А. Стриндберг. «Отец». Театр п/р О. Табакова.
Режиссер Артак Григорян, художник Александр Боровский

С. Содерберг. «Секс, ложь и видео». Театр п/р О. Табакова.
Режиссер Антон Кузнецов, художник Жерар Жило

Эх, Москва златоглавая! Как давно я у тебя в гостях не был! Как-то ты меня примешь?

Приняла хорошо. Встретила первым снегом, первым заморозком, накрыла своим широким небом, укутала Садовым кольцом, закрутила-завертела в линиях метро и вывела на Чистые пруды. А как дойти до «Табакерки», стало понятно сразу при выходе из метро. Большие стрелки-указатели — не заметит только слепой — бережно проводили до театра. И подтолкнули к афише, на которой я открыл для себя новых драматургов.

Афиша гласила: «Август СТРИНДБЕР. „Отец“». Новое имя. Репертуар, висевший перед театром, явил еще и Теннеси УИЛЬЯМА. «Что-то будет…» — пронеслось в голове. И ноги перешагнули порог уютной «Табакерки».

МУЖИКИ!

«Отца» сейчас ставят часто. Сейчас вообще много ставят Стриндберга. Почему?

Для всякой пьесы есть свое время. Женщина у Стриндберга сильнее мужчины. И «Отец» — самая показательная в этом смысле пьеса. Военный, Ротмистр Адольф, сильный мужчина, проигрывает войну в своем собственном доме своей собственной жене.

При чем же тут время? Все просто: мужчина уходит из театра. Мужчина сейчас кто угодно: неврастеник, идеолог, идеалист, мужлан, наконец голубой, но не герой. Все чаще после спектакля (и не только) хочется закричать: «Мужики! Вы где? Куда же вы, ребята!». Герои уходят, их уже считанные единицы. Вместо понятия «герой» появилось резиновое понятие «секс-символ», которое можно натянуть на кого угодно и как угодно.

Театр отражает время. Наступило время сильных женщин.

Лаура из «Отца» действительно сильная. Женоненавистник Стриндберг несколько гиперболизировал этот персонаж. И получил женщину-монстра, недалекую, но на редкость проницательную. Образ нереальный (хочется верить). Здесь смешано все: и самодурство, и глупость, и любовь к дочери, и желание продолжить себя в ней, и женская неудовлетворенность.

Все мужчины в «Отце» на поверку оказываются слабаками и подкаблучниками. Все женщины — стервами. Пожалуй, самым сильным мужчиной становится эпизодический персонаж — солдат Нойд, пытающийся сопротивляться насильственной женитьбе. Да и он в финале пьесы покоряется Лауре и набрасывает на полубезумного Ротмистра смирительную рубашку.

Петербуржцу трудно смотреть московский спектакль, когда постановка той же пьесы есть в Петербурге (см. «Петербургский театральный журнал», № 17№ 17). Сравнения здесь неизбежны. И сравнить «Отца» московского с «Отцом» петербургским захотелось сразу же. Похожего много, начиная с костюмов и заканчивая пластикой. Но в основе спектаклей лежат изначально разные идеи. Поэтому сравнивать не будем.

Сценография Александра Боровского достаточно условна: качели-скамейки, подвешенные на цепях, закрытые синим полиэтиленом. Одним словом — ни о чем не говорящая сценография.

Тишину взрывает дикий грохот. Сверху падает многометровая сорвавшаяся цепь, бешеная серебряная лента.

Ротмистр и Пастор появляются быстро, моментально, будто подхватывая ритм сорвавшейся цепи. Стремительно, жестко, эмоционально. Но в итоге оправдало себя только первое — быстро. Большую пьесу Стриндберга играют быстро. Два часа — вот время, отведенное режиссером на историю Ротмистра и Лауры. Но даже этих двух часов оказывается много. «Натуралистическую драму» Стриндберга актеры играют довольно скупо, спокойно, не растрачивая эмоции впустую. Внутреннее напряжение, столь важное в пьесах Стриндберга, здесь возникает лишь в некоторых сценах — сценах обострения отношений между персонажами. Но, несмотря на это, какие-либо крайние состояния здесь невозможны.

А. Григорян добавил в пьесу и несколько придуманных самостоятельно мотивов (например, здесь сомнения Ротмистра в том, что он не отец своей дочери Берты, подкреплены физическим влечением отца к дочери. Инцест — мотив противоестественный, но к решению пьесы Стриндберга вполне применимый) и предложил актерам почитать пьесу со слабым упором на эти мотивы.

