Ф. Шопен. «Шопениана». Театр балета имени Леонида Якобсона. Хореография Михаила Фокина, художник Ольга Шаишмелашвили

Л. Минкус. «Пахита». Театр балета имени Леонида Якобсона. Хореография Мариуса Петипа, художник Ольга Шаишмелашвили

Ф. Й. Гайдн, К. Чистяков. «Репетиция». Театр балета имени Леонида Якобсона. Хореограф Константин Кейхель, художник Ольга Шаишмелашвили

В разговорах о Театре балета имени Якобсона до сих пор были приняты снисходительно-поощрительные интонации, как по отношению к младшему ребенку в семье: вообще-то заниматься им некогда, но, если он проявит самостоятельность — например, сам помоет посуду, — мы его похвалим. Недавно детский сад закончился: художественно значимых балетных премьер в городе нет и пока не предвидится. Среди последних новинок «Корсар» в Михайловском театре запомнится отсутствием декораций, а «Красная Жизель» Бориса Эйфмана, будучи ретушью спектакля 1997 года, полноценной премьерой считаться не может.

Балет Якобсона остался один дома. Младшенький теперь за главного.

Нынешняя премьера якобсоновцев — продолжение сериала, начавшегося два года назад. Тогда худрук коллектива Андриан Фадеев рискнул пригласить малоопытных Антона Пимонова и Константина Кейхеля и заказать им сразу три новых балета. После этого Пимонову доверили полнометражных «Ромео и Джульетту» (2014), а Кейхелю выпало сочинить одноактовку — по соседству с «Шопенианой» и Grand pas из «Пахиты».

«Шопениана». Сцены из спектакля. Фото Н. Круссера

На премьерном показе в БДТ наибольших похвал заслуживала «Шопениана» — во многом благодаря репетиторам мариинской закваски, Дарье Павловой, Юлии Касенковой и Сергею Вихареву. Кордебалет бережно воспроизводил «виньеточные» позиции рук и непривычные наклоны корпуса. Среди солисток выделялась Алла Бочарова — слитностью port de bras и медленных вращений, меланхолически-обреченным настроением. Степан Дёмин, хотя прилежно исполнял роль романтического Юноши, не избавился от жестких приземлений в прыжковой Мазурке и от резких толчков в поддержках Седьмого вальса. Общую картину омрачало чрезмерное старание и, как следствие, угловатость исполнения: хорошее сливочное масло подано к столу, но еще не оттаяло и на хлеб ложится с трудом.

«Шопениана». Сцены из спектакля. Фото Н. Круссера

«Пахита», проходившая под рубрикой «русское имперское», выглядела отнюдь не по-царски: сбитые интервалы в линиях, неопрятная работа стоп, разбросанные руки. Солистка Дарья Ельмакова и выписанный с Театральной площади Андрей Ермаков не прибавили представлению имперского блеска. Старушка «Пахита» потерялась вне родных стен Мариинского театра: генетический код труппы и память места решают все. Ни стены БДТ, ни тем более Театр Якобсона не знали времен, когда в сольных вариациях на сцену выходили украшенные дорогой ювелирной продукцией обольстительницы, когда из великокняжеской ложи их лорнировали высочайшие покровители, а после спектакля всех ожидала ночная оргия у Кюба или где-нибудь на Островах. Новую «Пахиту» танцевали неопытные девушки, на которых из-за кулис смотрели бойфренды из числа коллег, а после спектакля всех ожидали полтора месяца гастролей.

Гвоздем вечера была назначена «Репетиция» Константина Кейхеля. В программке автор настаивал, что основой балета послужила «Репетиция оркестра» Феллини, а сюжетная коллизия — репетиция в помещении, где продолжается ремонт, — весьма актуальна для российских театров. Аннотация сообщала о «ярком смелом эксперименте в жанре острохарактерного гротеска». Лукавила, конечно.

«Шопениана». Сцены из спектакля. Фото Н. Круссера

Из киноленты Кейхель произвольно заимствовал внешние приметы: ситуацию репетиции, выключение света, бьющий в лицо прожектор — и составил из них разноцветный и, как предполагалось, веселый балетик. На сцене без кулис и падуг, на фоне абстрактно-экспрессионистского задника (превосходная сценография Ольги Шаишмелашвили) слоняется парочка рабочих (Светлана Головкина и Айдар Ишмухаметов) — весь спектакль они мило дурачатся, вымазываются краской и путаются под ногами кордебалета. Затем сцену наводняют фриковатые оркестранты во фраках, суетится Дирижер (Андрей Гудыма, пластически самый точный участник балета), и под музыку Гайдна все прыгают и злятся — поди пойми отчего.

