Фильм Аудрониса Люги «Эймунтас Някрошюс: Отодвигая горизонт»

Мы такого Някрошюса не видели и не слышали. Облик режиссера, хотя бы раз в год появляющегося в России, на фестивалях «Балтийский дом» или «Сезон Станиславского», таков: кажущийся нелюдимым человек, на пресс-конференциях сидящий где-то с краю, обычно произносящий не более одной-двух фраз — отнюдь не формальных, но очень кратких, «концентрированных». Он никогда не выходит на сцену кланяться вместе с артистами, кажется, что публичность своей профессии он вообще переносит с трудом. На многих фотографиях запечатлена его фигура, вся как бы скрученная вовнутрь (нога на ногу, рука подпирает подбородок, и пальцы закрывают часть лица). Такая замкнутость — не высокомерие, а глубокая погруженность в себя, в свой внутренний процесс.

Кадры из фильма. Фото В. Луповского

В фильме Аудрониса Люги Эймунтас Някрошюс говорит — почти все полтора часа, что длится документальная картина. Он говорит с автором фильма, говорит с актерами… Зрителю приоткрыли дверь туда, куда никто из посторонних вообще-то допущен быть не может: на комнатные репетиции, где в пробах, иногда кажущихся глупыми и бесцельными, сцена за сценой рождается спектакль «Борис Годунов». Някрошюс полностью доверился автору фильма, с которым его связывают двадцать лет дружбы и сотрудничества, постепенно привык к камере и перестал ее замечать, и в результате на пленку оказался запечатлен монолог мастера, абсолютно небывалый по своей откровенности.

Работа над фильмом велась в течение двух лет. Часть съемок проходила в Италии, в Виченце, где Някрошюс руководил знаменитым ренессансным театром «Олимпико», а основной процесс шел параллельно с подготовкой «Бориса Годунова» в Литве.

Премьера состоялась в сентябре на фестивале «Сирены» в Вильнюсе, также фильм был показан в Москве в «Гоголь-центре» и в Петербурге на фестивале «Балтийский дом». Замечу в скобках: Някрошюс на премьеру не ходил, заранее не отсматривал никаких рабочих материалов картины и не видел фильма целиком… Во всяком случае, в октябре дело обстояло так.

Перевод названия «Отодвигая горизонт» (не «раздвигая горизонты») принципиально важен: в эти слова вложена энергия почти физического усилия, которое необходимо человеку, чтобы отдалить приближающуюся границу жизни. Начиная работать над «Борисом Годуновым», Някрошюс не был вполне уверен в том, что будет в состоянии ее завершить. Врачи опасались за его здоровье и даже за жизнь. Решение о том, может ли режиссер браться за выматывающий и явно долгосрочный проект, принималось целым консилиумом…

В фильме Люги Някрошюс предстает человеком борющимся — с подстерегающей старостью, с неимоверной усталостью, накопившейся за все эти годы, с собственным опытом, который подбрасывает удобные опробованные ходы. Это именно мужественная борьба, тяжкая битва, отчаянное сражение, которое ведет художник в кадре, несмотря на то, что он большую часть экранного времени сидит неподвижно. Недаром для эпиграфа Аудронис Люга выбрал строку из «Энеиды» Вергилия «Hoc opus, hic labor est!» Эта фраза, характеризующая подвиг творческого человека, выбита на портале в театре «Олимпико»: «Вот это подвиг, вот это труд!» Ежедневный труд, мужская тяжелая работа.

Эймунтас Някрошюс: «Когда еще не начинаешь работу, а работать так хочется, и что-то интересное думаешь, и, кажется, фантазия работает прекрасно, наедине с самим собой, и настроение хорошее, но приходишь на первую репетицию, на вторую, и так всё быстро опадает… Тогда только труд спасает. Долг».

Композиция фильма ясна и проста, не перегружена монтажными изысками. Диалог автора с героем (Люга и Някрошюс сидят на скамейке во внутреннем дворике «Олимпико», среди древних статуй, на фоне увитой виноградом стены, и спокойно, неторопливо беседуют, глядя на проходящих мимо людей) перемежается сценами репетиций. Изредка на считанные секунды врезаются кадры из прошлых легендарных спектаклей. Сахар из «Квадрата». Девочка — судьба-смерть с колесиком из «Маленьких трагедий». Отелло и Дездемона, дверь и вода в бокалах. Тузенбах, Ирина и вращающаяся на столе тарелка. Гамлет и лед… Мне кажется, прямое соотнесение сегодняшних поисков режиссера с его более ранними созданиями — ход довольно смелый со стороны Люги, потому что зачастую нынешние работы мастера и зрителям, и нам, критикам, нравятся меньше тех, любимых. Но смелость в принципе свойственна этой картине! Большая храбрость нужна для того, чтобы показать, как появляются на свет те образы, которыми мы потом восхищаемся. Огромная вера в Някрошюса необходима, чтобы дать нам увидеть, каким беззащитным он выглядит на репетиции, какими неуверенными шажками движется он от замысла к воплощению…

Кадры из фильма. Фото В. Луповского

Нет, не так. Внутри него явно есть верное, сильное ощущение смысла. Есть видение. Он знает, что он хочет сказать. Но способы выражения ищет на ощупь, осторожно, медленно продвигается вместе с актерами. Нет никакой диктаторской воли в том, что он предлагает исполнителям, — он «сочиняет артистом», артистом записывает в пространстве тот художественный текст, который неизвестными письменами, иероглифами начертан у него внутри. С помощью актера режиссер этот текст как бы расшифровывает — в том числе и для себя.

