В рамках фестиваля «Звезды белых ночей» выступила одна из самых знаменитых трупп Америки — New-York City Ballet (NYCB). Основанный в далекие 1930-е годы бывшим артистом Мариинского театра Георгием Баланчивадзе (известным всему миру как Джордж Баланчин), коллектив с первого дня существования жил за счет репертуара, созданного своим «родителем». Уже два десятилетия нет в живых гениального хореографа, а его труппа, руководимая одним из баланчинских солистов Питером Мартинсом, продолжает процветать. С начала 1990-х годов хореографию Баланчина активно, подчас даже неумеренно, стали танцевать в России и, в частности, в Мариинском театре. За десять лет приобщения к ней в наше сознание усиленно внедрялось мнение, что только русские могут преподнести произведения Баланчина во всей полноте их художественно-философских обобщений — коль скоро родиной балетмейстера была Россия. И вот появился шанс беспристрастно оценить сию претензию, увидев, как танцуют Баланчина сами баланчинцы.
В.Вилан и Д.Сото в спектакле «Симфония в трех движениях». Фото Н.Разиной
Сцена из балета «Glass pieces». Фото Н.Разиной
Труппа представила в Петербурге основной репертуар Баланчина — «Серенаду», «Симфонию до мажор», «Симфонию Запада», «Кончерто барокко», «Агон», «Симфонию в трех движениях» — и приготовила сюрпризы: вечер балетов Джерома Роббинса и одноактный балет Питера Мартинса. Совершенно очаровала открывшая гастроли «Серенада» (1935) на музыку Чайковского. Четырехчастная хореографическая композиция лишена определенного сюжета, но при этом наполнена символами, которые заключает в себе сам танцевальный текст. Слегка расплывчатые, подернутые дымкой, присущей сновидениям, зрителю являются образы — любви, потери, страдания, смерти, духовного возрождения. Хореограф как бы невзначай касается самых тонких материй, восславляя в танце высоту и силу человеческого духа. Проникая в особый мир «Серенады», танцовщицы трепетно выпевали отдельные движения, слагая их в танцевальные фразы, а фразы в законченный и прекрасный танец. Каждая исполнительница предстала приобщенной к некоему таинству, имела свою роль в загадочном массовом обряде баланчинской хореографии.
«Агон» и «Симфония в трех движениях» представили Баланчина-неоклассика несколько в другом ракурсе, а также дали очередной повод восторгаться нью-йоркской труппой. Оба спектакля явили балетмейстера, вышедшего за рамки элегических мечтаний (как в «Серенаде»), но в то же время показали его и не совсем художником вне времени, создающим свои вечно прекрасные хореографические композиции (как в «Кончерто барокко»). Эти спектакли были явным детищем ХХ века. Прежде всего, из-за музыки Стравинского, которую никакой иной век, кроме двадцатого, отринувшего законы гармонии и открывшего новые пространства музыкального развития, не мог родить.
В «Агоне» (1957) на зрителя выплеснулся сонм исторических аллюзий. Под затейливой маской древнегреческого состязания («агон» — в переводе с греческого «соревнование») хореограф дал квартет, трио и дуэт, назвав их по классической традиции XIX века pas de trios, pas de deux и pas de quatre. На этом «подтрунивание» над историческими эпохами не закончилось — танцевальные эпизоды внутри трех крупных частей хореограф наделил названиями танцев эпохи Возрождения — бранль, алеманда, гальярда и др. Объединив эти, казалось бы, и так несовместимые элементы с музыкой Стравинского, Баланчин, как истинный гений, создал хореографию вне времени и потому стоящую выше любых исторических эпох. Воплощение «Агона» — по-своему жесткое, с немалой долей хореографической иронии над состязательным духом вообще — объединило разные культурные слои и привело их к общему знаменателю.
Мария Ковроски. «Танцы на вечеринке». Фото Н.Разиной
В роскошной «Симфонии до мажор» (1947) на музыку Бизе воплотились впечатления о петербургском императорском балете юного Георгия Баланчивадзе. В этом балете Баланчин по-своему, в форме танцсимфонии, воссоздал блеск и роскошь спектаклей Мариуса Петипа, которые не потускнели в его памяти. Хотя хореографическая композиция Баланчина минует каноны традиционного grand pas, она передает дух классического балетного финала, когда действие уже завершено и начинается праздник чистого танца, демонстрация виртуозного мастерства исполнителей, не требующие повод. Артисты и в этом балете оказались на высоте. Они станцевали баланчинский текст звучно, «в полный голос», не боясь превратить его в оду, полную пафоса и даже самохвальства, ведь именно таким — торжественным, исполненным чувства собственной красоты и неисчерпаемых достоинств — и был тот самый великий Петербургский Императорский балет.
