Трехсотлетний юбилей Петербурга гораздо в большей степени отразился на деятельности именно оперных театров. Драма себе работала и работала — своим чередом шли фестивали, запланированные премьеры, не то чтобы как-то привязанные к дате — не партийные ведь времена. Оперные же театры отреагировали так, как им предписывал собственный жанр и его ментальность — торжественно и пышно. Особенно туго пришлось Мариинскому. Правда, ему не требовалось сильно напрягать память, чтобы вспомнить, что он бывший императорский, придворный, ныне правительственный. Опера была вписана в дворцовый ритуал. С тех пор для крупных театров ничего не изменилось. Они существовали и будут (помимо всего прочего) существовать, дабы демонстрировать богатство и мощь державы. Ну куда еще мог В. Путин привезти эту тучу президентов и премьеров? Конечно, в оперу, на гала-концерт, где выступали и великие наши балерины, и великие наши певцы.
Мариинский — предмет национальной гордости. Это сегодня ясно. И этому надо соответствовать. Постановка всех частей вагнеровской тетралогии «Кольцо нибелунга», конечно, подарок и городу, и отечественной культуре в целом. События пришлось ждать сто лет, и страшно было подвести, обмануть ожидания. Не подвели. Получилось. Когда после постановки первых двух частей Й. Шаафом и Г. Пильцем — в жесткой немецкой манере, в логике актуализации мифа, с перенесением действия в сегодня — В. Гергиев сделал разворот на 180 градусов и от современности ушел в доисторические времена, это прозвучало как новое слово. Такого «Кольца» нынешний театральный мир еще не видел. В спектаклях есть недостатки, с абсолютно непривычным, выламывающимся из традиций оформлением Г. Цыпина не совсем совладала режиссура (первые две части — Ю. Певзнер, последние — В. Мирзоев). В целом же перед нами не просто новое «Кольцо», но переворот в сознании по отношении к Вагнеру, переворот в театральном мышлении… Уверена, о нынешнем «Кольце» будут написаны тонны литературы, его предстоит осмыслять и осмыслять. Но уже ясно — оно открыло ХХI век, оно станет точкой отсчета для дальнейшего, тем более что породило ощущение беспредельных исполнительских возможностей Мариинского театра.
Это подтвердил и традиционный, десятый по счету фестиваль «Звезды белых ночей». Вместо обычного месяца он растянулся на целых три, и простое перечисление программы заняло бы немало страниц. Тут «все флаги в гости к нам» — лучшие оркестры и дирижеры мира, лучшие балетные труппы, тут и еще премьеры — «Демон» А. Рубинштейна, в котором дебютировал на мариинской сцене как оперный режиссер Л. Додин, и «Чародейка» П. Чайковского в постановке Д. Паунтни — наиболее интересная и крепкая режиссерская работа театра за последние годы (см. рецензии в этом номере). Тут и выездные спектакли на пленэре — «Князь Игорь» в крепости Иван-города и «Аида» в выборгской крепости. Об этой нарождающейся форме деятельности театра надо сказать особо. Спектакли на открытом воздухе дают совершенно невероятные впечатления. То, что на сцене кажется бутафорией: исторические костюмы, оружие, мебель и прочее, — в окружении древних стен, естественного огня костров, факелов, свечей, колышущихся от порывов ветра, превращает бутафорское в подлинное. Если еще учесть, что исполняется все с полным ощущением ответственности за малейшую фальшь, за пустые глаза, за некачественное пение, то отдача исполнителей, их проживание своих ролей и драматических ситуаций создает совершенно необычное и недостижимое на сцене чувство правды. Но и это не все. Особый интерес наблюдать за техникой дела — как дирижер выдерживает баланс между певцами и оркестром (в «Князе Игоре» расстояние между ними достигало 70 метров), как используются акустические возможности или скрываются недостатки акустики, как работает искусственное освещение вместе с естественным. Наверное, зарождается целая сфера деятельности, требующая специальных знаний и подготовки, использования особого оборудования. Но пока удивляет другое — спектакли на воздухе пока можно по пальцам перечесть, возникают они иногда чуть ли не спонтанно — снялись и поехали, идут почти без репетиций, а накладок — минимум… Тянутся от театра вереницы автобусов — монтировщики, осветители, костюмеры, гримеры, балет, миманс, солисты, оркестр… На «Аиду» оркестр приехал с другого концерта вместо десяти в одиннадцать вечера и через пятнадцать минут уже сидел во фраках на выгороженной для него площадке и играл… А потом опять в автобусы — и в Финляндию, в Миккеле, потому что завтра уже надо играть там.
