

Азарт, с которым Юлия Пересильд ворвалась в профессию, сразу став звездой, лежит на одной чашке весов. А на другой — несомненный дар и несомненная честность, с какой она делает все: работает на сцене, руководит благотворительным фондом «Галчонок», поет по ночам в студиях звукозаписи и публикует в Instagram танцы своих дочек, похожих на нее, как уменьшенные копии. Кажется — неутомимая. Кажется — неугомонная. Блистательно играет, бесконечно снимается, поставила в родном Пскове «Каштанку» — и разговор наш происходил после питерского показа, который даже самой Юле показался ужасным. «Самое полезное сейчас было бы получить статью, где спектакль раскатали под асфальт!» — горячо и искренне горевала она. Вообще-то было не до интервью, впереди был еще один спектакль. Но разговор мы и начали как раз с этой темы…
Марина Дмитревская Юля, начнем с неожиданного. За двенадцать лет вы наиграли сорок фильмов, множество спектаклей. Что происходит с актерской психофизикой и есть ли иммунитет от штампов?
Юлия Пересильд Просто надо считать, что каждая работа — это первая твоя работа, вот и все. За штампы на курсе Олега Львовича Кудряшова нас просто убивали. Я стараюсь не набирать много работ параллельно, хотя предложения сыплются. Но я знаю, что не справлюсь. Набрать себе пять фильмов и сниматься параллельно — вот первый путь к штампам, потому что в трех из них ты будешь одинаков. Организм же живой, ему не справиться. Мне повезло: рядом со мной Женя Миронов, Чулпан Хаматова, Марина Смелянская, Кудряшов. Это очень близкие мне люди, которые никогда не скажут тебе — ой, какая ты молодец.
Дмитревская А вам самой разнос помогал? Были такие случаи?
Пересильд Были, и часто. Когда разносят как следует — помогает. Я, например, обожаю спектакль Марчелли «Гроза», но при этом на первом просмотре и Кудряшов и Смелянская разнесли меня в пух и прах, вусмерть, до пепла. И хотя это всегда очень больно — это единственное, что помогает росту. Расти в парниковых условиях нельзя, какой бы ты ни был замечательный и талантливый. Ты можешь расти только тогда, когда получаешь как следует. Это нормально.
Дмитревская За что вас пинали? Кажется, что у вас абсолютно звездный путь.
Пересильд За все пинали. Вот недавно сняли с репертуара спектакль «Фигаро» Серебренникова, который шел двенадцать лет на мега-аншлагах, и мы хохотали, вспоминая, как за него когда-то попало всем! Это была моя первая большая работа — и я просто ощутила ледяной душ. И это хорошо! А «Киллер Джо»? Тоже разнос, при том, что мы его играем с аншлагами. А кто-то ругал и «Электру» Кулябина. На самом деле, если в спектакле есть хоть какие-то рискованные попытки — разнесут обязательно, это нормально. Это не значит, что не надо рисковать, это значит, что нельзя позволить себе халтурить и расслабляться.
Дмитревская Юля, что такое школа Кудряшова? Что до сих пор с вами и реально работает по прошествии двенадцати лет?
Пересильд Во-первых: талант — это хорошо, но сам по себе он существовать не может. Второе: если тебе кажется, что ты один в поле воин, то тебе — не в театр, а в какое-то другое место. В-третьих, если у тебя нет понятия музыки и ритма или если ты их не развиваешь — тебе в театре делать нечего. Дальше: если ты не делаешь ничего удивительного, ничего, что бы меня сейчас потрясло, — зачем вообще это делать?.. Вот это все Кудряшов. Он всегда ставил высокую планку, и относительно каждой своей работы, просто каждой, я не уверена, что дотянулась до этой планки. Думаю, что не дотянулась: Кудряшов ставил нам такие задачи, что только по прошествии пяти лет ты вдруг понимаешь, чего он хотел. Вот он был сейчас на нашем с Рыжаковым спектакле «Солнечная линия» и сказал: «Ух, как интересно». Это нечастые слова. Чаще бывает — потреплется, потреплет по щеке, но ты-то все понимаешь… А тут говорит: «Я всегда хотел вытащить из тебя такую брехтовскую природу, чувствовал, что она у тебя есть. Да, пожалуй, Рыжаков это сделал». И это — высшая похвала, а не «Ой, Юлечка, какая же ты у меня замечательная». Тем более спектакль выпускался не очень просто, я долго не понимала, чего от меня хотят, у меня есть склонность к тяжелым историям, я понимаю, что такое боль, и пьеса Вырыпаева сначала была для меня психологической, драматической. Вот у Вырыпаева, например, есть фраза: «Ты, моя дорогая, просто бриллиант». И я их убеждала: вы что, не понимаете, что эти слова для женщины, которая хочет такую фразу услышать, — это боль? А они издевались: «Боль, боль, столько, мать… боли…» И в какой-то момент Рыжакову удалось переломить меня и увести в сторону клоунской природы и другого способа существования.

