
«СТУЧИТЕ ГРОМЧЕ»
…Она была красавица, Нина Алексеевна Ольхина…
Она грациозно поворачивала лицо к собеседнику, сначала чуть-чуть опустив, а затем приподняв голову, и волшебные, немного растянутые звуки ее неповторимого тембра голоса обволакивали собеседника.
Я встретился с ней, когда она уже уходила из театра, уходила насовсем, уходила, чтобы остаться в нем навсегда. Время неумолимо бежало дальше. Она посещала театр в дни премьер, приходила на праздники, бывала за кулисами. Мне всегда нравилось наблюдать за ней, любоваться и восхищаться этой «уходящей натурой»… Конечно, я не мог и представить себе, что могу заинтересовать ее, да не то чтобы заинтересовать, а просто удостоиться ее взгляда, ее улыбки, просто кивка головы. Она была для меня «далеким Станиславским» и «близким Товстоноговым», чем-то, с чем я уже никогда не встречусь.
И вдруг однажды поздно вечером раздался телефонный звонок, и неповторимый, низкий, завораживающий голос с независимой, непринужденной и в то же время властной интонацией произнес: «Добрый вечер». Не узнать этот голос было невозможно. Нина Алексеевна попросила меня прийти к ней домой, чтобы взять пьесу, прочитать, обсудить и в дальнейшем начать репетировать и… играть… мне — с ней… с ума сойти!

Н. Ольхина (Донья Мария), В. Стржельчик (Дон Хуан).
«Девушка с кувшином». 1949 г.
Фото из архива БДТ им. Г. А. Товстоногова
На следующий день, вечером я помчался к ней, взбежал на какой-то там этаж, подошел к двери и увидел на ней небольшую прикрепленную записку «Стучите громче, звонок не работает». Я постучал. Она открыла. Мы прошли с ней в комнату, я получил пьесу, обещал быстро прочитать, а потом… потом мы сидели на кухне, пили чай, она рассказывала мне всевозможные были и небылицы. Я пытался соответствовать. Мы шутили, смеялись, грустили… Было уже поздно, надо было уходить, хотя очень не хотелось… Прощаясь, я спросил: «Нина Алексеевна, может быть, Вам починить звонок?» Она пожала плечами. «Как давно он не работает?» Она еще раз пожала плечами, и обволакивающий голос глухим эхом отозвался в парадной: «Да, наверное, лет девятнадцать…».
Конечно, мы ничего не репетировали, ничего вместе не сыграли… иногда «звонились», болтали о ерунде…
И сегодня, когда поздно вечером телевизор просмотрен, книга прочитана, свет выключен и надо спать, кто-то настойчиво шепчет мне: «Стучите громче, звонок не работает», а я понимаю, что стучать бесполезно — звонок действительно уже не работает…
Меня спасает моя память. Она погружает меня в ленинградские холодные лужи и в теплые мамины руки, и я засыпаю.
Я еще все помню… Значит, все еще живы…
Андрей ШАРКОВ, заслуженный артист России
СКАЗОЧНО ХОРОША…
Мы за границей. Играем «Поднятую целину». Нагульнов — Пашка Луспекаев.
Отыграли сцену собрания, и Паша тихо запел: «Это есть наш последний!..». Через несколько мгновений вдруг зазвучала виолончель Нины Ольхиной: «С интернационалом…». Пашка встрепенулся, обернулся и завопил: «Старуха, а ты не пой!» Он был поражен этой «виолончелью». Нина любила и несла свой виолончельный голос! Любовалась им, играла им. Иногда ей это вредило.
С Ниной Ольхиной я прожила жизнь, шестьдесят лет, с первой ее минуты в театре. Я смотрела ее первый спектакль в студии. Помню, как ее перевели в актрисы театра. Она сразу сыграла Ларису в «Бесприданнице». Потом пошли роль за ролью. Режиссер Наталья Рашевская обожала Нину-актрису и много ее занимала. Потом пришли другие режиссеры, и Нина сидела без ролей. Так бывает с нашим братом.
Но Нина и у Георгия Александровича поиграла хорошие роли. Я помню и очень люблю ее Настасью Филипповну в первой редакции «Идиота». Она была сказочно хороша! Посадка головы, покатые плечи. Я запомнила каждый шаг, каждый жест. Как вошла! Как разговаривала! Несла себя.
