М. Глинка. «Руслан и Людмила». Большой театр.
Дирижер Александр Ведерников, режиссер Виктор Крамер, художник Александр Орлов

По поводу «Руслана» в Большом театре возникает одна простая мысль: как бы ни старались режиссер и художник создать свой сценический текст для максимально полной подачи певцов, хора, оркестра, если эти самые певцы, хор и оркестр исполняют свои партии некачественно, все усилия постановщиков пропадают втуне. Так произошло с В. Крамером (режиссер), А. Орловым (художник), И. Чередниковой (художник по костюмам), Г. Фильштинским (художник по свету).

Как бы театр ни формулировал свою позицию по отношению к «Руслану» — не то это концертное исполнение в костюмах, не то спектакль со своим сценическим решением, — петь и играть Глинку следовало бы, как подобает на столичной сцене.

В самом деле, постановочная команда подобралась уникальная по способностям, талантам, возможностям. Почти беспроигрышный вариант. На сцене все создано для того, чтобы говорила музыка. Три высокие белые квадратные колонны, со срезанным по диагонали верхом для расположения хора и банды, — будто увеличенные во много крат органные трубы, звучащие живыми голосами. Оркестр поднят над ямой. В него вдвинута площадка для солистов — хрестоматийно известных героев знаменитой поэмы Пушкина и оперы Глинки (хотя это не одно и то же, но имена создателей уже несут в себе многое для памяти и сердца каждого). Изумительный свет Фильштинского, фантазийные костюмы Чередниковой, остроумие Крамера…

Сцена из спектакля. Фото А. Денисова

Тут рифмуются полотна: белое — картины свадьбы, черное — сцен сна и печали и игриво расписанные — сцен обольщений. Тут выносят контрабасы вместо привычного выхода карлы-Черномора, тут стоят зеркала, напоминая о романтическом происхождении сюжета или создавая зазеркальный мир истории «реальной», сюжетной и сценической, тут и ритуальные предметы — разнообразные фигуры в руках хора. Все динамично, эффектно, с точно рассчитанными действенными акцентами.

Вы думаете, что все это слагается в единую художественную ткань, упоительную по своему воздействию, потому что все поет — сцена и музыка? Ничуть не бывало. Сцена не поет, потому что актеры не играют, а честно по мере сил и возможностей выполняют задания режиссера, помня о главном — надо петь, даже хуже — демонстрировать вокал. Где уж тут непринужденность и легкость, где ощущение театра? Нет, все работают, трудно работают. А уж как поют — это отдельная песня. Иерихонские трубы явно подкачали. И прежде всего потому, что за небольшим исключением пели бессмысленно и скучно. Исключения — Екатерина Морозова (Людмила), обладающая голосом небольшим для Большого театра и не очень интересным, но отличающаяся тем, что все делала как надо. Затем Мария Гаврилова (Горислава) без особого блеска, но с живостью изобразила страдания своей героини, и Ирина Долженко (Наина) проявила возможности характерной героини. Можно еще отметить Максима Пастера (Баян), который, по крайней мере, ровно доложил свою партию, забыв, правда, что в пении может быть энергия. Остальные — это Тарас Штонда (Руслан), который выглядел и пел напыщенно и несуразно, Вадим Лыньковский — никакой Светозар, Валерий Гильманов, не справившийся с рондо Фарлафа, буквально согнувшийся под тяжестью замысловатого головного убора, Александра Дурсенева, представившая вместо красот партии Ратмира глухое невыразительное пение, лишенное к тому же дикции…

Сцена из спектакля. Фото А. Денисова

Оркестр Александра Ведерникова рассыпался под его руководством чем-то мнимо аутентичным и… мелким. Партитура Глинки, из которой черпал весь русский оперный девятнадцатый век, звучала куце и как-то половинчато, вроде как неполноценно…

Отсюда вывод — сценическое решение, нацеленное на то, чтобы главным действующим лицом оперы стала музыка, теряет смысл, если музыка не действует. Не действует в театральном, игровом смысле, не действует содержательно, не действует на публику…

Июнь 2003 г.