А.Заворотнюк (Синтия), Я. Бойко (Джон). «Секс, ложь и видео».
Фото М. Гутермана

Режиссеру надо отдать должное — он решился-таки сделать акцент на интимных отношениях Ротмистра с Лаурой. Этот мотив лежит на поверхности, но до нынешнего дня прикасаться к нему почему-то боялись. А это — один из самых существенных моментов пьесы. Ведь Ротмистр в пьесе открыто заявляет, что «подле Лауры превращается в послушного нижнего чина». А Лаура, напротив, испытывает абсолютно противоположные чувства. «Мать в роли любовницы», как говорит она. На нескладывающихся отношениях Ротмистра и Лауры можно построить всю цепочку их «любви». Григорян обостряет ситуацию — Ротмистр и Лаура действительно любят друг друга. Конфликт физиологии и чувства. Но режиссер лишь хладнокровно отмечает этот момент и никак не развивает его дальше.

Отдельного внимания заслуживает Евгения Симонова — Лаура. Где та хрупкая Принцесса из «Обыкновенного чуда», что столкнулась в дверях с Медведем и рассыпала цветы? Нет, вместо нее теперь появляется строгая измученная женщина. Режиссер окрашивает ее характер любовью к Ротмистру и терпением, актриса наделяет свою героиню уникальной органикой и обаянием. От этого образ Лауры смягчается. Да, она доводит Ротмистра до женоненавистничества и сумасшествия, но абсолютно случайно. По крайней мере, поначалу. Существо стихийное, она проявляет крайний рационализм в борьбе за свое достоинство, за свою дочь, в то время как логик Ротмистр доходит в своем рационализме до предела стихийности — сумасшествия. Эта Лаура поселяет сомнения в Ротмистре, не ведая того, а дальше у нее нет выхода: война объявлена мужем, а проигрывать мужу она не привыкла. Она была бы рада жить дружно, в любви и согласии, если бы не слишком много «но». Физическое неприятие мужа, угроза лишиться дочери и желание самоутвердиться. И она, как представитель «сильного» пола, выигрывает эту войну.

Ротмистр — Андрей Смоляков, соответственно, слаб. Сильный и красивый, но слабый.

Жаль одного: самую главную тему «Отца» забывают (или не могут) реализовать. «Отец» — пьеса глубоко религиозная: земное человеческое существование против Божьих законов. Одна из главных мыслей пьесы — отцовство недоказуемо, — как ни странно, перекликается с главным библейским сюжетом. «Маргрет, благословенна ты в женах!» — последняя реплика Ротмистра. А знал ли плотник Иосиф, кто отец его ребенка? Но вечных библейских мотивов в спектакле нет.

Итак, «Отец». Сильная женщина согнула мужчину.

У НАС СЕКСА НЕТ! (ЛЮБИТЬ ПО-РУССКИ-4)

Для нас уже не осталось запретных тем. Давайте поговорим о сексе. «Сексе, лжи и видео».

Получив в придачу к свободе мысли свободу поедания запретных плодов, мы словно кинулись опровергать крылатую фразу «У нас секса нет». Стерлась грань между порнухой и эротикой (эротики как искусства практически нет), интимная жизнь стала жизнью общественной. Все словно стремятся доказать: «Мы тоже нация без комплексов», — что уже само по себе комплекс. Общество не вкусило запретный плод, а сожрало его в один присест, довольно икнуло и выплюнуло косточки.

По-моему, интимная жизнь должна быть интимной.

Красивое слово «секс» не для нас, так как любой секс предполагает определенную культуру, прежде всего именно некую интимность. Интимности у нас тоже нет, как и эротики. Поэтому нам остался глагол «трахаться». Легализация этого глагола, как сказал один критик, стала революцией общественного сознания, потому что раньше цензурного глагола для данного акта не было вообще.

Команда раскомплексованных людей поработала на спектакле «Секс, ложь и видео». Но не забывайте — это была команда российских раскомплексованных людей.

Спектакль поставлен по сценарию одноименного фильма Стивена Содерберга. Расскажу, вдруг не все смотрели фильм.

Анна Милани не очень любит трахаться со своим мужем Джоном. Джон трахается с сестрой Анны Синтией. Синтия вообще любит трахаться. В частности, она хочет трахаться с только что приехавшим в город другом Джона Грэмом. Грэм же трахаться не любит. У него когда-то здесь была грустная любовная история. Он снимает на видео девушек, которые рассказывают о своих похождениях и опыте. Анна обнаруживает, что Синтия трахается с Джоном. Сразу же срывается с места и бежит к Грэму, чтобы… (отгадайте с трех раз). Но Грэм держится молодцом и от всего отказывается. И грустная Анна уходит от Джона.

