Меня известие об этой смерти кольнуло, может, острее, чем кого-либо из знавших Юру. Юра Изотов для меня не только бывший начальник и коллега, но, как теперь вижу, — образ.

Он был тем, благодаря кому судьба подарила мне тринадцать счастливых лет пребывания в театре. Двадцатилетним юношей я пришел к проходной БДТ устроиться хоть кем-то, и «господин великий случай» свел меня с Георгием Васильевичем Изотовым, начальником радиоцеха. Случайно у него оказалось место в цеху, и он взял меня к себе — наудачу.

Юра и сам некогда оказался «человеком в случае». Но то был Счастливый случай. В 1958 году он, двадцатилетний парень (как я десять лет спустя), без профессии, без знаний и со смутной целью в жизни, пришел в БДТ, пришел случайно — надо было куда-то устроиться после армии, и мама помогла. Его взяли в только что организованный радиоцех. Но в цехе не было заведующего, и скоро Юра, вплотную занятый звуковым оформлением спектаклей, был сделан начальником и звукорежиссером. С тех пор трудовая книжка Юры лежала в отделе кадров БДТ до самых последних Юриных дней, то есть в течение 55 лет. В ней — всего одна запись.

В театре люди находят себя не только как профессионалы, но и как личности. Георгий Васильевич Изотов, может, самый яркий пример того, как театр создал человека, как помог стать личностью.

Юре, что говорить, повезло с театром. Но и театру, думаю, повезло с ним. Изотов очень скоро вырос в настоящего мастера звукозаписи и — организатора: он умел зажигать, увлекать, сплачивать людей, умел погружаться в работу до самозабвения (а нередко и забвения интересов своих сотрудников).

Но главное — он почти сразу стал человеком театра. А это непросто. Немало народу работало в театре по многу лет, но не все становились людьми театра. Принято думать: театр — это труппа артистов во главе с режиссером. Но театр — это некое единое существо, некая структура, не признающая «кастовых» перегородок. Я говорю это не из патриотизма работника постановочной части, а на основе личного опыта. Всякое новое лицо в театре сразу замечали, кем бы это «лицо» ни было. Товстоногов на репетиции, где у него частенько сидели свободные от ролей артисты или кто-то из постановочной части, — едва заметит в зале новую девушку-уборщицу или нового рабочего сцены, непременно подойдет и спросит: а вы кто? Если это был новый сотрудник, спокойно отходил — шеф не любил чужих на репетиции. Это я к тому, что Гога знал свой театр «в лицо».

Шеф, как многие властные и сильные люди, до трогательного нуждался в помощниках, в тех, кому можно довериться в вещах, ему не совсем доступных и понятных (не тратить же на это силы), и, главное, в тех, кто может понять его с полуслова. Из постановочной части он просто не мог обходиться, например, без завмуза Семена Розенцвейга, зав. светом Евсея Кутикова — и без звукорежиссера Юры Изотова. Часто слышалось из зала: Сенечка, Севочка, Юрочка. Сколько помню, завпоста Куварина шеф никогда не звал Володенька. А многих, хотя и знал по многу лет, — звал по имени-отчеству. И мне кажется (то есть я уверен), что это шеф «создал» звукорежиссера Юру Изотова. Гога подбирал себе людей не только из актеров, но и из постановочной части. И не просто подбирал — он взращивал, он создавал человека, как Пигмалион, осторожно воспитывал помощника. В своем эссе о Товстоногове Юра вспоминал, как шеф однажды сказал ему: «Я коллекционирую людей. Тех, кто творчески относится к профессии». Да, шеф не мог обходиться без Юры — но он сам не один год приучал его к этому. И Изотов интуитивно и очень быстро вошел в роль, научился понимать и чувствовать, что шефу нужно.

