Режиссёра Льва Додина, которого практически невозможно застать в родных пенатах, на мой взгляд, справедливо окрестили «Блудным сыном». И волею судеб он встретился мне на родине Рембранта, того самого автора знаменитой картины «Возвращение блудного сына», — в Голландии, в Амстердаме. Малый драматический представил голландскому фестивалю два спектакля, «Гаудеамус» и «Вишнёвый сад». Чехова ждали нетерпеливо.

«Какую концепцию нужно придумать к пьесе, которую уже столько раз играли, чтобы она вновь выглядела свежей и необычной?» («Де телеграф», П. Леуфебер).

Потомки Рембранта действительно очень любят и ценят Чехова. Без его пьес не обходится ни один театральный сезон. В фестивальную афишу, помимо всего, была включена ретроспектива фильмов лучших мировых режиссёров по произведениям Чехова.

Додинский «Вишнёвый сад» два вечера шёл в городском театре Статсхалбурге. Публика была самая изысканная, и, как водится в таких случаях, весь цвет русской эмиграции выбрался посмотреть на «своих».

Хочется начать с конца: русского Чехова приветствовали стоя! Режиссёр Лев Додин и художник Эдуард Кочергин настолько мастерски выбегали на поклоны, что об этом нельзя умолчать!

«„Вишневый сад“ в режиссуре Л. Додина — это Мавзолейный спектакль. Если это так заботливо законсервировано, как в Малом драматическом, то не беда. (…) На самом деле является катастрофой то, что подобный спектакль может быть показан на Голландском фестивале, которому полагается демонстрировать развитие интернационального театра. (…) И не страшно, что Л. Додин говорит не о своём времени, намного ужасней, что он вообще очень мало чего хочет сказать. Он просто инсценировал пьесу Чехова.» («Хет парол», М. Сомерс)

«Постановка не революционная, но приятная. (…) Разве не было ничего более впечатляющего, что можно было привезти из такой дали.» («Де фоскрант», М. Бяус)

Отчасти хочется согласиться с подобной позицией. «Приятна постановка» прежде всего хорошим актерским исполнением. «Вишнёвый» дом инфантильно-распущенной Раневской-Шестаковой был прекрасно «обставлен» утопично-болтливым Гаевым-Бехтеревым. Их предполагаемая связь была очень близка голландцам, обожающим кровосмесительные нюансы взаимоотношений. А уж Лопахин (И. Иванов) для европейского менталитета — фигура номер один: умный, строгий, расчётливый, — и что такой человек делает в подобном месте? Симеонов-Пищик (Н. Лавров) был воплощением истинной «русскости». Которая выражена не только чеховским: «А там, гляди, ещё что-нибудь случится не сегодня-завтра…», но и потрясающим актёрским исполнением. Жаль только, что все являлись как бы из разных жанров. К примеру, капустник Епиходова (А. Коваль) у пруда сам по себе был смешон, даже действовал успокаивающе, потому что всё время казалось, что кто-нибудь обязательно рухнет в эту ужасную дыру.

В яркой и разнообразной палитре актёрских работ, где практически каждый нашел изюминку персонажа, так и не случилось главного. А к чему все это? Мастерство и профессионализм актеров выплеснуты вместе с «младенцем». Не спасли даже декорации Кочергина. Голландцы сетовали на «старомодность» и называли «скуку» торговой маркой чеховских спектаклей, особенно русских спектаклей. При этом упрекали в излишней эмоциональности и надрывности. Но им-то можно рассказать о «загадочной русской душе» и успеть упрекнуть в несообразительности. Хотя в данном случае они оказались более чем правы. За каких-нибудь два часа вся чеховская пьеса рассыпалась на отдельные реплики, оценки. И получилась некая история о том, как вырубили где-то какой-то сад.