Приятной неожиданностью стала возможность увидеть на гастролях постановки младшего современника Баланчина Джерома Роббинса, долгие годы работавшего в NYCB. Трем его балетам — «Interplay», «Танцы на вечеринке», «Glass pieces» — был посвящен отдельный вечер. Во многом Роббинс — последователь Баланчина, но при этом как хореограф он обладает собственной неповторимой индивидуальностью. На основе неоклассической хореографии Роббинс создает композиции эмоциональные, в которых действуют не танцовщики-профессионалы (как у Баланчина), а герои. Балетмейстер развивает их взаимоотношения, привносит в действие оттенок характерности.
Знакомство петербургского зрителя с творчеством Роббинса началось с балета «Interplay». Не обремененная ни сюжетом, ни явным тематизмом композиция представляет собой цепочку хореографических высказываний восьми танцовщиков — четырех юношей и четырех девушек. Состав участников отдельных эпизодов самоценен, никакой символической связи здесь не задано. Зато каждая отдельная сценка — «конфетка», леденец в цветной обертке, вытащенный из кулька, в котором еще полно таких «вкусных» штучек. Вот появляются четверо молодых людей; перебивая друг друга, они пытаются каждый исполнить свой хореографический монолог, но ни одному из них не удается довести начатое до конца — совсем как в жизни, когда один из членов компании заговорит, его внимательно слушают несколько секунд, и вот уже его одинокий голос тонет в веселом общем гомоне. В следующей сценке появляются девушки — они тоже заняты хореографическим «разговором», шутливой перебранкой — перебрасываются танцевальными репликами, как свежими сплетнями, без конца смакуя их. В финальном эпизоде с участием всех исполнителей закручивается пестрый калейдоскоп — пары превращаются в тройки, из трио и дуэтов вдруг выделяются отдельные фигуры — и вот уже кажется, что на сцене не восемь танцовщиков, а целая толпа веселящейся молодежи.
Сцена из балета «Симфония Запада». Фото Н.Разиной
Самое неоднозначное в программе роббинсовского вечера произведение — «Glass pieces». Из снующей по сцене разноцветной толпы время от времени, совсем как осколки стекла, освещенные внезапным солнечным лучом, вырывались пары солистов. На время занимая сценическое пространство, они неожиданно снова терялись в набежавшей толпе, уступая место новым монологам и дуэтам. Постановка, навеянная удручающим миром урбанизма, особенно подействовала на зрителей после легких, витиеватых, чувствительных «Танцев на вечеринке» на музыку Шопена. Последние — одно из лучших творений Роббинса — заставляли подивиться неистощимости хореографической фантазии, оценить дивные параллели танца и музыки и пережить множество оттенков настроений соло, дуэтов, трио, всей группы участников как свои собственные.
Завершила гастроли неожиданная нота — «Симфония Запада», балет-шоу, «мастер-класс» в исполнении американских ковбоев и их миловидных подружек. Переработанные хореографом ковбойские трюки, затейливые соло девушек в перышках и подвязках, кордебалет шоу-герлз — такого Баланчина нам видеть не доводилось! Живописуя американскую действительность XIX века балетмейстер смотрит на свою вторую родину с любовью и нежностью и, хотя явно иронизирует над американской культурой и историей, все же прощает им поверхностность и несерьезность. «Симфония Запада» в полном смысле слова стала апофеозом гастролей NYCB. И что же они нам доказали? Если честно, то вот что: «необразованные, недалекие» американцы вообще и американские артисты (а не секрет, что именно такое мнение бытует о них в наших краях) — ничуть не хуже русских «интеллектуалов». Как выяснилось, чтобы идеально танцевать высшей сложности симфонические композиции, не нужно никакого особого «интеллектуализма». Куда важней достоинства иные — отменная профессиональная работа ног, рук, головы и корпуса, из которой рождается могучая, управляемая музыкальным ритмом стихия танца. Неоспоримым фактом является то, что «Лебединое озеро», «Спящую красавицу» и другие классические балеты никто не исполняет лучше артистов Мариинского театра. Хореографию этих спектаклей передавали из поколения в поколение, и танцовщики внутренне «настроены» на этот репертуар. Так же бессмысленно и для нас претендовать на пальму первенства в исполнении Баланчина. Артисты Нью-Йорк Сити Балле всей своей школой подготовлены именно к такому репертуару, они чувствуют его и органично в нем живут.
Сентябрь 2003 г.
Комментарии (0)