Малый зал театра «Зазеркалье».
Режиссер и художник Андрей Свяцкий, концертмейстер Елена Шепелявая

Оперы в России сейчас не пишут. Редки и мировые премьеры — мало-мальски значительные и с громким резонансом. Жанр ждет своего автора. Но нет времени ждать у режиссеров, в особенности молодых — тех, что рвутся к освоению «виртуальных» миров оперной литературы. Тем больше помогают архивы и запылившиеся в библиотеках партитуры. Аспирант Академии театрального искусства Андрей Свяцкий положил глаз на абсолютно неизвестную, на поверку — милейшую, которую нынешний слушатель, мало искушенный в национальных разновидностях оперы XIX века, скорее сравнит с опереттой или водевилем. Одноактный опус «Verbum nobile» Станислава Монюшко — своего рода «Михаила Глинки» польской музыки — был показан в малом зале театра «Зазеркалье» (места, вполне подходящего для понятия «виртуальные оперные миры»). Показ же был инициирован консульством Польши.

Е. Витис (Зося), П. Григорьев (Станислав). Фото В. Петросяна

Заметим сразу, что все обстоятельства напоминали спектакль домашнего театра. В роли оркестра выступал рояль. Две трети зрителей составляли кровные поляки, живущие в Петербурге и являющиеся членами общества «Полония». Старательно и не без кокетства обращали на себя внимание пожилые и чрезвычайно грациозные паненки, живо и с нескрываемой манерностью обсуждавшие на языке крови наличие свободных «мейсц» («мест» — с польского. — В. Д.), которых в маленьком уютном зале при таком интересе, разумеется, не было.

Отечественный слушатель знает Монюшко по неизменной «Гальке», ряду романсов и песен, а более искушенный, может быть, знаком с комической оперой «Страшный двор» (которая из года в год идет в Варшавском Большом театре). Опера «Галька» была записана на фирме «Мелодия» в 1940—50-х и 1980-х годах. Искренность непритязательных народных мелодий в ауре романтической партитуры не могла не прийтись ко двору соседней славянской державы. В московском Большом театре опера шла несколько сезонов. Время, однако, задвинуло произведения Монюшко в нашем отечестве далеко на библиотечную полку. А было время, когда композитор приезжал в Петербург дирижировать своими сочинениями (вызвав восторги критика Александра Серова), поддерживал дружеские отношения с русскими музыкантами (вплоть до посвящения своей фантастической увертюры «Сказка» Александру Даргомыжскому).

Выбор Свяцкого был сделан в пользу одноактной комической оперы по ряду причин, одна из которых — возможность применить свои навыки и умения, приобретенную технику режиссирования на произведении малой формы, не имеющем постановочных традиций. В прошлом году исполнилось 130 лет с года смерти композитора. Тогда в Петербурге опера звучала в концертном исполнении. А еще раньше фрагменты «Честного слова» (таков русский перевод) Андрей представлял в Консерватории в качестве дипломной работы. Начало же интереса к этому сочинению было положено, когда на вокальном факультете будущий режиссер разучивал две арии из «Verbum nobile» — первую Станислава и последнюю Пакулы, которые в Польше считаются хитами от классики. Он взялся за оперу, отсылающую к укладу XVIII века, когда паны нередко заключали договор о том, что поженят своих детей, закрепляя его Verbum nobile — честным словом дворянина. Будучи во власти условностей, родители нередко даже клали будущих супругов — своих дочь и сына — в одну колыбель. Монюшко, конечно, смеется над этим обрядом как над неким «пережитком буржуазного строя». По сюжету оперы двое панов дают друг другу то самое «честное слово» — «Verbum nobile». Судьба же и без того свершает свое дело, когда выясняется, что сын одного из них уже знаком с предназначенной по этому договору девушкой и без ведома родителей готовится стать ее женихом.

Способность к ювелирной работе легче проследить именно на произведении малой формы. Сразу скажем, что постановочный опыт Андрею Свяцкому удался. Ему, кстати, пришлось дебютировать и в роли художника. Скромно оформленная сцена представляла собой нехитро обставленную террасу (стол и стулья), огороженную стенкой, увитой плющом. Опрокинутые крынки слегка напоминали нечто украинское, зато костюмы вполне соответствовали польским. Режиссер стремился минимумом средств создавать эффектные «узелки» драматургии, вводя предметы-намеки. Так, в трогательном дуэте влюбленных они как бы разыгрывают яблоками параллельный кукольный дуэт, а затем эти яблоки стыдливо съедают. С подлинной польской «фанаберией» и шляхетским апломбом был показан выход пана Пакулы с попугаем в клетке — пана, сулящего Зосе горы золотые при условии ее замужества.

Беспроигрышно был осуществлен кастинг. Актеры внешне очень соответствовали своим персонажам. Хорошо держала темпоритм спектакля концертмейстер Елена Шепелявая. Наконец, драматическая закалка певцов накладывала отпечаток на их игру (за развитием эмоций в столь малом зале каждый мог следить без бинокля). Здесь похвалы могут быть удостоены все шесть солистов, в особенности очаровательнейшая студентка Академии Елена Витис с блистательным вокалом в партии дочери Зоси и ее «млоды нажечоны» («молодой жених» — с польского. — В. Д.) пан Станислав в исполнении артиста театра Павла Григорьева. Колоритный дуэт составили также отцы — пан Серваций Лагода (Алексей Сазонов) и пан Мартин Пакула (Евгений Чуев). И слуга Бартоломей (Константин Овчинников), наиболее точно воспроизведший польскую речь. Для знатоков польский язык, на котором исполнялась опера, конечно, оставлял желать лучшего. Его знаменитое «пшеканье», безусловно, камень преткновения для певцов. Претензии же к вокалу могут быть с легкостью аннулированы, поскольку национальная и к тому же комическая опера не требует мощных оперных голосов. С характерностью же тембров все было в порядке. Так же, как и с чувством юмора, для того, чтобы «озвучить» неприхотливый, но с глубокой христианской моралью сюжет.

Июнь 2003 г.