Ю. Тхагалегов (Хауи), Ю. Пересильд (Бекки). «Кроличья нора». Театр на Малой Бронной. Фото С. Апанасенко

Ю. Пересильд (Геля), Д. Страхов (Виктор). «Варшавская мелодия». Театр на Малой Бронной. Фото В. Кудрявцева
Дмитревская Вы поработали с разными режиссерами и в очень разных типах театра. Одно дело — Марчелли, другое — Рыжаков: у одного играет низ, другой ставит музыку. Что вам самой ближе?
Пересильд Мне ближе низы. Я уверена, что «Солнечная линия» для многих, кто знал меня раньше, — совсем другая история, и мне самой она дала много, но органично я себя ощущаю в природе спектакля Марчелли, мне такой театр близок. Конечно, именно поэтому хочется пробовать себя в другом театре.
Дмитревская Юля, я вот смотрю на ваше поколение — на вас, на Лизу Боярскую — взят немыслимый темп-темп-темп, просто такая кино-театральная физкультура. Сорок фильмов за десять лет, театр… В этом есть приобретения или происходит выхолащивание?
Пересильд Конечно, приобретения. Усталость бывает, но ведь я не беру в год больше одной театральной премьеры, больше не потянуть, или это будет именно физкультура. Есть спектакли, из которых я выхожу, — не получается распределиться во времени. Тем более — премьера это премьера, а дальше нужен минимум год внутренней работы, чтобы это освоить. И спектакль спектаклю рознь. Мы восемь лет играем «Варшавскую мелодию» Голомазова и каждый раз перед спектаклем минут сорок разминаемся, чтобы просто начать говорить. Пьем кофе вместе, сидя вдвоем. Дальше спектакль. И сорок минут после спектакля обсуждаем, что было не так. Это единственное, что может сохранить живой спектакль. В Театре Наций такая же система, всегда есть Женя Миронов, который периодически говорит: прогон! «Рассказам Шукшина» десять лет, уже, казалось бы, можно расслабиться. Нет — прогон! Важно понимать, что с выпуском премьеры жизнь спектакля только начинается. Или заканчивается.
Дмитревская Очень давно Анатолий Васильев произнес: премьера — это начало процесса умирания спектакля. Меня тогда это удивило: ведь есть способы поддержания жизни спектакля, новые задачи. Но все это в итоге действительно — борьба с процессом умирания. Правда, борьба с умиранием и есть жизнь.
Пересильд Конечно. Ты в чем-то начинаешь чувствовать себя уверенней, привыкаешь — и это ведет к гибели спектакля. Вот сейчас снимают «Фигаро» — на который билеты раскупаются, как только открывается касса. Это вообще курица, несущая золотые яйца Театру Наций. И все-таки Женя Миронов принимает волевое решение — снять. Да, мне грустно, мне жаль расставаться, но я неимоверно уважаю этого человека: как только он почувствовал возникающий процесс легкой механизации того, что мы делаем, — он сразу это снял. Скажу больше — он снял «Фрекен Жюли», в которой возникли неживые секундочки. Это честно и правильно.
Дмитревская Актеру нужна рефлексия или нужнее бесстрашие?