Понятно? Если непонятно — то подставьте вместо слова «трахаться» словосочетание «заниматься сексом». Почувствуйте разницу, так сказать…

Надо отдать должное Антону Кузнецову и его команде — они сделали крайне целомудренный по форме спектакль. Все одетые, причесанные, но произносят ну очень откровенный текст Содерберга.

Ставить сценарий кинофильма — дело рискованное. Стивен Содерберг заранее заложил в сценарий концепцию и идею своего будущего фильма. Что есть секс? Что есть любовь? Что важнее? Бывает ли любовь без секса и секс без любви и что это означает?

В фильме играли хорошие актеры Энди Макдауэлл и Джеймс Спейдер. Содерберг очень интересно смонтировал собственный фильм. Так, например, параллельно эпизоду, где Анна и Грэм сидят в кафе и беседуют, шел эпизод, где Синтия и Джон занимаются сексом. И если учесть, что в этом разговоре Грэм врет Анне и зрителям, что он — импотент, то создавалось некое нездоровое сопоставление. Анна, которая не любит секс, Грэм, который якобы импотент, и достаточно здоровая пара, занимающаяся сексом. А потом, в конце фильма, выясняется, что между Анной и Грэмом возникло другое чувство — любовь. И тогда оба становятся полноценными людьми. Но зритель этого итога не увидит. Итог — Анна, ушедшая от мужа, приходит к Грэму. И они оба понимают, что друг без друга жить не могут. Они ничего не говорят, они просто целуются. То есть, по мнению Содерберга, нормальный секс без любви невозможен.

Кузнецов поставил сценарий Содерберга как обычную мелодраму. Можно смотреть спектакль, не зная сюжета, и смотреть с интересом. Но фильм «Секс, ложь и видео» у нас в стране достаточно известен. Публика ждет режиссерского спектакля, а получает театральный римейк фильма. Кузнецов так же, как и Содерберг, включает в спектакль параллельное действие — на сцене установлены телевизоры, и то, чего Содерберг добился путем монтажа, у Кузнецова происходит на экране телика. Причем видно, что съемка происходила раньше — у актеров успели отрасти волосы, кто-то, наоборот, постригся. Театральная условность при детальности, которую навязывает Кузнецов, невозможна.

И это при том, что оформление достаточно условно. Что оно из себя вообще представляет, затрудняюсь сказать. Два телевизора, куб-скамейка посреди сцены и задник-проход из стекла. Атмосферы не создает.

Неужели нам опять предлагают «просто» историю? Неужели мы в зале для того, чтобы посмотреть версию кинофильма, сделанную на уровне телевизионной мыльной оперы? Видимо, так. Потому что актеры на сцене последовательно и живо играют сюжет. Больше ничего. И это при том, что играют они хорошо, но по-русски (см. в начало). По-русски — это не расспрашивать девушку о том, когда она в первый раз увидела пенис, и не делиться подробно впечатлением от увиденного. По-русски — это не задавать такой вопрос и стыдливо покраснеть вместо ответа. И то, что для актеров неестественно это играть, видно. Анна Марины Зудиной стыдлива и скромна — и это по-русски. Достаточно живой выглядит молодая и свободная Анастасия Заворотнюк (Синтия). С мужиками хуже.

Во-первых, они похожи друг на друга. Два нормальных русских медведя. И когда Грэм в исполнении Максима Виторгана говорит, что он — импотент, становится очень смешно. Не верится. Какой русский человек об этом открыто заявит?

Самой живой становится сцена, где Джон — Ярослав Бойко смотрит видеозапись Анны. Сидит, слушает ответы Анны про их интимную жизнь и ругается. Вот это — нормальная реакция. А так… В их героях должна быть ну хоть какая-то рефлексия, хоть какие-то нервы. Нет, рефлексию и неврастению эти два здоровых парня играть не могут.

Сидеть в зале и слушать разговоры о сексе. Зачем? Если при этом подумать и понять, что любви в спектакле тоже нет, можно впасть в депрессию. Как мужчина-герой уходит, так и любовь исчезает. Любовь теперь одно из трех: или секс, или ревность, или ненависть. Ну что ж…

Эх, Москва златоглавая, давно я у тебя не был. Спасибо за хлеб-соль. До встречи! В Питер… В Питер!

Два вечера в веселом доме прошли незаметно. Сильного впечатления не оставили, но и бурных отрицательных эмоций тоже не вызвали. Может, это и неплохо — посмотреть два «просто» спектакля. Где нет сложностей, где нет излишних страстей, где нет излишних эмоций, где нет излишней жизни? Может, да. Театр отражает жизнь… Может, стоит жить без сложностей, без страстей, без эмоций, без волшебства, без вдохновенья?… Вдохновение, приди!

Декабрь 1999 г.