подходят к мечу, который Макбет держит перед собой на вытянутой руке. Язык оружия оказывается для режиссера красноречивее текста Шекспира.
Не только ведьмы в этом спектакле лишены «демонизма». Когда героиня Юлии Джербиновой появляется на сцене, то не сразу узнаешь в этой молодой женщине в белом платьице и с двумя девичьими косичками Леди Макбет. Нет, такая не посмеет слугам «кровью вызолотить лица»… Или посмеет? Это все-таки вопрос открытый. Она может быть страстной, как в сцене приезда Макбета, уже тана Кавдорского, и по-матерински заботливой (с какой нежностью обнимает заснувшего на ее коленях мужа), и неистовой. «То, что свалило их, меня взбодрило; / Их погасив, зажгло меня», — произносит Леди Макбет, стоя на авансцене с бутылью вина в руке. Но в словах этих не мрачная страсть, скорее молодой задор: а вдруг да получится?!
Такой же задор чувствуется и в герое Романа Агеева. О его Банко хочется говорить молодежным сленгом: прикольный такой чувачок в клевой шапочке. Главная черта Банко — шутовство, но его шутовской колпак не одеяние мудрости, а, скорее, простое дурачество. Сцены его проделок часто снижают пафос предшествующего эпизода. Так, после сцены убийства короля появляются Банко и парочка охранников. Банко разыгрывает пантомимический этюд, демонстрируя Россу и Ментейсу, кто такой «двуличный человек», а затем комично-виновато разъясняет озадаченным громилам, что он, собственно, имел в виду. Шутовство Банко вносит в спектакль ноту легкомыслия и карикатурности. Даже стремление его к власти показано шутовски. Рассуждая о пророчестве ведьм, «корень и отец Властителей» забирается на бочонок, накидывает на себя красную тряпку и застывает в гордой позе. Пренебрежительная ирония в обращенных к нему словах Макбета: «А вот наш главный гость» — вполне понятна зрителю.
С убийством Банко и появлением на сцене его Духа легкомыслие уходит из спектакля, тем самым обостряется конфликт. Однако этот новый персонаж не вносит в спектакль экзистенциальной проблематики. Крепкий детина в плаще с опущенным на глаза капюшоном настолько материален, что не возникает даже мысли соотнести его с каким-то абстрактным образом, ужасным порождением болезненного сознания Макбета-убийцы. Конфликт воспринимается на уровне человек-человек, а этого для трагедии, конечно, маловато.
В спектакле действительно нет трагедии, да что там трагедии, даже драматический конфликт режиссер упростил, адаптировал, как и текст Шекспира. Но в этой простоте есть какой-то задор и сила, как в звуках рога, трубящего готовность к бою.
Комментарии (0)