А. Рэпп. «Тонкие благородные газы». VI студия МХТ.
Режиссер Роберт Олингер, художник Мария Утробина

Бывает такое: американцы, заразившиеся бациллой страсти к русской культуре, сворачивают горы в стремлении добиться ее взаимности.

Роберт Олингер, например, бакалавр Университета штата Индиана по специальности «театр и английская литература», стал учеником Мастерской Камы Гинкаса, совсем не говоря по-русски, — тут, вероятно, помогло чудесное свойство театра объясняться даже и без языка, средствами, так сказать, невербальными.

Система Станиславского, обратившаяся для наших театральных деятелей во что-то вроде скучноватого плюсквамперфектума, для американцев — «Метод» (произносится с почтительным трепетом), почти Священное Писание. Тот ключик к заветной дверце, что ведет к тайнам настоящего психологического театра.

Роберт Олингер, милый очкарик из породы американских интеллектуалов, и его Studio Six, составленная из одиннадцати актеров первого американского выпуска Школы-студии МХТ, на театральном фестивале «Ученики мастера» показали, однако, не Островского и не Чехова. Пьеса со странным названием «Finer Noble Gases» — «Тонкие благородные газы» — принадлежит перу олингеровского приятеля Адама Рэппа. В США этого сорокалетнего драматурга сравнивают чуть ли не с О’Нилом и с Олби, активно ставят (от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка) и называют «голосом среднего поколения».

Cцена из спектакля. Фото В. Луповского

Сама пьеса — зарисовка из жизни современного американского «дна», обычный день обычных, накачавшихся «дури» и впавших в стойкий транс рок-музыкантов, которых глючит и ломает. Такой, в общем, антинаркотический манифест, отлично годящийся для широкого показа в День Международной Борьбы с наркотиками.

Но до того как раздвинулась занавесочка, за которой — изнанка жизни и мерзость запустения, явленная во всей ее великолепной живописности, — на сцену выскочили чистенькие американские студентки, бойко пожелавшие нам Enjoy the show (типа, приятного просмотра), уселись на стульчики и звонкими голосами начали синхронить. Сначала они просто сидели — бесстрастные наблюдатели, представительницы другого, пахнущего мятным чуингамом и свежим стиральным порошком, мира («Вы еще не пользуетесь Тайдом? Тогда мы идем к вам!»).

Cцена из спектакля. Фото В. Луповского

Молчали долго, переводить было нечего: режиссер закатил смелую, минут на семь, паузу, почти что персевалевскую паузу в «Дяде Ване», показанном на «Балтийском доме» (которая, как мы помним, стоила дорогого).

Роберт Олингер тоже умеет держать паузу. В полном молчании двое, Стейплз и Чейз, сидели, тупо пялясь в большой телевизор, из которого что-то по-бизоньи страшно ухало, ревело и выло. Ревело что-то вполне безобидное, вроде «В мире животных», очевидно, вступающее в резонанс с тем, что теперь звучит у них внутри — вместо музыки.

Но даже если бы там показывали начало ядерной войны, эти двое пялились бы в экран так же тупо — режиссер и актеры дали понять сразу же, с первых секунд, что мальчики давно уже выключены из жизни. Единственное, что способно кратковременно вернуть их в реальность, — три вазочки с чем-то вроде разноцветного драже, голубенького, розовенького и желтенького.

Стейплз и Чейз — и есть «газы», те, что в химии называются «инертными» и не вступают во взаимодействие ни с кем и ни с чем, кроме маленьких разноцветных конфеток.

Пауза, надо сказать, была по-мхатовски наполнена и сыграна в полном соответствии с Методом: по большому счету, вся эта жизнь — одна большая пауза, последняя остановка в пути. Или существование post mortem.

Действие все же выплыло из транса и покатилось с хорошо темперированными переходами из лихорадки в ступор, то маскируясь под комедию положений, то погружаясь в напряженный саспенс. Оно катилось под ровный и звонкий девичий перевод, создающий отличный остраняющий эффект.

Оказалось, что под грудой хлама валяется еще одно тело, бывшее когда-то «хорошим барабанщиком», а где-то рядом обитает некая пугающая личность, мрачно расшибающая ногой экран телевизора с его голосом джунглей. Откуда-то извне появляется некто, живущий по соседству, — закомплексованный чудак, из тех, кого называют у нас «ботаник», а у них «яппи». Чудак, кажется, мог бы составить компанию студенткам-отличницам, но и он — лузер, а значит, тоже из породы «тонких газов».

В финале, под звуки печальной песни, в момент всеобщего угасания, политкорректные американские студентки в легком смущении задернули занавеску — пусть оно угасает без нас. Сам режиссер — по обе стороны. Он и с девочками, и с нами — как врач, ставящий диагноз. Но и с мальчиками тоже — похоже, что свойственный русской культуре пафос сострадания воспринят им в полной мере. Во всяком случае, он не говорит с американской жесткостью: «Это ваши проблемы».

Декабрь 2006 г.