Пересильд Бесстрашие. От рефлексии не уйти, она всех нас посещает — надолго или навсегда. Но это непродуктивно, и справиться с рефлексией помогает только бесстрашие. Особенно если кто-то тебя «выпорол» или сказал что-то в лицо — тут точно у меня заканчивается рефлексия и вступает бесстрашие.
Дмитревская Не так давно ваш однокурсник Евгений Ткачук на вопрос о школе Кудряшова говорил мне — «ансамбль». У вас были случаи, когда вы играли со своими и играли у режиссеров-однокурсников Никиты Гриншпуна и Тимофея Кулябина. А есть варианты партнерства неожиданного — как с Настей Светловой в «Грозе». Партнерские контакты приходят быстро или играть со своими — это «что-то особенного»?
Пересильд Все по-разному. Я очень завишу от партнера. Я вообще завишу от миллиона вещей. Например, если режиссер в меня не влюблен и не считает самой лучшей, я не могу играть. Если я чувствую хоть на йоту его равнодушие — я становлюсь бездарной, медленной, глупой. С Марчелли я несколько лет мечтала поработать, и Марина Смелянская говорила: вот с кем тебе надо… И когда мы познакомились, я поняла, что он человек совершенно моей природы. Компания «Грозы» удивительная, огневой Кищенко — это партнер, с которым не надо договариваться, с которым в процессе импровизации могут возникать чудеса. В нем есть такая отчаянность, пожар, и в Светловой — молниеносность, реактивность, я обожаю ее за это. Такая же Хлынина, такой же Чинарев. И после этого спектакля у меня катарсис, я не устаю. А есть спектакли, после которых физически не можешь встать, — вот «Кроличья нора» Голомазова такой. Сейчас мы уже друг друга любим, но соединиться в ансамбль нам было невероятно сложно, долго никто никого не мог услышать.
Дмитревская Обычно спрашиваю актеров — что такое актер как природа?
Пересильд Актер для меня — музыкальный инструмент. И важно, чтобы инструмент был хороший, потому что на плохом все равно звука не будет. И чтоб на нем играли знающие люди. Я все время смотрю на музыкантов: как они берегут свои инструменты, и не дай бог если инструмент будет неправильно настроен или где-то упадет. Инструмент берегут, чтобы он всегда был в форме. Так вот я должна беречь свой инструмент под названием «я-артист», чтобы сыграть на нем так, как надо. Артист, который не настроен, — не звучит.
Дмитревская А какой тип театра вы любите?
Пересильд Я люблю психологический театр. Кто-то иронизирует над нашей «Варшавской мелодией», а у зрителя — невероятная потребность в таком театре, и мы ее еще лет десять будем играть. Хотя просто два человека сидят на стульях. Я люблю этот спектакль. И вообще, какие бы формы и типы театра мне ни предлагал режиссер, я втайне от него иду через психологический театр. Форма может быть какой угодно, но если ты по-настоящему не проходишь этот путь — никаких эмоций у зрителя не появится. Даже если бы «Солнечную линию» с ее клоунадой я не играла про себя, про своих друзей, про то, что я переживала, — не знаю, зачем бы я это играла вообще. В актерском деле есть эгоистическая составляющая: я тоже хочу получить от этого удовольствие и найти в себе какую-то новую эмоцию. Только психологический театр может это дать.
Дмитревская И почему его все меньше?
Пересильд Мне это страшно, но век технологий, век шоу оставляет артиста…
Дмитревская А сами артисты и режиссеры готовы к глубокому долгому разбору? К погружению? Режиссеры не слишком тяготеют. На марше — складывание паззлов, перформатизм и циркизация.
Пересильд Так происходит, потому что налепить форму и сделать визуальный театр проще, тем более зритель тяготеет к визуальному театру. Это мода, как мне кажется. Сделать что-то простое и не трендовое, попробовать заговорить — а что, собственно, мы тут делаем — гораздо труднее. Когда Херманис приехал делать рассказы Шукшина и заговорил с нами о людях — мы сперва даже не поняли. А что? Мы с Акимкиным однокурсники, и спели, и сплясали, и на шпагат сели — чего еще? А он говорит: «Вы все можете, мне даже страшно. А вы можете сделать так, как будто вы ничего не можете?» И тогда я стала понимать, что ему важно, чтобы артист ничего не умел и учился. Нам же интересно наблюдать, как ничего не умеют и учатся что-то делать дети? В артисте должно быть такое качество, когда ты радуешься тому, что он на сцене сделал, а не тому, что он умеет и то, и се, и пятое, и десятое.
