Позволю себе передать выражение глубокой скорби и печали по поводу ухода в вечность Валерия Вольховского. С Валерием мы виделись редко — на фестивалях и симпозиумах. Однако сразу же почувствовали друг в друге близкие натуры и пристрастия. Я ценил его не только за высокое мастерство, но и за человеческую впечатлительность и упорные попытки постижения нашего сложного мира. Такие его спектакли, как «Мертвые души» или «Озерный мальчик», останутся в памяти многих любителей театра как замечательные произведения, в которых виртуозное мастерство сочетается с беспокойством о путях человеческих судеб. Ушел большой художник и близкий друг. И никто не заполнит этой бреши. Честь его памяти.
Биография Валерия Вольховского точно отражает биографию советского, а потом российского театра кукол, с его взлетами и кризисами. В конце 1960-х он, как и многие выпускники М.Королева, пережил хождение по разным театрам. На исходе 70-х, когда Урал собрал самых талантливых из них, приехал в Челябинск и практически на пустом месте создал свой театр и своего зрителя. Зрителя чрезвычайно благодарного, который ничего подобного не видел и который вдруг не просто осознал — оценил.
Одна из первых уральских работ Вольховского — удивительный, пронизанный языческой культурой спектакль «Соломенный жаворонок» — до сих пор вспоминается как открытие, как событие с большой буквы. Здесь, кажется впервые, куклы были не действующими лицами, а соединились с актерами в нерасторжимое целое. И впервые персонажем становилась декорация, все пространство сцены, все атрибуты в руках у актеров.
Всю жизнь Вольховский не признавал границ театра кукол, отстаивая взгляд на него как на самостоятельное искусство, полное, настоящее, цельное, могучее и имеющее свою поэтику, свое видение мира. В каждом спектакле он искал особый язык для диалога со зрителем. И может быть, поэтому крайне редко давал интервью, вступал в отрытые беседы и рассуждения вокруг того, что делает. Он считал, что спектакль и есть высказывание в самом глубинном смысле слова, позиция, кредо. И переводить это на вербальный уровень нет смысла. Его не стало спустя три дня после возвращения с «Рязанских смотрин», куда он возил «Хитроумного Идальго», который, как и многие его работы, войдет в «золотой фонд» кукольного искусства и останется с нами.
Мы с Валерой проработали лет десять рука об руку. Он в Челябинске возглавлял театр. Я был художником в Магнитогорске. Это ночь езды. Но было ощущение, что мы не расстаемся, а вместе делаем одно дело. Этого разрыва пространственного не ощущали. Рядом был Виндерман. Рядом, в Тюмени, — Тучков, Хусид — все свои ребята. Уральское пространство очень кучное, и какие-то 300–500 км — это не разговор. Все соседи. И Миша Хусид, когда приехал на Урал, он, как нормальный помещик, начал всех объезжать, знакомиться — сложился ритуал. И тогда стало понятно, что это очень близкое соседство. Трудно говорить о Валере как о режиссере, потому что это о родном. Невозможно быть объективным, поскольку нет дистанции. Для меня не свершился еще факт прощания. Но одно не могу не сказать. Он был очень сентиментальным, верным и, конечно, поэтом.
Комментарии (0)