Б. Брехт. «Последнее китайское предупреждение». Молодежный театр на Фонтанке.
Режиссер-постановщик Семен Спивак, художник-постановщик Владимир Фирер

Никаких следов несчастий и бед человеческих не приметишь на сцене Молодежного театра. Напротив, кругом как в горнице: прибрано, светло.

А между тем играют Брехта, который нынче у всех на уме. Недавно Миндаугас Карбаускис поставил в Маяковке комедию «Господин Пунтила и его слуга Матти», в «Табакерке» выпустили спектакль «Страх и нищета Третьей империи», Московский Художественный театр еще раньше включился в брехтиану «Трехгрошовой оперой» Серебренникова, а Юрий Бутусов в московском Пушкинском поставил «Доброго человека из Сезуана». И вот теперь — «Последнее китайское предупреждение» Семена Спивака.

Сопоставление спектаклей Бутусова и Спивака напрашивается само собою: странное дело, но два очень разных режиссера взяли одну и ту же пьесу, для русского театра чуть ли не более знаковую, чем для родной немецкой сцены. С «Доброго человека» начиналась легендарная — любимовская — эпоха Театра на Таганке, с ее остро социальным, современным звучанием. Но именно оно и оказалось изгнано из обоих спектаклей. Ни Бутусов, ни Спивак в диалог с традицией театра Любимова вступить не захотели.

При этом почему к Брехту обратился Бутусов, вполне понятно: режиссер, всегда занятый философскими проблемами, и тут не изменил себе и стал разбираться с диалектикой добра и зла. Пренебрегая знаками современной действительности, помещая героев в пространство вне времени и вне быта (черная сцена местами «раздета» до кирпича, местами захламлена старыми поломанными предметами, а одиноко свисающие голые ветви искусственных деревьев в полумраке сообщают ей поэтичность конца света), Бутусов приближался к экзистенциальному пониманию зла, которое, по его мнению, тотально. Пользуясь условным языком философской притчи Брехта, крупными и страстными мазками он писал трагедию человечества.

Зачем Брехт понадобился Семену Спиваку, ответить куда труднее. Добро и зло, переплетающиеся в каждом персонаже пьесы, режиссер решительно развел и из философских превратил в катего+рии нравственные. Сохранив сюжет, он пробовал, как и Бутусов, уйти от жизнеподобия и конкретики. Сложных брехтовских персонажей он сделал не столько живыми людьми, сколько сказочными аллегориями, однозначными и заданными как бы с самого начала. Название «Добрый человек из Сезуана» (или — «Добрый человек из злого Сезуана») подошло бы спектаклю Спивака намного больше, чем «Последнее китайское предупреждение».

Главная героиня сцены — актриса Эмилия Спивак. С очаровательно вздернутым носиком, изящная Спивак в роли проститутки Шен Де мила, добродетельна и вполне невинна. Если вы не знаете, то мы подскажем: со сказочными проститутками всегда так. «Я не добрая», — возражает она спустившимся на землю богам, и мы сразу же ей не верим и, как в любой сказке, заранее твердо знаем, что эта скромность будет вознаграждена по заслугам.

У Брехта, казалось бы, посложнее. Но режиссер пожелал остановиться тут. При этом он заметил, что кругом, особенно в сравнении с 1980-ми, сделалось как-то неуютно: люди стали злы, жадны, грубы. И та путеводная звезда, что вела режиссера на протяжении всего его творческого пути, — вера в человека, такого простого, забавного, трогательного, — погасла.

Поскольку Спивак предпочитает заниматься жизнью, а не всякими эмпиреями, то философией добра и свободы он не заинтересовался. Если в пьесе Брехта боги дарили Шен Де по существу свободу выбора, то в этом спектакле она получила от них обещание честной жизни в роли молодой симпатичной предпринимательницы — хозяйки табачной лавки.

Но эта надежда угасла, едва мелькнув. Вокруг девушки оказались одни воры и негодяи!

Добрую Шен Де разоряют разные прихлебатели: как из лесу звери, в лавку сбегаются голодные, но гладко выбритые и причесанные бомжи. Эти мелодраматические злодеи наглядно доказывают, что хорошему человеку в их обществе не прожить.