Юра оказался человеком очень восприимчивым. Он, например, быстро постиг тонкости театральной дипломатии, научился быть в меру тактичным, вежливым, в меру обаятельным, знал, как и когда (и где) рассказать байку, подискутировать о спектакле или артисте. Но так же в меру бывал грубоват и безапелляционен. Мог тонко и ловко пошутить или обойти какой-то пикантный момент, а мог «врезать» по первое число. Тут он, конечно, копировал шефа, которого отличали те же качества, правда, на более высоком, элитно-театральном уровне. Шеф, этот образец высокой культуры для всех, мог запросто крикнуть на репетиции: «Володя, ну что там повесили какую-то хреновину, понимаэте?» Этакий был изыск театральной демократии.

Еще что отличало Юру от коллег по другим цехам — он не чувствовал себя «кем-то» из постановочной части. Не было у него и тени сознания человека подчиненного, умел держать себя. С шутками-прибаутками — но он был маленький «мэтр». И это тоже была оглядка на Товстоногова. Гога не любил людей подобострастных и даже играющих роль «гордого слуги». Подобострастию он предпочитал безмерное уважение к себе, признание его выдающейся роли в современном искусстве. И Юра, конечно, чувствовал это. Смело, может, выражусь, но Георгий Васильевич Изотов — это одна из весьма удачных премьер режиссера Георгия Товстоногова. Не просто в театре, но именно возле Гоги Юра стал личностью. Гога возбудил в нем творческую жилку.

Но быть театральным человеком — это еще и быть в курсе театральных дел вообще. Юра был всегда в курсе. Проработав в БДТ и насмотревшись на работу своего кумира, он решил пойти в театральный на режиссерское. Гога посоветовал ему на театроведческое заочное — из-за трудности совмещения учебы и работы. Юра и поступил, и учился легко, хотя в далеком 1958-м в смысле театральных знаний начинал с нуля. Язык у него был подвешен, говорил он хорошо, с жаром, мысли излагал умные и толковые и тут не подражал никому.

Он много разъезжал с театром (только за границей был 87 раз — его собственные подсчеты), у него завязались связи с театральным миром. Друзья были не только в БДТ. Помню его дружбу с артистами моcковского «Современника» — прежде всего с Михаилом Козаковым и Игорем Квашой. Они читали его рассказы на радио — да, в один прекрасный момент Юра стал писать. У него открылся литературный дар. Рассказы были очень неплохие, с чувством языка, стиля и с юмором. А его курсовые работы и учебные рецензии в институте были порой просто великолепны — остры, с подлинно публицистической напряженной нотой. Юра писал сценарии передач для телевидения — у него всюду появлялись связи, и он умел их налаживать, располагал к себе людей. Откуда все это взялось в бывшем юноше без определенного рода занятий? Конечно, было мощное влияние театра, влияние стиля работы и стиля общения Товстоногова. Гога был для Юры, как и для многих, примером мощной творческой самоотдачи. Юра признавался, что когда шеф по-дружески брал его за плечо, у него «ноги таяли», а в своих воспоминаниях пишет: «Когда отчима не стало, Товстоногов заменял мне отца». Шеф это прекрасно понимал и чувствовал. И держал себя соответственно.

Юра был, конечно, от природы талантливым человеком и оказался на своем месте. Театр его таланты «развернул». Однажды даже оказалось, что он хорошо рисует, его работы оценил сам Кочергин…

Юра любил игру — в высоком смысле— и часто играл по жизни. Умел, если надо, «запудрить мозги» начальству, лишь бы достать что-то для цеха, для удобной работы, а иногда и просто из баловства. Помню, зачем-то приобрел для цеха милицейские «матюгальники», как их называли в народе. На вопрос: «Юра, а зачем нам матюгальники?» — отвечал фразой из Райкина: «Пусть будут». Но при всем том именно усилиями Юры был создан цех: он убеждал дирекцию купить то венгерскую, то финскую дорогую аппаратуру — пульты, магнитофоны, микрофоны. Умел определить задачу, распределить фронт работ, но и требовал с подчиненных, хотя нередко с «психом». Добивался ставок для сотрудников, новых штатных мест. А когда уже приобрел весьма солидный вес в театре, даже помог некоторым своим коллегам с получением жилья. Сказать, что Юра был «сама доброта» — не могу. Но в нем не было ни озлобленности, ни завистливости, ни мстительности, ни начальнического желания подавить человека (увы, обычное явление). И это располагало. Просто он часто вел себя как «король-солнце»: добр по капризу и по капризу жестковат и даже жестоковат. Такое свойство отличало и Товстоногова.

