Азарт, с которым Юлия Пересильд ворвалась в профессию, сразу став звездой, лежит на одной чашке весов. А на другой — несомненный дар и несомненная честность, с какой она делает все: работает на сцене, руководит благотворительным фондом «Галчонок», поет по ночам в студиях звукозаписи и публикует в Instagram танцы своих дочек, похожих на нее, как уменьшенные копии. Кажется — неутомимая. Кажется — неугомонная. Блистательно играет, бесконечно снимается, поставила в родном Пскове «Каштанку» — и разговор наш происходил после питерского показа, который даже самой Юле показался ужасным. «Самое полезное сейчас было бы получить статью, где спектакль раскатали под асфальт!» — горячо и искренне горевала она. Вообще-то было не до интервью, впереди был еще один спектакль. Но разговор мы и начали как раз с этой темы…

Марина Дмитревская Юля, начнем с неожиданного. За двенадцать лет вы наиграли сорок фильмов, множество спектаклей. Что происходит с актерской психофизикой и есть ли иммунитет от штампов?

Юлия Пересильд Просто надо считать, что каждая работа — это первая твоя работа, вот и все. За штампы на курсе Олега Львовича Кудряшова нас просто убивали. Я стараюсь не набирать много работ параллельно, хотя предложения сыплются. Но я знаю, что не справлюсь. Набрать себе пять фильмов и сниматься параллельно — вот первый путь к штампам, потому что в трех из них ты будешь одинаков. Организм же живой, ему не справиться. Мне повезло: рядом со мной Женя Миронов, Чулпан Хаматова, Марина Смелянская, Кудряшов. Это очень близкие мне люди, которые никогда не скажут тебе — ой, какая ты молодец.

Дмитревская А вам самой разнос помогал? Были такие случаи?

Пересильд Были, и часто. Когда разносят как следует — помогает. Я, например, обожаю спектакль Марчелли «Гроза», но при этом на первом просмотре и Кудряшов и Смелянская разнесли меня в пух и прах, вусмерть, до пепла. И хотя это всегда очень больно — это единственное, что помогает росту. Расти в парниковых условиях нельзя, какой бы ты ни был замечательный и талантливый. Ты можешь расти только тогда, когда получаешь как следует. Это нормально.

Дмитревская За что вас пинали? Кажется, что у вас абсолютно звездный путь.

Пересильд За все пинали. Вот недавно сняли с репертуара спектакль «Фигаро» Серебренникова, который шел двенадцать лет на мега-аншлагах, и мы хохотали, вспоминая, как за него когда-то попало всем! Это была моя первая большая работа — и я просто ощутила ледяной душ. И это хорошо! А «Киллер Джо»? Тоже разнос, при том, что мы его играем с аншлагами. А кто-то ругал и «Электру» Кулябина. На самом деле, если в спектакле есть хоть какие-то рискованные попытки — разнесут обязательно, это нормально. Это не значит, что не надо рисковать, это значит, что нельзя позволить себе халтурить и расслабляться.

Дмитревская Юля, что такое школа Кудряшова? Что до сих пор с вами и реально работает по прошествии двенадцати лет?