Дмитревская Чудесная книжка Херманиса «Дневник» как раз об этом тоже. Юля, а какие актрисы нравились вам в юности?
Пересильд Фрейндлих. Фрейндлих. Я не могу сказать, что у меня были какие-то кумиры, но и с годами остается она — Алиса Бруновна. У нее есть и боль, и юмор невероятный, и такая смесь всего… Я люблю актрис, которые не боятся быть и жутко страшненькими, и удивительно красивыми. В ней это есть. А среди молодых этого мало, появился стандарт красоты, которому все следуют.
Дмитревская А какое самое сильное театральное впечатление юности?
Пересильд Ой, я пришла в театр первый раз, будучи первокурсницей у Кудряшова. Вот так. Это был МХТ.
Дмитревская Почему же тогда вы решили быть актрисой?
Пересильд Не могу объяснить. Конечно, я всегда выступала, пела, но не росла с ощущением, что буду актрисой. Да, я хотела этого, чувствовала это, но меня сильно мотало в старших классах. Я и в школу МЧС пыталась поступить, и в пожарные, и в медицинский, и какие-то олимпиады по химии выигрывала, и спорт был… Но в какой-то момент я поняла, что это желание быть везде и всем может удовлетворить только актерская профессия. Каждый день мне хочется чего-то нового, какого-то риска, какого-то геройства. Но в городе надо мной все просто смеялись, из актерской среды у меня никого нет — какой может быть театральный институт? И в первый год я таки не поступила, пошла в Псковский пединститут, отучилась там год, поняла, что задыхаюсь, никому ничего не сказала и забрала документы. Театральный педагог Люся Масленникова мне помогла подготовиться так, чтобы быть собой. Приехала к Кудряшову, начала читать, кажется, письмо Татьяны, он, конечно, рассмеялся: ты кто? ты откуда? ты зачем к нам сюда приехала? для чего? Я что-то начала говорить, а он: «Как ты тут будешь жить? Ты из Пскова, родители помочь не смогут». И у меня, как у клоуна, — слезы в три ручья: в тот момент у меня не было в Москве ни одного знакомого, и я жила на вокзале. И после этого говорит: неси документы. А они у меня в Пскове! Приехала…
Дмитревская Сразу документы? После первого тура?
Пересильд Конечно, были еще прослушивания, но уже на первом туре он мне это сказал. Конечно, даже трудно определить, что сделал для меня Кудряшов. Путевку в жизнь дал.
Дмитревская И из десятков сыгранных ролей что для вас самой дорого?
Пересильд В кино — «Холодное танго» и «Битва за Севастополь». В «Танго» это серьезная большая работа. Это был материал, который позволил вылететь в космос, и хочется, чтобы такие работы появлялись.
Дмитревская У вас много ролей «с гримом»: характерным, возрастным, портретным. Много костюмности. Вы любите превращаться?
Пересильд Очень люблю. Вот почему я не снимаюсь параллельно в двух картинах? Потому что у меня на физиологическом уровне меняется лицо — можете надо мной смеяться. Начинают расти щеки, я превращаюсь во что-то другое. Или когда делали «Холодное танго», Чухрай не только сказал мне, что надо похудеть, но и дал миллион референсов каких-то женщин, к которым я себя никогда не относила. Это женщины с тонкими ногами, красными губами, тонкими пальцами, сигаретами… Прислал и сказал: «Лайма вот такая». Я смотрю: и вот где я, а где Лайма? Очень далеко. Но я распечатала все эти фотографии, обвесила ими квартиру, ходила и смотрела на этих женщин. И как ни смешно, но половина кадров из этого кино — эти фотографии. Вот такое превращение — это и есть чудо.