В качестве жанровой модели Кейхель избрал «черно-белые» балеты Иржи Килиана — «Шесть танцев» прежде всего. В качестве саундтрека легкий Моцарт (у Кейхеля — Гайдн), выбеленные лица, пудреные головы, обилие гипертрофированной, почти клоунской пантомимы, которая при малейшей небрежности превращается в бестолковое кривляние. Работа с предметами. И какая-нибудь выходка в финале — например, что-нибудь падает с неба.

«Пахита». Сцена из спектакля. Фото Н. Круссера

Килианом, как ветрянкой, в детстве переболели почти все российские сочинители — с тех пор, как на пиратских видеокассетах к нам проник NDT. Надевали парики, лицо — белили, подпрыгивали в нелепых позах под Моцарта — копировали абрис, забавные приметы псевдоклассицизма. В домашних условиях от килиановской dramma giocosa почти всегда оставляли только «веселое», игнорируя категорию чувственного, мучительно-сладкое переживание собственной телесности, — и трудно вербализуемое ощущение трагического, лукавое подмигивание Черного человека.

Все страшное Кейхель в «Репетиции» обезвреживает: из кинематографа Феллини и театра Килиана он изымает трагическое начало, травестирует выбранные образцы. Взять хотя бы кульминацию фильма, когда стена изрыгает сама себя и над грудой кирпичей зависает огромный чугунный шар, почти что планета Меланхолия. В балете на последний аккорд на всех обрушивается куча цветных кубиков — тут и сказке конец.

«Репетиция». Сцены из спектакля. Фото Н. Круссера

Хлопотание лицом и назойливая бытовая жестикуляция; суетливые «танцы руками», скрывающие недостаточную лексику; кавээновские катания на табуретах (лет пятнадцать назад одна команда изображала спуск с парашютом, лежа пузом на офисных креслах, было смешно) — словом, довольно поверхностно понятый стиль NDT молодому хореографу полагается простить. Проблема № 1: год назад Константин Кейхель поставил в Екатеринбурге идентичный по структуре и стилистике балет «Вакансия» — только вместо банок из-под краски там стояли полые кубы. Проблема № 2: в том же Балете Якобсона хореограф дебютировал балетом «Столкновение», в котором визуальная идея разделения пространства была беззастенчиво взята из килиановской «Бессонницы».

После премьеры «Вакансии» сравнения с «Шестью танцами» звучали высшей похвалой. Подражание великому Килиану (великому Баланчину, великому Эку) есть благородное дело для всякого неофита — пока оно не превращается в осознанное фабричное производство.

«Репетиция». Сцены из спектакля. Фото Н. Круссера

Помимо этого к «Вакансии» можно предъявить претензии по части рыхлой драматургии, по поводу исключения из балетного спектакля категории пространства (почти весь танцевальный текст — моторный бег на месте), по поводу слабой разработки кордебалетных ансамблей. В конечном счете Кейхель обратился к модели «дирижер — оркестр», то есть к классической балетной оппозиции «протагонист — кордебалет», к старинной модели концерта; балет как жанр наверняка мог высказаться на эту тему самостоятельно, не прибегая к рассказам о ремонте.

Новейшая история Балета Якобсона — история сироты, которому постоянно припоминают происхождение от великого отца. Каждая премьера становится актом сопротивления мемориальному предназначению (поддержание мифа об основателе) и коммерческой рутине (двести «Лебединых озер» в год ради пропитания). В этом смысле ребячества и кривляния «Репетиции» понятны — они имеют символический, ритуальный характер: не дать себе забронзоветь, не поддаться разговорам о Наследии и Прекрасном Прошлом, начать в ответ кидаться цветными кубиками и перепачкаться яркой краской назло всем взрослым. (Важная деталь: большинство участников премьеры — позавчерашние выпускники балетных училищ, а худрук Андриан Фадеев по общероссийским директорским меркам — еще младенец.)

«Репетиция». Сцены из спектакля. Фото Н. Круссера

Самое прекрасное, что теперь могут сделать Фадеев и Кейхель (соответственно, заказчик и исполнитель), — с тем же ребячеством расколотить все банки с домашними настойками на Килиане. Потом отправиться в гости на какой-нибудь фестиваль танцевального искусства, чтобы предложить коллаборацию самой маргинальной и далекой от балета компании. Театр Якобсона к этому готов, вне сомнения, только сам об этом не знает.

К слову, в прошлогодних «Ромео и Джульетте», где враждующих Монтекки и Капулетти заменили театры классического балета и modern dance, можно было поступить радикально: не заставлять одного хореографа-неоклассика выдумывать два разных языка — к чему он органически не способен, — а позвать на роль «модернистов» корявых непрофессионалов из подвала или с улицы. Тогда несколько ходульная режиссерская концепция не засохла бы, а театр впервые за долгие годы испытал художественный, а не производственный стресс, — что в переводе на русский значит: «Черт, как они это делают?» вместо привычного «До скольки репетиция?»

Ноябрь 2015 г.