Пересильд Во-первых: талант — это хорошо, но сам по себе он существовать не может. Второе: если тебе кажется, что ты один в поле воин, то тебе — не в театр, а в какое-то другое место. В-третьих, если у тебя нет понятия музыки и ритма или если ты их не развиваешь — тебе в театре делать нечего. Дальше: если ты не делаешь ничего удивительного, ничего, что бы меня сейчас потрясло, — зачем вообще это делать?.. Вот это все Кудряшов. Он всегда ставил высокую планку, и относительно каждой своей работы, просто каждой, я не уверена, что дотянулась до этой планки. Думаю, что не дотянулась: Кудряшов ставил нам такие задачи, что только по прошествии пяти лет ты вдруг понимаешь, чего он хотел. Вот он был сейчас на нашем с Рыжаковым спектакле «Солнечная линия» и сказал: «Ух, как интересно». Это нечастые слова. Чаще бывает — потреплется, потреплет по щеке, но ты-то все понимаешь… А тут говорит: «Я всегда хотел вытащить из тебя такую брехтовскую природу, чувствовал, что она у тебя есть. Да, пожалуй, Рыжаков это сделал». И это — высшая похвала, а не «Ой, Юлечка, какая же ты у меня замечательная». Тем более спектакль выпускался не очень просто, я долго не понимала, чего от меня хотят, у меня есть склонность к тяжелым историям, я понимаю, что такое боль, и пьеса Вырыпаева сначала была для меня психологической, драматической. Вот у Вырыпаева, например, есть фраза: «Ты, моя дорогая, просто бриллиант». И я их убеждала: вы что, не понимаете, что эти слова для женщины, которая хочет такую фразу услышать, — это боль? А они издевались: «Боль, боль, столько, мать… боли…» И в какой-то момент Рыжакову удалось переломить меня и увести в сторону клоунской природы и другого способа существования.

Дмитревская Вы поработали с разными режиссерами и в очень разных типах театра. Одно дело — Марчелли, другое — Рыжаков: у одного играет низ, другой ставит музыку. Что вам самой ближе?

Пересильд Мне ближе низы. Я уверена, что «Солнечная линия» для многих, кто знал меня раньше, — совсем другая история, и мне самой она дала много, но органично я себя ощущаю в природе спектакля Марчелли, мне такой театр близок. Конечно, именно поэтому хочется пробовать себя в другом театре.

Дмитревская Юля, я вот смотрю на ваше поколение — на вас, на Лизу Боярскую — взят немыслимый темп-темп-темп, просто такая кино-театральная физкультура. Сорок фильмов за десять лет, театр… В этом есть приобретения или происходит выхолащивание?

Пересильд Конечно, приобретения. Усталость бывает, но ведь я не беру в год больше одной театральной премьеры, больше не потянуть, или это будет именно физкультура. Есть спектакли, из которых я выхожу, — не получается распределиться во времени. Тем более — премьера это премьера, а дальше нужен минимум год внутренней работы, чтобы это освоить. И спектакль спектаклю рознь. Мы восемь лет играем «Варшавскую мелодию» Голомазова и каждый раз перед спектаклем минут сорок разминаемся, чтобы просто начать говорить. Пьем кофе вместе, сидя вдвоем. Дальше спектакль. И сорок минут после спектакля обсуждаем, что было не так. Это единственное, что может сохранить живой спектакль. В Театре Наций такая же система, всегда есть Женя Миронов, который периодически говорит: прогон! «Рассказам Шукшина» десять лет, уже, казалось бы, можно расслабиться. Нет — прогон! Важно понимать, что с выпуском премьеры жизнь спектакля только начинается. Или заканчивается.

Дмитревская Очень давно Анатолий Васильев произнес: премьера — это начало процесса умирания спектакля. Меня тогда это удивило: ведь есть способы поддержания жизни спектакля, новые задачи. Но все это в итоге действительно — борьба с процессом умирания. Правда, борьба с умиранием и есть жизнь.

Пересильд Конечно. Ты в чем-то начинаешь чувствовать себя уверенней, привыкаешь — и это ведет к гибели спектакля. Вот сейчас снимают «Фигаро» — на который билеты раскупаются, как только открывается касса. Это вообще курица, несущая золотые яйца Театру Наций. И все-таки Женя Миронов принимает волевое решение — снять. Да, мне грустно, мне жаль расставаться, но я неимоверно уважаю этого человека: как только он почувствовал возникающий процесс легкой механизации того, что мы делаем, — он сразу это снял. Скажу больше — он снял «Фрекен Жюли», в которой возникли неживые секундочки. Это честно и правильно.

Дмитревская Актеру нужна рефлексия или нужнее бесстрашие?

Пересильд Бесстрашие. От рефлексии не уйти, она всех нас посещает — надолго или навсегда. Но это непродуктивно, и справиться с рефлексией помогает только бесстрашие. Особенно если кто-то тебя «выпорол» или сказал что-то в лицо — тут точно у меня заканчивается рефлексия и вступает бесстрашие.

