У. Шекспир. «Отелло». Алтайский краевой театр драмы им. В. М. Шукшина.
Режиссер Антон Коваленко, художник Олег Головко

«Если друг оказался вдруг…»

Ученики Камы Гинкаса все разные. По-моему, он их хорошо учил. Например, если бы меня спросили, чья ученица Ирина Керученко, привезшая на фестиваль «Ученики мастера» спектакль «Гедда Габлер», я бы с закрытыми глазами, не задумываясь, ответила, что Камы Гинкаса. Та же интеллектуальность, интеллигентность, тот же рационализм, доходящий до несвободы. Но уже без страха перед разнообразием бытия. Что такое школа, как не личность педагога со всеми вытекающими отсюда последствиями?

Но научил хорошо — а уж дальше каждый по-своему. Например, Роберт Олингер — очень хороший ученик Гинкаса, с привычкой анализировать, хорошим вкусом (я говорю на основании фестивального спектакля «Тонкие благородные газы»). Но свобода, присутствующая в этом спектакле, видимо, черта его личности. Может, потому что в Америке живет. Это ведь очень важно, где ты вырос и какой вдыхал воздух. У него теплый спектакль с человеческой температурой, чудесными актерскими работами, после которого улыбаешься и радуешься тому, что ты человек.

Не могу не вспомнить и про «Патефон» Максима Кальсина. Он защемил какой-то нерв в нас, и все время чуть-чуть больно. Поверьте, дело не в сюжете и не во всей этой истории, а в режиссере, ибо история могла стать противной, слащавой и глупой, а получилось наоборот.

Э. Тимошенко (Отелло). Фото из архива фестиваля

Многое вспоминала я, «глядя задумчиво» на сцену, где шел спектакль «Отелло» еще одного ученика Гинкаса Антона Коваленко. Вспомнилось, как мой маленький сын играл в пиратов и ходил с картонным кинжалом. Как три девочки в любимой книге детства «Дорога уходит в даль» Александры Бруштейн представляли написанную для домашней сцены пьесу «Три рыцаря» и главная героиня, играющая Рыцаря Печального Образа, выйдя на сцену, сказала: «Я Пецарь Рычального Образа».

Вспомнился гениальный спектакль самого Камы Гинкаса в Красноярском ТЮЗе в 1970-е под названием «Гамлет», где метался по сцене рвущий душу Гамлет, юный мальчишка (замечательный артист Александр Коваленко), как мы в дни нашей неприкаянной юности, и не вписывался никуда. С комом в горле все затихали, когда Гертруда мыла его в тазу.

Спектакль «Отелло» поставил сын того Гамлета из Красноярского ТЮЗа, Александра Коваленко, — Антон Коваленко. Вот такая генетика.

Этот спектакль являет юность, хотя режиссер и актеры не такие уж дети. В чем это выражено? В энтузиазме? Безусловно. В том, что Отелло очень молод и немножко похож на «Пецаря Рычального Образа» (есть картина Врубеля «Гамлет и Офелия», где они оба — такие пастозные пухловатые дети). Этот Отелло — сумрачный мальчик, немножко из той пьесы в детской книжке.

Спектакль, как у многих молодых, про «тусовку». И Яго, и Отелло, и Кассио — одна компания, с ними еще какие-то неизвестные ребята. И хотя тюрьма, как известно, Дания, а здесь дело происходит на Кипре, у всех одинаковые железные кружки, как в тюрьме или колонии для несовершеннолетних. И девчонки Дездемона и Эмилия из той же тусовки. Эмилия побойчее, Дездемона немного недотрога.

Здесь по-юному — первая любовь, первое товарищество, первая измена. Вот так все вместе дружили и с девчонками, и друг с другом. А тут друг предал.

Они много поют и танцуют, потому что мы тут, все вместе, ребята, держимся за руки и не хватает только Димы Билана.

Антон Коваленко — культурная личность. Он много повидал спектаклей, он сын актера, он попытался сделать шекспировское шоу.

Когда начинает волноваться «синее море» (и раз, и два, и три!), откуда приплыл Отелло, вспоминается фильм Козинцева. И здесь — кожа, железо, дерево, ткань, помосты, литавры. Всяческая фактура, в том числе музыкальная.