Э. Спивак (Шен Де), С. Малахов (Ян Сун).
Фото Ю. Кудряшовой

Сцены из спектакля.
Фото Ю. Кудряшовой

Э. Спивак (Шен Де).
Фото Ю. Кудряшовой

Э. Спивак (Шен Де).
Фото Ю. Кудряшовой

Тогда девушке приходится входить в роль молодого Шой Да. И тут актриса начинает томиться. Когда она заставляет двигаться массы рабочих (прихлебатели азартно работают в манере рор-подтанцовки), возвышаясь над ними на черном широком помосте, ее хрупкая фигурка в мужском костюме говорит только о том, что она всегда была и посейчас все та же — наша милая, кроткая Шен Де. Совсем тонким голоском она выкрикивает указания лентяям — и зритель понимает сразу: быть недоброй ей совсем не по душе.

В самом начале спектакля на большом экране, растянутом по всему заднику сцены, нам показывали кадры из знаменитого вестерна «Великолепная семерка», с ковбоем — Бриннером крупным планом. Смотрели его, согласно приоткрыв рты, и персонажи спектакля — многочисленные жители Сычуани. Вероятно, перевоплощаясь в Шой Да, Шен Де лепит образ с подсмотренного ею на экране героя. Представления о зле добропорядочная девушка может почерпнуть только из кино — вот насколько чиста и наивна. Потому и играет в Шой Да натянуто, подчеркнуто фальшиво.

По законам жанра ей положено жертвенно любить, а она занята укрощением несознательных граждан. Впрочем, лирическая драма в спектакле все же состоялась, и снова благодаря одной только Эмилии Спивак. Она играет то, что умеет и любит, и играет хорошо. Ее любовь к безработному летчику, эгоистичному избалованному маменькину сынку Ян Суну, прощает все его предательства, трепещет и верит в лучший исход, но уж слишком очевидной предстает в конечном счете человеческая несостоятельность парня.

В сцене ночного свидания Шен Де и Ян Суна Эмилия Спивак и Сергей Малахов сидят на пустынной сцене, крепко обняв друг друга. Время для влюбленных замирает, их силуэты освещают три молочно-желтые огромные луны.

Такая внятная лирика для Спивака важнее холодноватой эпичности. Поэтому из пьесы он изгоняет чуть ли не главное, что делает Брехта Брехтом, — зонги, которые поют актеры, от собственного лица комментируя сценическое действие.

В спектакле Бутусова они были, к слову сказать, тоже использованы не по назначению: из актерских авторских реплик они превратились в крик души героев, в их истошную, щемящую исповедь. Финальный зонг, напротив, из спектакля ушел, и это выглядело вполне симптоматично — Бутусову нужен был безвыходный, отчаянный конец. Крах. Конец мира для людей.

У Спивака отношение к происходящему выражено в самом развитии сюжета — зонги ему не нужны. Музыка Дессау звучит в фойе театра перед началом спектакля (зажигательное пение и темпераментный контрабас Константина Дунаевского), а для сцены музыкальное сопровождение сочинено Игорем Корнелюком — куда как человечнее, мягче и ближе к людям.

Лирическую женскую тему Эмилии Спивак на полтора тона ниже и глубже взяла в спектакле Алла Одинг в роли домовладелицы Ми Дзю. Увлекшись не существующим в реальности молодцем Шой Да, стареющая женщина ждала свидания, крепила к поникшей шевелюре райский цветок, таяла при встрече с красавцем, оскорблялась его надменным отказом. Но, в отличие от Шен Де, к лагерю «добрых» все же не примыкала, потому что с деньгами ради любви расставаться не торопилась.

Остальные роли выглядят в спектакле трафаретно. Но это не актерская ошибка, а жесткое требование моралите, которым в конечном счете и был, по всей видимости, занят режиссер. Ян Сун у Сергея Малахова вышел подчеркнуто одномерным, обыкновенным и вполне безобидным негодяем. В нем нельзя заметить ни тени любви, ни жара мечты — только ничем не мотивированную жажду летных приключений. Основная краска в образе его мамаши госпожи Ян — Татьяны Григорьевой — глупое и грубое ханжество. В качестве будущей свекрови злодейка бегает по сцене, чтобы остановить китайскую свадьбу — то ли не нравится, что она какая-то «не наша», заморская, то ли просто не хочется расставаться с любимым сыном.

В своих обвинениях режиссер последователен. Под его обличающую шашку попали даже боги, которые добры в спектакле как-то по долгу службы, а вообще — нет, конечно, не добры. Зато кое-кто все же оставался на протяжении всего спектакля добр. И этот персонаж — театральная публика, которая получила (в качестве последнего китайского предупреждения) в лице Шен Де пример хоть и одного, но по-настоящему доброго человека.

Октябрь 2013 г.