Мариинскому театру не позавидуешь — здесь работают так, как нигде. Но зато и результаты как ни у кого…
Впрочем, бывают и средние результаты. Это когда возникают спектакли, что называется, текущего репертуара, не запрограммированные как события. Таковым в этом сезоне стал «Царь Эдип» И. Стравинского, образовавший вместе с балетами вечер «Дань Стравинскому». Дань отдана, но «Царь Эдип» не впечатлил, хотя осуществил его известный своими новациями (правда, двадцатилетней давности) английский режиссер Д. Миллер. Хор в черных пальто со светлыми шарфами, Эдип в белой тройке и в белом же Иоакаста наглядно демонстрировали конфликт, который этим и был исчерпан. Эффект появления в финале Эдипа, с выколотыми глазами, истекающего кровью, оказался слишком «безусловным» в условном мире спектакля (сцена представляла собой кабинет с грязно-голубыми стенами, кроваво-красными стульями и странной ржавой рельсой, подвешенной почти по центру, видимо, как символ деконструкции мира). Если бы роль чтеца, комментирующего события, была отдана актеру типа К. М. Брандауэра (кстати, его выступление в Москве в «Песнях Гурры» А. Шенберга в Большом театре вызвало фурор), может, все бы встало на свои места, но то был А. Емельянов, а он не Брандауэр.
Второй пример заполнения текущего репертуара — «Триптих» Д. Пуччини («Плащ», «Сестра Анжелика», «Джанни Скикки»). Ставил уже знакомый по «Сosi fan tutte» В. Ле Моли. Спектакль мрачный, несмотря на то, что движение от одной одноактной оперы к другой — это движение от мелодрамы и очищающей трагедии к светлой комедии. Сцена на это никак не отреагировала, оставаясь все такой же коричнево-черной по обрамлению стен и костюмам исполнителей. Сработало это только в «Сестре Анжелике», где, в отличие от двух других мини-спектаклей, возникло действительно образное решение, за счет того, что одинокая грешница Анжелика, тоскующая по оставленному сыну, так и остается почти все время одна (хор уведен за сцену), а бытовая характерность других персонажей сведена к минимуму. Зато зловещей предстает фигура графини, жестоко сообщающей молодой матери о смерти мальчика. Две женщины становятся олицетворением разных жизненных миров, где монахине места нет. Мелодрама «Плащ» получилась фальшивой и трескучей, а комедия «Джанни Скикки» натужно и искусственно веселой, перегруженной актерским кривляньем (за исключением центрального героя, именем которого названа, это удача А. Гергалова).
Весенние премьеры Стравинского и Пуччини, естественно, оказались заслонены более поздними событиями, и куда более значительными по существу. Но они явно прокатные, из тех, что задержатся в репертуаре.
Из прочих наших театров на юбилей Петербурга впрямую отреагировал только театр «Санктъ-Петербургъ опера». И не мудрено — 27 мая, в день города, после трехлетнего капремонта открылось его новое помещение. Творческим подношением стала премьера оперы Г. Доницетти «Петр Великий — Царь всея Руси». Театр прямо-таки специализируется на произведениях великого итальянца и буквально вернул из небытия одну из ранних, ныне забытых опер. Опера, правда, свидетельствует, что забыли о ней неспроста — она драматургически рыхлая, будто не устоявшаяся по форме, с длиннющими ариями и ансамблями и сюжетом, в котором долго не сводятся концы с концами. История про найденного брата Катерины (вернее, Марты Скавронской) Карла, у которого в свою очередь есть парочка возлюбленных, одна из них — дочь Мазепы (оцените!), разыгрывается на птичьем дворе, хор разодет в пух и перья и, видимо, где-то откладывает яйца (на сцене их немало — целых и битых). Мысль постановщиков (режиссер Ю. Александров, художник В. Окунев), наверное, билась где-то вокруг идеи рождения Петербурга, вылупившегося тоже из… И в финале сверху спускается яйцо, но уже, похоже, Фаберже, из разлома которого видны миниатюрные Исаакий, Петропавловский собор и Адмиралтейство… Лучшим из всего этого жеманно-парикового действа был… оркестр под руководством итальянского маэстро П. Пелукки. Звучал мягко, собранно, легко, синхронно с певцами.
Театр «Зазеркалье» показал единственную премьеру — «Порги и Бесс» Д. Гершвина, явно не юбилейную по качеству. Избранный А. Петровым для постановки ход — перевести оперу в жанр мюзикла и почти эстрадно ее спеть и станцевать, превратив в «концерт для безногого и блудницы» (так сказано в программке), — приращения смыслов не дал. Возможно, потому, что главный герой волей режиссера остался сторонним наблюдателем собственной драмы. А может, еще и вкус художника А. Коженковой подкачал — то сусальные веночки в сцене пикника на обитателей нищего квартала надела, то лодочку по заднему плану сентиментальную пустила (в момент оплакивания погибших моряков). И уж совсем как на провинциальной дискотеке выглядел свет, пускавшийся в пляс зайчиками и горошками немыслимых цветов по потолку зала…
Театр оперы и балета им. М. П. Мусоргского взял в этом году по части оперы тайм-аут.
В общем, остался Мариинский в этом сезоне Эверестом на довольно ровном оперном ландшафте…
Июль 2003 г.
Комментарии (0)