Исполнилось шестьдесят лет жизни в театре, и она подала заявление об уходе. Ей Кирилл Лавров сказал: «Нина, подождите, не бросайтесь заявлением!» Нет! Ушла! Не хотела просто зарплату получать. Нина была очень гордой — в отца-поляка. Я очень переживала, что она ушла, ругала ее. Она потом пожалела… Заболела…. об этом даже говорить не хочу.
Ко мне всю жизнь была очень добра! Когда стали вдовами: у нее умер Витюня, а я потеряла Фимочку, — Нина взялась за меня, организовывала разные поездки и тащила меня, например, в Болгарию! Она обожала курорты.
Напряжение между нами было другого рода: Нину очень интересовал мой Фимочка! Она дружила с Мариенгофом и Никритиной и попросила Мариенгофа написать пьесу, чтобы играть с Фимой. Собирались, обсуждали, килограммами поглощая квашеную капусту. Но Фима ничего не замечал…
В «Девушке с кувшином» я играла служанку, Нина, естественно, мою госпожу. Фимочка был моим мужем, Стриж играл ее поклонника. «Простая девушка с кувшином», могла ли я соперничать с ней? Нет, конечно!
Честно прожили все шестьдесят лет вместе. Нина — подруга. И еще одно важное качество в ней — категорически не хотела стареть!!! Никогда. Отказывалась из-за этого от ролей. Отказывалась во второй редакции «Идиота» играть генеральшу Епанчину. А в «Пиквикском клубе» после смерти Вали Ковель отказалась играть роль миссис Бардль. Смешная! Жаль! Скольких я уже пережила. И как мало нас, товстоноговцев, осталось!
Людмила МАКАРОВА, народная артистка СССР
«БЕССМЕРТЕН ПЕТЕРБУРГ ПРЕКРАСНЫХ ДАМ!..»
…Этим летом, перед поездкой в отпуск к дочери и внукам в Данию, я встретилась с Ниной Алексеевной. Конечно, я знала, что после инсульта она лишилась речи… Словом, я страшно волновалась, идя на это свидание. Купила дивные розы и необыкновенные пирожные, поднялась в ее квартиру… и сразу все страхи и волнения пропали: передо мной стояла Ниночка Алексеевна в домашней пижамке — такая милая, обаятельная, чудная! Она смеялась и радовалась, как девочка. И мне, и розам, и пирожным! И жестом показывала, что говорить не может, но это ничего. Взяла меня за руку и повела в комнату, где в книжном шкафу под стеклом стояла фотография участниц нашего спектакля «О вы, которые любили…»: Зинаида Шарко, Ольга Антонова, Кира Петрова, Нина Ольхина и я. Да, много славы мы с этим спектаклем Геннадия Тростянецкого тогда получили, много с ним гастролировали. Всегда нас сопровождали восторги, аплодисменты.
Потом мы пили с Ниной Алексеевной чай с пирожными, и солнце улыбалось нам в окно. И договорились о новой встрече…
Прошло совсем немного времени, и вдруг мне в Данию звонит Юля Исаева, работавшая много лет гримером нашего театра и до последних дней причесывавшая Ниночку Алексеевну, и говорит, что ее не стало. А было лето, все в отпуске! Театр закрыт!
Но на сороковой день, уже в Петербурге, когда мы после Богословского кладбища собрались в ее квартире, мы слушали запись юбилея Нины Алексеевны прежних лет, слушали ее неповторимый волшебный голос…
Юрий Стоянов пел ей свои куплеты к юбилею, слышали ее смех и голоса наших замечательных артистов, товстоноговцев, таких веселых, озорных. Мне даже показалось, что вот сейчас сидим мы здесь все вместе и не на поминках, а просто в гостях у Нины Алексеевны: и Кирилл Лавров, и Владик Стржельчик, и Женя Лебедев, и Изя Заблудовский, и Фима Копелян, и Андрюша Толубеев, и еще много наших бэдэтэвцев, которых мы безвозвратно потеряли. Было в этом что-то мистическое. Потом пришел наш новый худрук Андрей Могучий, ездивший с нами на кладбище. В этом было что-то знаковое. Мы вместе отдавали дань памяти замечательной, неповторимой актрисе легендарного товстоноговского театра.
Татьяна ТАРАСОВА, заслуженная артистка России
Октябрь 2013 г.
Материал к публикации подготовила Ирина ШИМБАРЕВИЧ
Комментарии (0)