Спектакль — немножко новогодняя елка для старшего школьного возраста. Между тем у режиссера есть чувство трагического (его предыдущий спектакль «5 — 25» вполне это подтверждает), есть культура, чистота отношения к профессии.

«Гамлет» Камы Гинкаса 70-х был про прерванную дружбу. Здесь про то же. В другое время, на другом уровне, в другую эпоху. Но тема та же: «Если друг оказался вдруг…».

Декабрь 2006 г.

Наш современник Вильям Шекспир

В программке «Отелло» жанр спектакля почему-то обозначен как трагифарс. Это в данном случае неточное определение, но мысль режиссера понятна: зрители сразу должны понять, что высокой трагедии они не увидят. «Театрально-карнавальное действо» — несколько лет назад главный режиссер Алтайской драмы Владимир Золотарь так охарактеризовал свой спектакль «Великодушный рогоносец», и «Отелло» решен в этом же ключе. Как когда-то «Рогоносец», новый шекспировский спектакль — это праздник Театра, зрелище энергичное, темпераментное, красивое. Думаю, «Отелло» должен очень нравиться зрителям, после такого спектакля даже далекая от театрального искусства молодежь может искренне заинтересоваться Шекспиром и полюбить театр… так, как любим его мы!

И как любит его молодой режиссер Антон Коваленко. Видно, что он испытывает, так сказать, деятельный восторг от того, что он — постановщик большого спектакля, что в его руках пустое пространство, с которым можно делать все, что угодно («В дощатом этом балагане вы можете, как в мирозданье, пройдя все ярусы подряд…»), что он умело управляет сложным сценическим механизмом — работают и свет, и музыка, и декорации! Детская радость игры, счастье творца, создающего новый мир, — эти эмоции оказываются плодотворными, они окрыляют и освобождают художника.

Распахнута, максимально обнажена сцена. Только по бокам — части стен, склепанные из неровных железных листов «ржавого» цвета. Зрители сидят прямо на сцене, их взглядам предоставлены разбегающиеся, как круги по воде, ряды кресел в зале. По этим креслам вверх ползет тонкая колышущаяся ткань, обозначающая море (чтобы не возникло сомнений, Шут бросает камешки в «волны»). Шут — персонаж, сочиненный режиссером, — почти все время находится на площадке. Он комментирует происходящее (в основном — с помощью движений и гримас), встревает в разговоры, передразнивает персонажей, зло подшучивает над ними и втайне сочувствует им. Этот герой одет в красную футболку и рабочий комбинезон — он мастеровой подмостков, по сути — рабочий сцены. Такая одновременно условная и конкретная фигура воплощает саму идею Балагана, грубоватого и наивного театрального представления. Глумливыми насмешками он не ограничивается: в начале второго акта Шут с искренней болью читает знаменитый 66-й сонет Шекспира «Зову я смерть». Актер Александр Хряков пришел в драматический театр из танцевального коллектива, потому неудивительно, что он потрясающе двигается, пластичен, гибок и неутомим. Может быть, это лучшая актерская работа в спектакле: Шут приковывает к себе внимание, за его насыщенной сценической жизнью интересно следить.

Cцена из спектакля. Фото из архива фестиваля

Конечно, публика в балагане должна вести себя свободно, бурно выражать свое негодование или радость, смеяться, аплодировать… По всей видимости, игра со зрителями запланирована в спектакле Коваленко: часто выстраиваются фронтальные мизансцены, актеры играют «через зал», время от времени напрямую обращаются к публике с просьбой об аплодисментах. На гастролях в Петербурге тесного взаимодействия со зрителями не произошло, актеры в первом акте немного робели, а публика не очень понимала, чего от нее хотят, и не шла на контакт (говорят, в Барнауле этот контакт устанавливается легко). Однако зрители все же почувствовали себя в центре театрального действия, актеры выскакивали из-за их спин, пробегали по проходам, выкрикивали реплики откуда-то сверху, с галерей. Ощущению живого, сиюминутно творящегося театра способствовала и живая музыка: одинокий плачущий саксофон (в роли Музыканта — Юлия Колченская), неожиданно «восклицающие» тарелки в руках Шута.