Дмитревская Не так давно ваш однокурсник Евгений Ткачук на вопрос о школе Кудряшова говорил мне — «ансамбль». У вас были случаи, когда вы играли со своими и играли у режиссеров-однокурсников Никиты Гриншпуна и Тимофея Кулябина. А есть варианты партнерства неожиданного — как с Настей Светловой в «Грозе». Партнерские контакты приходят быстро или играть со своими — это «что-то особенного»?

Пересильд Все по-разному. Я очень завишу от партнера. Я вообще завишу от миллиона вещей. Например, если режиссер в меня не влюблен и не считает самой лучшей, я не могу играть. Если я чувствую хоть на йоту его равнодушие — я становлюсь бездарной, медленной, глупой. С Марчелли я несколько лет мечтала поработать, и Марина Смелянская говорила: вот с кем тебе надо… И когда мы познакомились, я поняла, что он человек совершенно моей природы. Компания «Грозы» удивительная, огневой Кищенко — это партнер, с которым не надо договариваться, с которым в процессе импровизации могут возникать чудеса. В нем есть такая отчаянность, пожар, и в Светловой — молниеносность, реактивность, я обожаю ее за это. Такая же Хлынина, такой же Чинарев. И после этого спектакля у меня катарсис, я не устаю. А есть спектакли, после которых физически не можешь встать, — вот «Кроличья нора» Голомазова такой. Сейчас мы уже друг друга любим, но соединиться в ансамбль нам было невероятно сложно, долго никто никого не мог услышать.

Дмитревская Обычно спрашиваю актеров — что такое актер как природа?

Пересильд Актер для меня — музыкальный инструмент. И важно, чтобы инструмент был хороший, потому что на плохом все равно звука не будет. И чтоб на нем играли знающие люди. Я все время смотрю на музыкантов: как они берегут свои инструменты, и не дай бог если инструмент будет неправильно настроен или где-то упадет. Инструмент берегут, чтобы он всегда был в форме. Так вот я должна беречь свой инструмент под названием «я-артист», чтобы сыграть на нем так, как надо. Артист, который не настроен, — не звучит.

Дмитревская А какой тип театра вы любите?

Пересильд Я люблю психологический театр. Кто-то иронизирует над нашей «Варшавской мелодией», а у зрителя — невероятная потребность в таком театре, и мы ее еще лет десять будем играть. Хотя просто два человека сидят на стульях. Я люблю этот спектакль. И вообще, какие бы формы и типы театра мне ни предлагал режиссер, я втайне от него иду через психологический театр. Форма может быть какой угодно, но если ты по-настоящему не проходишь этот путь — никаких эмоций у зрителя не появится. Даже если бы «Солнечную линию» с ее клоунадой я не играла про себя, про своих друзей, про то, что я переживала, — не знаю, зачем бы я это играла вообще. В актерском деле есть эгоистическая составляющая: я тоже хочу получить от этого удовольствие и найти в себе какую-то новую эмоцию. Только психологический театр может это дать.

Дмитревская И почему его все меньше?

Пересильд Мне это страшно, но век технологий, век шоу оставляет артиста…

Дмитревская А сами артисты и режиссеры готовы к глубокому долгому разбору? К погружению? Режиссеры не слишком тяготеют. На марше — складывание паззлов, перформатизм и циркизация.

Пересильд Так происходит, потому что налепить форму и сделать визуальный театр проще, тем более зритель тяготеет к визуальному театру. Это мода, как мне кажется. Сделать что-то простое и не трендовое, попробовать заговорить — а что, собственно, мы тут делаем — гораздо труднее. Когда Херманис приехал делать рассказы Шукшина и заговорил с нами о людях — мы сперва даже не поняли. А что? Мы с Акимкиным однокурсники, и спели, и сплясали, и на шпагат сели — чего еще? А он говорит: «Вы все можете, мне даже страшно. А вы можете сделать так, как будто вы ничего не можете?» И тогда я стала понимать, что ему важно, чтобы артист ничего не умел и учился. Нам же интересно наблюдать, как ничего не умеют и учатся что-то делать дети? В артисте должно быть такое качество, когда ты радуешься тому, что он на сцене сделал, а не тому, что он умеет и то, и се, и пятое, и десятое.

