М. Павич. «Кровать на троих». Театр им. Ленсовета.
Режиссер Владимир Петров, художник Мария Брянцева
Кажется, петербургский театр становится благодатной почвой для литературных джунглей Милорада Павича. Не успели мы обрадоваться первому ростку («Lexicon» А. Слюсарчука в театре «Особняк»), как расцветает «краткая история человечества с пением и стрельбой» Владимира Петрова в театре им. Ленсовета — и тоже удача. История, в которой на равных существуют философская глубина и циничное зубоскальство, прозвучала со сцены, оставив долгое послевкусие.
Вопреки тревожным ожиданиям тех, кто читал пьесу, текст Павича освоен (если не сказать — выдрессирован) блистательно. Особенно радует то, что В. Петров, не будучи рабом Павича-драматурга (кое-какие ремарки по разным причинам пришлось игнорировать, какие-то сцены поменять местами и т.д.), сумел поставить спектакль, максимально адекватный не только пьесе «Кровать для троих», но и произведениям Павича-прозаика. Все то, что ассоциируется у нас с прозой великого серба, — «сновидческая» манера изложения, читатель как «соавтор» текста, бесконечная вариативность ситуаций, игра культурными мифами, свобода трактовок, хлесткая лексика, искрящийся юмор… — все это так или иначе находит свое отражение в происходящем на сцене.
В. Цурило (Тот), С. Перегудов (Анубис). Фото Э. Зинатуллина
Рецепт этого экзотического театрального коктейля — иронически-рациональное осмысление ситуации самого, пожалуй, древнего на земле любовного треугольника (Лилит — Адам — Ева). Принцип организации представления — непосредственное общение с публикой: обращения в зал, вопросы зрителю, в зависимости от ответов на которые пойдет дальше та или иная сцена; «лотерея», разыгрываемая здесь и сейчас с одной из зрительниц… Александр Новиков (Снглф), не в первый раз выступающий в роли конферансье, то и дело обаятельно улыбается, крутит каркасом от зонтика, светит фонариком в зал…(несмотря на стандартность такого набора приемов, герой объемен). Этот продавец шуб (на самом деле Ангел) в беседах с залом, не оставляя камня на камне от «четвертой стены», становится чем-то вроде проводника для тех, кому еще предстоит впервые раскрыть книгу Павича, «первого автора XXI века». Зрители же делаются не просто абстрактными участниками истории, они тоже исполняют роли: посетителей салона, присяжных, потомков Адама и Евы («Фу, какие противные! Кто же их всех прокормит?»), свидетелей убийства, наконец, просто видений…
Сценическое пространство решено просто, но очень эффектно. Не имея технической возможности сделать два входа, мужской и женский, как предписывает ремарка, сценограф (М. Брянцева) лишь разрезает зрительный зал подиумом, по которому на протяжении действия ходят то куклы-манекенщицы в бумажных шубах, то египетские боги в дорогих черных костюмах, поблескивая стеклами темных очков… Плавно изогнутая конструкция, напоминающая старинную ширму (или триптих), помещена в глубь сцены. На ее створках сначала переливаются дивными красками голубые картины райского сада, потом печально и осуждающе клонят головы с витражей разноцветные фигуры святых, а потом, в третьей части, остается голый металлический костяк, символизирующий не то подобие американских горок с кроватью вместо люльки, не то зигзаг какой-то адской железной дороги… Но начинается действие, когда прямоугольник сцены еще полностью закрыт черной тканью. Капитан Адам сидит на маленьком стуле, один в луче света — как на пустой, голой планете, когда нет еще ни людей, ни животных, ни вещей — только боги…
А. Ковальчук (Лилит), Н. Шамина (Ева). Фото Э. Зинатуллина
Н. Шамина (Ева), А. Ковальчук (Лилит), А. Новиков (Снглф). Фото Э. Зинатуллина