Кажется, главное, к чему стремился А. Коваленко, — это вовсе не сочинение оригинальной новой трактовки трагедии, а создание выразительного зрелища, ритмичного, яркого, пульсирующего. Какого эффекта добивался режиссер, отбрасывая целиком весь первый шекспировский акт, избавляясь от Дожа, сенаторов, обманутого отца Дездемоны — старика Брабанцио?.. Что здесь сыграло решающую роль — желание лихо и с места в карьер запустить действие прямо с приезда всей компании на Кипр или соображения более содержательные? В выпавшем первом акте есть некоторые мотивы и объяснения поступков Яго, кроме того, в нем заявлена тема предательства, обманутого доверия, измены («Отцы, не верьте больше дочерям!»). Но в спектакле барнаульцев не уделяется особого внимания мотивам и первопричинам. События — вот что занимательно, интересно, значимо. Режиссер, поддерживая упругость и цельность действия, постоянно вводит своеобразные фиксаторы ритма. Это может быть музыка (например, лейтмотив Бьянки — испанская танцевальная мелодия с задорно постукивающими кастаньетами), или спортивные игры (Дездемона играет с Кассио в бадминтон, герои прыгают через скакалку), или танцы, возникающие не в качестве вставных номеров, а словно от полноты жизни молодых героев. Они как будто не могут устоять на месте, спешат, не умея и не желая жить спокойно, размеренно и плавно. Самый медлительный герой здесь — Отелло (Эдуард Тимошенко). Это вовсе не буйный мавр, а серьезный грустный воин, уставший от битв. Дездемона в страхе обращается к нему: «Ты говоришь стремительно и дико!» Но Отелло за весь спектакль ни разу так не заговорил, он почти не повышал голоса. После убийства жены генерал совсем затих и в каком-то горестном недоумении продолжал укачивать на руках, как младенца, куклу Дездемоны (можно сказать и «куклу-Дездемону», потому что одежда куклы повторяет белоснежный костюм юной венецианки).

Остальные персонажи несутся в потоке событий, не останавливаясь и не задумываясь. Лишь ближе к финалу появляются сцены-паузы, в которых торжествует не внешняя динамичность, а внутренний процесс, движение души. Одним из таких эпизодов, сильно и просто сыгранных, стала сцена между Дездемоной и Эмилией. Обиженная невниманием мужа супруга Яго высказывает житейский взгляд на проблему измены: обращаясь непосредственно к зрителям, более того — находясь среди них, Эмилия (Наталья Макарова) разглагольствует о низости мужчин и женской мести. Дездемона Ирины Быковой у публики сочувствия не ищет. Она сидит на дощатом помосте, напоминающем и балаганные подмостки, и почему-то эшафот (это же сооружение станет супружеским ложем, на котором совершится убийство). Ее голос звучит чисто, ясно, свежо, в нем нет обид на мир и на людей, есть другое — предчувствие смерти, обреченность. Героиня Быковой ненаигранно простодушна и светла. Лирическая музыкальная тема спектакля — трогательная песня про «Ивушку-иву» (композитор В. Стрибук), которую поют Дездемона и Эмилия. Текст — шекспировский, но почему-то не могу вспомнить, чтобы в других версиях «Отелло» звучала эта песня. Ассоциативно образ ивы связывает бедняжку Дездемону с бедняжкой Офелией… Само пение девушек немного напоминает жалостливые «дворовые романсы».

Наверняка можно было бы обвинить «Отелло» Коваленко в излишней декоративности. Режиссерских придумок — масса, есть и цитаты, и визуальные излишества, а мысль читается не очень ясно… Видимо, это так. Почему же совсем не хочется ни в чем «обвинять»? Почему спектакль побеждает скептическое отношение и увлекает?.. Не знаю. Наверное, это свойство таланта.

Совершенно не в упрек создателям спектакля рискну сказать: «Отелло» — это «молодежный» Шекспир. Не упрощенный, но доступный. Эмоциональный, захватывающий, обаятельный, честный.

Декабрь 2006 г.