Дмитревская Чудесная книжка Херманиса «Дневник» как раз об этом тоже. Юля, а какие актрисы нравились вам в юности?

Пересильд Фрейндлих. Фрейндлих. Я не могу сказать, что у меня были какие-то кумиры, но и с годами остается она — Алиса Бруновна. У нее есть и боль, и юмор невероятный, и такая смесь всего… Я люблю актрис, которые не боятся быть и жутко страшненькими, и удивительно красивыми. В ней это есть. А среди молодых этого мало, появился стандарт красоты, которому все следуют.

Дмитревская А какое самое сильное театральное впечатление юности?

Пересильд Ой, я пришла в театр первый раз, будучи первокурсницей у Кудряшова. Вот так. Это был МХТ.

Дмитревская Почему же тогда вы решили быть актрисой?

Пересильд Не могу объяснить. Конечно, я всегда выступала, пела, но не росла с ощущением, что буду актрисой. Да, я хотела этого, чувствовала это, но меня сильно мотало в старших классах. Я и в школу МЧС пыталась поступить, и в пожарные, и в медицинский, и какие-то олимпиады по химии выигрывала, и спорт был… Но в какой-то момент я поняла, что это желание быть везде и всем может удовлетворить только актерская профессия. Каждый день мне хочется чего-то нового, какого-то риска, какого-то геройства. Но в городе надо мной все просто смеялись, из актерской среды у меня никого нет — какой может быть театральный институт? И в первый год я таки не поступила, пошла в Псковский пединститут, отучилась там год, поняла, что задыхаюсь, никому ничего не сказала и забрала документы. Театральный педагог Люся Масленникова мне помогла подготовиться так, чтобы быть собой. Приехала к Кудряшову, начала читать, кажется, письмо Татьяны, он, конечно, рассмеялся: ты кто? ты откуда? ты зачем к нам сюда приехала? для чего? Я что-то начала говорить, а он: «Как ты тут будешь жить? Ты из Пскова, родители помочь не смогут». И у меня, как у клоуна, — слезы в три ручья: в тот момент у меня не было в Москве ни одного знакомого, и я жила на вокзале. И после этого говорит: неси документы. А они у меня в Пскове! Приехала…

Дмитревская Сразу документы? После первого тура?

Пересильд Конечно, были еще прослушивания, но уже на первом туре он мне это сказал. Конечно, даже трудно определить, что сделал для меня Кудряшов. Путевку в жизнь дал.

Дмитревская И из десятков сыгранных ролей что для вас самой дорого?

Пересильд В кино — «Холодное танго» и «Битва за Севастополь». В «Танго» это серьезная большая работа. Это был материал, который позволил вылететь в космос, и хочется, чтобы такие работы появлялись.

Дмитревская У вас много ролей «с гримом»: характерным, возрастным, портретным. Много костюмности. Вы любите превращаться?

Пересильд Очень люблю. Вот почему я не снимаюсь параллельно в двух картинах? Потому что у меня на физиологическом уровне меняется лицо — можете надо мной смеяться. Начинают расти щеки, я превращаюсь во что-то другое. Или когда делали «Холодное танго», Чухрай не только сказал мне, что надо похудеть, но и дал миллион референсов каких-то женщин, к которым я себя никогда не относила. Это женщины с тонкими ногами, красными губами, тонкими пальцами, сигаретами… Прислал и сказал: «Лайма вот такая». Я смотрю: и вот где я, а где Лайма? Очень далеко. Но я распечатала все эти фотографии, обвесила ими квартиру, ходила и смотрела на этих женщин. И как ни смешно, но половина кадров из этого кино — эти фотографии. Вот такое превращение — это и есть чудо.

Дмитревская А роли имеют влияние на актера? Вас какие-то роли меняли?

