VII Международный фестиваль моноспектаклей «Монокль» в «Балтийском доме»

В первом отборочном туре (петербургский этап) фестиваля «Монокль» было сыграно 13 спектаклей — «Конец цитаты» Андрея Носкова, «Пять рассказов Шушкина» Владимира Борисова, «Наивно. Супер» Александра Машанова, «1900» Арсения Иванковича, «Кинфия» Татьяны Морозовой, «Жадный джамба» Ильи Деля, «Золото моих волос» Ольги Гордийчук, «Любовная исповедь» Ольги Лебедевой, «Метаморфозы» Михаила Брискина, «П[а]дражание драматической машине» Павла Семченко, «История обыкновенного безумия» Семена Александровского и «Фро» Ольги Белинской.

В финал вышли трое: И. Дель, О. Белинская и Т. Морозова. И если финалисты отборочного тура были более или менее ясны (несмотря на горячие споры жюри), то результаты заключительного этапа, в целом очень интересного, хотя и не бесспорного, многих, мягко говоря, удивили.

Открыл международный этап спектакль «Молчание», созданный по гоголевским «Запискам сумасшедшего» Айваром Калласте из театра «Ванемуйне» (Тарту, Эстония). В нем и правда доминировало молчание, изредка нарушаемое ужасающим звоном будильника и невнятным бормотанием главного героя — невзрачного мужчинки с редкими волосиками, но в вызывающе алых трусах. Он, вскрикнув, будто очнувшись от кошмарного сна, печально свешивал ноги с кровати, влезал в тапочки и начинал свою тихую жизнь в четырех стенах. Вот он наряжается, бубнит себе под нос кляузы на неведомых чиновников, обнимает подвенечное платье, сражается с видимыми только ему испанскими конкистадорами… Маленький человечек, запертый в тюрьму своих фантазий. Излюбленный гоголевский персонаж, который борется со своими ветряными мельницами, а в промежутках между сражениями мечтает о чем-то далеком и утонченно-прекрасном, как кружева на белом свадебном платье, которое он подхватит, откружит с ним нелепый хромающий вальс, свернет в рулончик и спрячет. До следующего раза. Снимет свой нарядный фрак, расставит по местам разбросанные за время путешествия по фантастическим странам предметы, потянется, зевнет, ляжет в кровать и… горько-горько заплачет, неожиданно осознав, как далеки от реальности его мечтания.

«Аугенапфель» Саида Багова, актера и режиссера из Москвы, — причудливое сценическое действо, сложенное из текстов Даниила Хармса и собственных опытов. Элегантный господин с голым черепом, в черном смокинге похож одновременно на графа Дракулу и на любимого актера Алексея Германа Юрия Цурило. В нем какая-то едва ли не бесовская обаятельная и крадущаяся пластика сочетается с проницательным и добрым взглядом. Он перемещается от пюпитра, стоящего посреди сцены, к залу, угощает публику шампанским и, задумчиво глядя поверх зрительских голов, легко и тонко воссоздает атмосферу светских салонов конца XIX века, увлекает за собой на земли Израиля и одновременно открывает зрителям серьезного и даже грустного Хармса.

Молодой актер И. Дель и режиссер Д. Ширко с Пушкиным сыграли ловкую шутку. Ловкую и настолько остроумную, что, уверена, увидев этот спектакль, Александр Сергеевич не обиделся бы, а от души хохотал. «Жадный джамба» в итоге не занял ни одного призового места. Хотя именно этот спектакль — достойный пример роли режиссера в моноспектакле. Роли, которую порой недооценивают, считая режиссера лишь «контролером» актера, его добрым советчиком. В «Жадном джамбе» режиссер оказывается едва ли не важнее исполнителя. Актер очевидно существует в пространстве и рисунке роли, заданных режиссером.

То, что эти двое «мальчишек» сделали с текстом классика, можно назвать только одним словом — варварство. Но они этого и не скрывают. Взяв «Скупого рыцаря» за основу, они транспонировали действие на несколько исторических октав ниже, перенеся его (никаких намеков, все прямо в лоб) в Африку. Над сценой то возникает спроецированный на белый задник хрестоматийный портрет поэта, то бегут стада диких антилоп. Текст читает человек с боевой раскраской на лице и в набедренной повязке, истово, заходясь в метафизическом трансе, он отбивает каждое слово в звонкоголосый джембе, африканский барабан. Эти театральные ренегаты собрали порванную цепь времен. Оказалось, что не только история о великом скупце и непонимание отцов и детей вечны, бери выше! Может быть, сами того не ведая, они пришли к мысли о том, что все мы произошли от двух человек, которых в свою очередь очень давно создал Бог. Потому так близки вдруг оказались Пушкин, живший в XIX веке, и вождь африканского племени Тумба-Юмба, умерший задоооолго до рождения поэта. А благодаря иронии создателей, в этом решении нет ни капли чего-то порочащего «наше все», о чем шептались после спектакля зрительницы, сильно смахивающие на школьных училок литературы.