Есть два слова, которые возникают на репетициях регулярно: «детскость» и «эксперимент». Наверное, они связаны, потому что под экспериментом Някрошюс часто подразумевает какую-то «глупость», почти детскую затею, которая должна дать толчок решению эпизода. В фильме очень много про детей, про детское в персонажах (в Гришке, например). В начале за кадром мы слышим рассказ Эймунтаса о внучках, а в конце он долго вместе с актерами ищет звук nbsp;— топот детских ног, с помощью которого решается сцена смерти Бориса. «Эксперименты», которые он предлагает проделать, тоже наивны, выглядят какой-то ерундой (разумеется, режиссер первый, кто произносит это слово!). Скажем, артистам, играющим Шуйского и Воротынского, он в первой сцене пьесы велит «выронить» глаза и лишиться зрения. Князья потряхивают пластиковыми коробочками, гремя в них глазами-шариками… А умирающий Годунов — Сальвиюс Трепулис надувает один за другим синие воздушные шарики. Дует, дует — и силы уходят, шарик вырывается из губ, как последний вздох… Подобные приемы, нащупанные прямо здесь и сейчас, иногда вызывают даже у привычных ко всему, давно работающих с Някрошюсом актеров недоумение, почти раздражение. И Аудронис Люга оставляет в своем фильме такие маленькие «бунты» против мастера, опять-таки не боясь повредить ему в наших глазах. Невероятно сильное место в фильме — короткая стычка, в которой бесконечно терпеливый, кропотливо, мягко и детально все разъясняющий Някрошюс не выдерживает и чуть отвердевшим голосом говорит: «Ну ладно, мужики, я уже какой-то четвертый вариант предлагаю, вчера был какой-то пятый… Ну я тащу себя за уши. Тащу. Вы видите это и в других сценах. Я не сижу — как Бог даст, так и будет. Что-то несу, может — плохо, может — крохи, но если мы не подтянемся — всё… Только хочу сказать — я себя каждый день тащу». Это признание — «тащу себя» — производит огромное впечатление.

А. Люга. Фото В. Луповского

Есть и другая, противоположная по настроению, репетиционная сцена: неожиданно режиссер предлагает Гришке, которого «достала» излишняя гордость чванливой Марины Мнишек, «пёрнуть» в ответ на ее угрозы… Надо видеть, как все, кто находится на площадке, начиная с Эймунтаса, хохочут буквально до слез над тем, что пришло в голову. Им так весело, так хорошо вместе, и понятно, что этот общий естественный смех — знак взаимопонимания, готовности отважно пускаться в любые стороны. «Глупые мысли всегда лучше умных», — утверждает Някрошюс. Самое забавное, что эта грубая, нелепая и смешная выходка Самозванца осталась в спектакле. А другая придумка — у Гришки в келье начали чесаться подошвы ботинок — видоизменилась, усилилась: подошвы загораются, «ноги горят», надо бежать из монастыря и следовать своей отчаянной судьбе…

Неспешно, без суеты выстраивает Аудронис Люга драматический театр Литвы (Вильнюс). действие своего фильма, постепенно втягивая зрителя, приковывая его к экрану. Вот перед началом работы моют пол в репетиционном зале. Вот взгляд камеры скользит по столу, на котором привычный режиссерский набор: пачка «Мальборо», чашка кофе, внимания знаменитого литовца Эймунтаса Някроочки лежат на раскрытой книге, страницы испещрены пометками. Где-то вдалеке слышен голос Някрошюса… Происходит медленное, осторожное внедрение в пространство, где действует художник. Фильм снят очень деликатно, бережно по отношению к герою, и при этом в работе Люги есть определенность, четкость: это его авторское представление о Някрошюсе, мы понимаем, каким он видит его.

Без пафоса и показного глубокомыслия Някрошюс говорит с ним о своей философии, о естественной и ясной жизненной позиции. О том, что есть труд и долг, о том, что красиво, когда «ноги человека на траве, а голова над облаками», что такое «мысли с поднятой головой» и «мысли, опустив голову»… Переводить на бумагу, записывать словами высокое косноязычие Някрошюса весьма непросто, но Аудронису Люге, сделавшему не одно интервью с мастером, литературно оформившему запись его уроков (см. «ПТЖ», № 12, 31, 34), в этом деле равных, наверное, нет. Все дело в глубоком понимании мира художника, в прямом подключении к его творческому потоку.

…В самом начале фильма мы видим кадр из «Квадрата»: рука, кусочки сахара между пальцами, другая рука нежно берет эти белые кубики, и звучит голос: «Спасибо, спасибо, спасибо»… Конечно, картина о Някрошюсе — это не только портрет, написанный с любовью. Это еще и благодарность.

Ноябрь 2015 г.