Пересильд Наверное, как ни странно, Гурченко. Я перечитала ее книги — и вдруг почувствовала ее целиком: ее желание разнести полмира здесь и сразу — и одновременно болезненную защиту от мира, и юмор, и боль «Пяти минут», которые ее приговорили и с которыми она все время боролась. И был момент, когда я почувствовала, что мне трудно выйти из ее манеры. Бывает — играешь что-то и вдруг чувствуешь, как она из тебя лезет… Да, люблю превращаться, только чтобы не повторяться. А то после фильма «Край» пошли однотипные предложения: русская женщина в тылу врага. Или сплошь идет — «разбитная разведенка». И нужно иметь силу воли, чтобы на все сказать нет.

Дмитревская Роли выбираете по режиссеру или по материалу?

Пересильд Сначала материал, а потом все-таки — насколько режиссер видит в этом материале именно тебя. Когда меня спрашивают, какие роли я хотела бы сыграть, всегда возникает вопрос — сыграть или запороть? Запороть можно любую великую роль. Важно, что хочет из тебя вытащить режиссер. И всегда интересно, какой он тебя видит. Ведь одному кажется, что ты вот такая, а другой видит противоположное. И есть шанс быть разной. Сам что ты можешь? Хочется же стрелять в разные стороны. И одинакового играть не хочется — какое в этом удовольствие?

Дмитревская Юля, я точно помню, что в молодости у меня не было ощущения поколения. Любимов и Эфрос не были моим поколением, но были моим театром. Сейчас много разговоров о поколениях. У вас есть это чувство?

Пересильд Не могу сказать, что есть. Мне с Чухраем работать было интереснее, чем с десятком режиссеров моего поколения. Или Клименко, который был оператором моей жизни, — разве можно переплюнуть этого мастера какими-то фишечками? Я несколько настороженно отношусь к модному, современному, трендовому. На самом деле больше, чем человек, — никто ничего не придумал, выше слов «человек» и «любовь» все равно ничего нет. Я не против новых форм, я за них, но только через человека и через любовь. Я по-другому не знаю и не умею. Меня так научили.

Дмитревская Много в театр ходите, смотрите?

Пересильд Да, обожаю театр. Смотрю все. Сильное впечатление произвел «Цирк» Максима Диденко (и дело не в том, что мы дружили курсами: кудряшовцы и козловцы — и что я знаю Максима давно и совсем другим). И мне нравится, что он хочет сделать актеров другими и мучает их йогой в десять утра, это имеет прямое отношение к профессии. В «Цирке» совместились форма и содержание.

Дмитревская У вас был фантастический курс: Ткачук, Кулябин, Стружкова, Гриншпун…

Пересильд А звезд мало. А для меня все мои однокурсники — звезды! Был блистательный курс одаренных, одержимых людей, поглощенных профессией. А их многие просто не знают — обидно. Акимкин не выходит из театра, и ему некогда сниматься, Тульчинский, который пишет музыку… Кудряшов нас заново родил. Тем более — мы пришли к нему абсолютными невеждами из разных концов страны. Просто — Маугли. К моменту поступления я была таким тупарем, хотя читала всегда много…. Кудряшов заставлял нас по шесть часов в день слушать музыку. Всем купили плееры. Мы ничего в этом не понимали, но так и образовывались. Дички, причем все — с большой энергией. Мы вытворяли страшные вещи, нас выгоняли всем курсом за то, что мы устроили этюд с пожаром, все, что происходило, было именно так. Потому и в театре хочется того же. Я, честно говоря, очень люблю бегать туда к ним, на курс Кудряшова. Вот совсем недавно видела спектакль «Доктор». Там выжимка из «Дяди Вани»: Соня, Елена и Астров. Это фантастика! И я не знаю, кто бы так смело и прикольно мог сыграть, как Лиза Янковская. Студенческие спектакли всегда дают надежду.

Дмитревская Бегаете поддержать?

Пересильд Их? Себя поддержать! Они там такие!..

Июнь 2018 г.