Современный театр — в России примерно с середины 2000-х годов — стал представлять собой такую сложно организованную и разнородную материю, что ему потребовался переводчик. Художники, режиссеры, а еще чаще — композиторы и хореографы, оснащенные теорией, и ряд драматургов шагнули туда, куда не ступала нога критика, не то что зрителя. И дальше оказалось, что для описания этого театра, для его понимания и приятия нужны компетенции и знания, которых у нас нет. С этим вызовом, гласно и негласно продекларированным в театре новейшего времени, столкнулось прежде всего профессиональное сообщество. А вместе с ним — и зритель. Более того, как в самом театре перемешалось профессиональное и непрофессиональное, актеры — со свидетелями, так и в зале оказалось сложно разделить тех, кто смотрит «оснащенно», и тех — кто не является профессиональным зрителем. Именно понимание этой новой и довольно непривычной взаимосвязи лежит в основании образовательного проекта Электротеатра Станиславский.

Первоначально идея «Школы современного зрителя и слушателя» разрабатывалась Борисом Юханановым, художественным руководителем театра и режиссером, совместно с молодыми учеными из независимой лаборатории Theatrum Mundi. Проект представлял собой своего рода систему разнонаправленных векторов, у каждого из которых была своя задача: скажем, «нести знание людям», занимаясь комментированием сложного искусства; или — заниматься исследованием конкретных спектаклей и явлений в лабораторном режиме (это называлось «закрытая ложа театрологов»); или — вместе со зрителями «учиться в школе», то есть слушать лекции, участвовать в дискуссиях и ходить на встречи с большими мастерами.

Зрительское фойе. Дискуссия Б. Юхананова и А. Могучего. Фото О. Орловой

С самого начала существенным моментом было то, что Электротеатр стал крайне важным местом для современных композиторов — а они очень развиты интеллектуально и превосходно подкованы в теоретическом плане. И получилось, что сложное искусство новой академической и электронной музыки встретилось с неадаптивным способом говорить об искусстве (в том числе — о литературе и поэзии, мощно присутствующих в Электротеатре благодаря книжной лавке «Порядок слов»).

Другой параметр образовательного проекта театра связан с удивительным парадоксом о зрителе: Юхананов с самого начала привечал «разночинцев» (так он называет молодых интеллектуалов без денег в кармане), прекрасно понимая, что именно у них есть жажда интеллектуальной деятельности и подлинный интерес к современному искусству и философии. Этот разночинский зритель и есть основной «кадр» всех посиделок в фойе Электротеатра: это ему интересна феминистская поэзия, футурология, акционизм, новая музыка. И хотя посетитель лекций и дискуссий, часто не связанных с репертуаром театра, напрямую не конвертируется в зрителя спектакля, в этой широте контекста есть необъяснимая и прекрасная прагматика. На согретую самыми разными деятелями современного искусства площадку приходят очень разные люди, у которых есть, вероятно, общий ген — пытливости и свободы. То есть парадокс заключается в том, что вход в искусство должен быть максимально демократичным, а способ говорить о нем — лишенным адаптивности.

Лаборатория Theatrum Mundi прижилась в Электротеатре — сначала это были маленькие и очень качественно подготовленные семинары с конкретной темой, докладчиками и жесткой модерацией, в которых участвовали сами лаборанты и близкий круг сочувствующих. Но дальше — по причине актуальности тем (здесь глубоко и нетривиально обсуждались все главные книги последнего времени, от Фишер-Лихте до Лемана, от Рансьера до Бишоп), в силу высокого уровня подготовленности спикеров и полемики, которая здесь всегда возникает, семинар стал популярным. На него приходят разные люди, и не все они участвуют, но все — внимательно слушают.

В Электротеатр стекается очень большое количество инициатив и проектов. Юхананов называет эту практику сотрудничества с разными институциями и идеями — «высоким паразитированием», когда взаимный интерес рождается в ходе самого взаимодействия и когда театр становится больше чем просто площадкой для разных «мероприятий».

Все это — возможно, иллюзорная (посмотрим!), но альтернатива или дополнение к существующему театроведческому образованию, которое по разным причинам находится в кризисе. Театроведам, и не им одним, приходится сталкиваться с определенным вызовом: чтобы разбираться в современном театре, нужно быть оснащенным знаниями из других областей, включая квантовую физику, общественные науки и футурологию. При этом именно театр — и мы этим очень гордимся — стал местом пересечения разных наук и видов искусства. Только театр всех пустил, оказался самым демократичным, впитчивым и потому актуальным. Заниматься всеобучем, своим в том числе, имеет смысл, если ты не выплескиваешь с водой ребенка, то есть не забываешь о том, что в центре всего этого крайне популярного сегодня образовательного «плюса» — искусство театра. И тогда нечего бояться превращения в «дом культуры». Впрочем, и в домах культуры давно уже ничего пугающего нет. Именно театр как лаборатория стоял в центре поисков молодых художников из колледжа Блэк Маунтин в 1950-е. А идея эта корнями уходит глубже — к «Баухаузу». Сегодня мы имеем дело с чем-то другим — с популяризацией занятия искусством за счет привлечения самых разных «непрофессионалов». Важно, чтобы, когда уйдет вода, кое-какая рыба осталась на дне. И живой.

Октябрь 2018 г.