Конечно, влияние и уроки Товстоногова не возымели бы действия, не окажись у Юры восприимчивости в нужном направлении, например, не проявись у него, как я потом понял, задатки лидера (неслучайно все годы Юру тянуло в общественную работу). Держа себя «мэтром», часто вступал в конфликты и с тем же Розенцвейгом, и с сотрудниками. Любил изобразить начальника на людях. Придирался по пустякам… У меня не получалось спаять какую-то цепь. Юра накидывался: и «руки-крюки», и «это тебе не мясорубку крутить»… Я огрызался: «Думаю, и Товстоногов бы не смог это спаять!» — «Потому он занимается другим делом!» — парировал Юра. Не могу сказать, что Изотов был тот человек, которого «все любили», да он на это и не претендовал. Но без Юры было скучно. Есть такие личности — появился, и общество расцветает, беседа оживляется. Надо сказать, рассказчик Юра был отменный, умел поддержать беседу, и ирония у него была какая-то особенная, «изотовская», саркастичен бывал. Не один год помнилась в театре шутка Юры на репетиции «Лисы и винограда», когда про заключительную фразу Эзопа-Юрского «Где ваша пропасть для свободных людей?» он, как бы оговорившись, спросил из радиоложи у Товстоногова: «Георгий Александрович, у меня какая реплика? Где ваша пропасть для советских людей?» Это были 60-е годы…

Да, у Юры через край было нахальства, что греха таить, но не было бахвальства и самомнения. При его природном умении писать, например, и еще делать многое, его всегда точил червячок сомнения. Он и рассказы свои, и рецензии давал читать не всякому, выбирал кому. Предлагал как-то робко, стесняясь. И всегда, играя в лукавство, но с искренним страхом спрашивал: «Ну как? Не полная чушь?»

Помню, когда много лет спустя я работал с Еленой Горфункель и коллегами над сборником воспоминаний о Товстоногове, Юра прислал мне свое эссе, просил посмотреть, помочь, может, что не так. Мы несколько раз созванивались, что-то уточняли, поправляли. И Юра всегда был озабочен: «Ничего хоть написано? Не стыдно будет?» И добавлял с юмором: «Ведь на века…» И я-то знал, что он не кокетничает.

Г. В. Изотов в радиоцехе. 2007 г.
Фото М. Дмитревской

Юру Изотова не выкинуть из истории БДТ и не умалить значения его как профессионала. Ведь только представить — как звукорежиссер он в течение более чем полувека оформлял все спектакли. Все! Юра подсчитал — 180. Были тысячи сеансов записи, обсуждения и споры, порой стычки. Юра не просто «поднаторел» в своем деле, вряд ли кто мог с ним соперничать в городе. Ему удавалось сделать со звуком то, что, казалось, сделать невозможно. Помню, на репетициях «Тихого Дона» он предложил Товстоногову вместо бесконечных выстрелов (а там стреляли каждые десять минут) давать через динамики музыкальный аккорд с эхом женского плача. Товстоногову понравилось, и это вошло в спектакль. У него вообще-то были режиссерские задатки. Благодаря им, может, он в своем маленьком коллективе регулировал градус, мог даже пооткровенничать (в меру), но всегда держал дистанцию. Как Товстоногов. И, конечно, защищал нас, своих коллег, на всякого рода собраниях, коллегиях, разборках в дирекции. Кто бы это видел! Правда, потом нам доставалось от него «по первое число», но это уже частности.

Юра, конечно, останется в исторической памяти театра как неотъемлемая частичка старого БДТ, некий яркий болид, порождение атмосферы и духа театра. И не одно поколение зрителей так привыкло к этой неизменной строчке в программках театра: «Звукорежиссер Г. В. Изотов».

Юрий КРУЖНОВ