«Кинфия» актрисы Т. Морозовой и режиссера Юрия Томошевского была отмечена специальной премией. Жюри отметило музыкальность исполнения, лиричность повествования. Не будь Томошевский председателем жюри, постановка бы заняла одно из призовых мест. Однако противоречить установленным правилам не стали. Не досталось «похвалы» в виде премии и спектаклю из Македонии с труднопроизносимым названием «Электроэнцефалограмма» Георги Йолевски. У себя на родине на аналогичном фестивале он взял гран-при. Петербург же дал по-настоящему сильной постановке «утешительный» приз президента Международной ассоциации моноспектаклей Валерия Хазанова. На основе текстов Мрожека, Камю, Беккета, Плевнеша, Мюллера, Бюхнера и других абсурдистов Йолевски написал пьесу о человеческом самоопределении. Предпринял попытку разговора о том, кто есть каждый из нас в этом мире. Одинокий ворон, каркающий в никуда, или согбенный обезумевший старец… каждая тварь на этой земле ищет смысл своего существования. Чем-то отдаленно, по стилистике и отчаянному настроению, этот спектакль напоминает «В ожидании Годо» Юрия Бутусова. Только там счастья ждало трио героев Хабенского—Пореченкова— Трухина, а здесь один артист, который мастерски меняет роли, возрасты, амплуа, лица. Жаль, что жюри этот спектакль недооценило.

Третье место занял спектакль О. Белинской «Фро» по рассказу А. Платонова. И если у Платонова он о вечном ожидании женщиной мужчины, то у режиссера Т. Артимович — это банальная, как мексиканский сериал, история об изнывающей от телесной тоски молодой жене. Спектакль затянут так, словно режиссер и исполнительница хотят-таки убедиться, что зрители понимают, насколько плохо героине. Ситуацию порой спасает актриса, подкрашивая действие сочетанием в своей хрупкой Фро сладострастия и невинности, мягкости и бабьей скандальности. Но, положа руку на сердце, облегченно вздыхаешь, когда звучат финальные аплодисменты. Тем не менее спектакль этот сразу же был приглашен на фестиваль в Каунас. Вопрос — почему? Ответ очевиден: актриса — девушка миловидная, текста в ее спектакле — минимум, две-три фразы, из декораций — стол и несколько рулонов бумаги. Удобно. Так и получается, что, «переформатировавшись» под нужный стандарт, можно стать участником любого международного фестиваля.

Второе и первое место заняли соответственно спектакли «Ну, наконец!» из Харькова и вологодская «Кыся». «Ну, наконец!» — торжество театра в театре. Дело в том, что спектакль режиссера Степана Пасичника играется на украинском языке (хотя и актер и режиссер великолепно говорят по-русски). Те, кто не прочел перед началом действия синопсис, в течение двух с лишним (!) часов с любопытством наблюдали за перемещениями по сцене какого-то странного квадратного человека в плаще и нелепо больших ботинках. Понять, что это история некоего успешного главного редактора, которому в один прекрасный день все опостылело настолько, что он решил покончить с собой, не знающим украинской мовы было практически невозможно. Тем не менее актеру Сергею Москаленко удалось удержать зрительское внимание. Вот человек подносит пистолет к виску и начинает отсчитывать: «Один, два, три…. Пятьдесят, пятьдесят три, сто, пятьсот…»… Опускает руку… задумывается. Встает на голову и продолжает кричать что-то про трупы и холодильники. Свернется клубочком в одиноком пятне света, пробормочет что-то в пол, а после — уйдет в глубину сцены, откроет старую картонную коробку и начнет извлекать из нее какие-то вещи — игрушки, книги, фотографии… И без перевода становится ясно, что речь идет о возвращении туда, к истокам. К безмятежному детству, когда на голову вставали от нечего делать и неуемного озорства, а не от непреодолимой тоски.

И, наконец, спектакль-победитель. «Кыся» Якова Рубина. Этот спектакль надо было ставить в off-программу. Просто потому что нельзя выпускать на один ринг боксера и первоклашку. Работа актера Всеволода Чубенко над текстом Владимира Кунина — образцова. На сцене актер и… нет, не коврик… Гамак. И больше ничего. Гамак — это и сеть проволочного забора, и кабина фуры дальнобойщика, и больничная койка, и корабельный трюм, и место для спаривания бездомных котов, и просто окно, куда сигает в поисках приключений на свою голову главный герой — кот Кыся.

Мне сложно вспомнить другой спектакль, который бы смотрелся настолько легко, и актера, который бы мог так ловко, играючи увлечь за собой зрителя. Чубенко начинает с малого, с представления своего героя. И, честно говоря, от несколько скабрезного текста зрители поначалу недовольно поерзывают на стульях. Но шаг за шагом, слово за словом незмысловатая и (будем объективны) дурацкая история про кота, который умел передавать свои мысли людям и вступать с ними в диалог, становится увлекательнейшим путешествием по просторам Европы. Вместе с умным котом зритель колесит в фуре по дорогам, совершает сексуальные подвиги, присутствует при сложной операции, искренне переживает за недотрогу медсестричку с несложившейся личной жизнью… Полтора часа благодаря виртуозной технике Чубенко «держит зал», вызывая настоящий восторг зрителей. На сегодняшний день это умение, увы, большая редкость.