Адам Олега Федорова — нервный, слабый, склонный к истерике. Стриженая голова на беззащитной, напряженной шее; глаза все время горят, как у больного. Он выглядит не артиллерийским офицером, а скорее солдатиком-новобранцем, которому велика его новая форма цвета хаки. Лилит (Анна Ковальчук), длинноногая красавица, слишком роскошна для него. Она поднимается из темноты зала ему навстречу — в черном капюшоне, на высоких каблуках, ярко загримированная, — и начинается замечательный пластический этюд, танец рук мужчины и женщины, только вместо сакраментального яблока Лилит предлагает мужу лимон. Кислый — и свежий, едкий — и ароматный, как она сама. Но сок брызжет Адаму в глаза, ослепляя его… Такая женщина не сможет долго оставаться с таким мужем, рано или поздно она все равно улетит. Сюжет родом из мелодрамы (радуйтесь, апологеты В.Пази!), но здесь он подвергается беспощадному игровому анализу. Лилит — это не просто капризная красотка, жадная до денег и красивой одежды и наставляющая рога мужу с неким таинственным майором Бейли, на самом деле Демоном (Георгий Траугот); Лилит — это то, чего Адам оказался недостоин. В мире, где «важнее не то, счастлив ли ты, а то, как ты выглядишь», сверкающем мире «демонстрации мод», Лилит — не болванка, не манекен, она — кутюрье. Это злой дух, с которым не справиться даже отчаянной любовью… И ее дочери (Лаура Лаури и Анастасия Самарская), буйные и своенравные, как их мать, маленькие хиппи с цветными волосами, напоминающие солисток группы «Тату», — они тоже не хотят жить по отцовской математике, за что и будут убиты…
В одном из интервью В.Петров, отвечая на вопрос, почему он пригласил на роль женщины, сотворенной из Истины и Земли, Анну Ковальчук, ответил: «В ней есть женская победительность». Это, безусловно, так, но в исполнении актрисы есть некоторый перебор, желание красивой женщины казаться еще красивей. Отсюда излишние голосовые вибрации, несколько однообразная мимика. Однако в выигрышно контрастных сценах с О.Федоровым и особенно с А.Новиковым, который, кажется, способен превратить в игру все, к чему прикасается, это не так заметно.
Особо хочется выделить актерскую работу Натальи Шаминой (Ева). В разработке ее роли, как в центре системы координат, пересекались все линии режиссерского построения. Ева здесь — не растворенная в заботах мужа «душечка» (такую трактовку может спровоцировать то, что Ева создана «из ребра», в противопоставление ее упрямой сестре); не глуповатая «овца»; ее образ сложнее, многогранней.
Хрупкая, тонкая, какая-то хрустальная, будто предназначенная на роли Белоснежки или Алисы в Стране Чудес, Н.Шамина в каждой своей работе (Кити в «Каренин. Анна. Вронский», Тетя в «Фантазиях Фарятьева»…) обнаруживает неожиданно сильный игровой темперамент. Эволюция Евы в этой истории очевидна, и Н.Шамина не боится размалевывать свой персонаж такими же яркими красками, какие сияют на сцене. В первом действии Ева — сухонькая зализанная «зубрилка», вызывающая и жалость, и раздражение своим покорным голоском, сереньким старомодным платьицем, нелепой полуулыбкой; во втором «гадкий утенок» вдруг расцветает в красную клоунессу («Мне снилось это!»), гордо вышагивает на подиуме, уверенно виляя бедрами и меняя один роскошный туалет на другой; и в третьем — сильная, злая и уставшая женщина («Я — ваша праматерь, б…!») с изломанной пластикой, ожесточенная сознанием несбывшихся надежд, будущая мать Каина и Авеля…
История о возможном «альтернативном человечестве», которую предлагает нам В.Петров — не трагедия (хотя и могла быть ею), это анекдот, шутка, поэтому играется без всякого ложного пафоса. Театральная «изнанка» просвечивает, погружая метафорическую структуру в стихию балагана (чего стоит «взорвавшееся», как граната, яблоко Евы, когда Адам тревожно спрашивает зал: «Никто не ранен?»). Глобальные проблемы человечества, вопросы бытия решаются на сцене через сплетение иронически-гротесковых приемов, нанизанных на стержень всем известной коллизии. И спектакль вполне отвечает как эстетике постмодернизма, так и потребности зрителя в сочном, живописном зрелище.
Троекратное появление на подиуме Анубиса (Сергей Перегудов) и Тота (Всеволод Цурило) с детской коляской для близнецов подтверждает мысль о том, что все могло быть иначе, но не будет уже никогда. Детективная линия, наметившаяся в конце третьего акта, завершается разоблачением Адама, застрелившего девочек. Боги, взвесив сначала бутафорские «сердца» на железных весах, проверив их на греховность с помощью голубиного пера, предают «тела» поочередно воде, земле и огню. Молитва на грани фарса, бесстрастно произносимая «богами в черном» — это своего рода прощание с мифом… И финал, таким образом, нам подсказывают задолго до конца спектакля. Похоронные ритуалы замыкают историю, готовую распахнуться в бесконечность.
Альтернативное человечество не появится. Лилит не вернется к Адаму. Люди будут жить так, как жили…
А жаль.
Октябрь 2003 г.
Комментарии (0)