Дмитревская А роли имеют влияние на актера? Вас какие-то роли меняли?
Пересильд Наверное, как ни странно, Гурченко. Я перечитала ее книги — и вдруг почувствовала ее целиком: ее желание разнести полмира здесь и сразу — и одновременно болезненную защиту от мира, и юмор, и боль «Пяти минут», которые ее приговорили и с которыми она все время боролась. И был момент, когда я почувствовала, что мне трудно выйти из ее манеры. Бывает — играешь что-то и вдруг чувствуешь, как она из тебя лезет… Да, люблю превращаться, только чтобы не повторяться. А то после фильма «Край» пошли однотипные предложения: русская женщина в тылу врага. Или сплошь идет — «разбитная разведенка». И нужно иметь силу воли, чтобы на все сказать нет.
Дмитревская Роли выбираете по режиссеру или по материалу?
Пересильд Сначала материал, а потом все-таки — насколько режиссер видит в этом материале именно тебя. Когда меня спрашивают, какие роли я хотела бы сыграть, всегда возникает вопрос — сыграть или запороть? Запороть можно любую великую роль. Важно, что хочет из тебя вытащить режиссер. И всегда интересно, какой он тебя видит. Ведь одному кажется, что ты вот такая, а другой видит противоположное. И есть шанс быть разной. Сам что ты можешь? Хочется же стрелять в разные стороны. И одинакового играть не хочется — какое в этом удовольствие?
Дмитревская Юля, я точно помню, что в молодости у меня не было ощущения поколения. Любимов и Эфрос не были моим поколением, но были моим театром. Сейчас много разговоров о поколениях. У вас есть это чувство?
Пересильд Не могу сказать, что есть. Мне с Чухраем работать было интереснее, чем с десятком режиссеров моего поколения. Или Клименко, который был оператором моей жизни, — разве можно переплюнуть этого мастера какими-то фишечками? Я несколько настороженно отношусь к модному, современному, трендовому. На самом деле больше, чем человек, — никто ничего не придумал, выше слов «человек» и «любовь» все равно ничего нет. Я не против новых форм, я за них, но только через человека и через любовь. Я по-другому не знаю и не умею. Меня так научили.
Дмитревская Много в театр ходите, смотрите?
Пересильд Да, обожаю театр. Смотрю все. Сильное впечатление произвел «Цирк» Максима Диденко (и дело не в том, что мы дружили курсами: кудряшовцы и козловцы — и что я знаю Максима давно и совсем другим). И мне нравится, что он хочет сделать актеров другими и мучает их йогой в десять утра, это имеет прямое отношение к профессии. В «Цирке» совместились форма и содержание.
Дмитревская У вас был фантастический курс: Ткачук, Кулябин, Стружкова, Гриншпун…
Пересильд А звезд мало. А для меня все мои однокурсники — звезды! Был блистательный курс одаренных, одержимых людей, поглощенных профессией. А их многие просто не знают — обидно. Акимкин не выходит из театра, и ему некогда сниматься, Тульчинский, который пишет музыку… Кудряшов нас заново родил. Тем более — мы пришли к нему абсолютными невеждами из разных концов страны. Просто — Маугли. К моменту поступления я была таким тупарем, хотя читала всегда много…. Кудряшов заставлял нас по шесть часов в день слушать музыку. Всем купили плееры. Мы ничего в этом не понимали, но так и образовывались. Дички, причем все — с большой энергией. Мы вытворяли страшные вещи, нас выгоняли всем курсом за то, что мы устроили этюд с пожаром, все, что происходило, было именно так. Потому и в театре хочется того же. Я, честно говоря, очень люблю бегать туда к ним, на курс Кудряшова. Вот совсем недавно видела спектакль «Доктор». Там выжимка из «Дяди Вани»: Соня, Елена и Астров. Это фантастика! И я не знаю, кто бы так смело и прикольно мог сыграть, как Лиза Янковская. Студенческие спектакли всегда дают надежду.
Дмитревская Бегаете поддержать?
Пересильд Их? Себя поддержать! Они там такие!..
Июнь 2018 г.
Комментарии (0)