«Цветы для Чарли» (по мотивам романа Д. Киза «Цветы для Элджернона»).
Малая сцена Александринского театра.
Драматургическая адаптация и постановка Искандэра Сакаева, художник Стефания Граурогкайте

Роман Дэниела Киза «Цветы для Элджернона» давно любим на Западе, инсценировался неоднократно, если мне не изменяет память, по этой книге даже был снят сериал. У нас он поставлен впервые.

Спектакль называется «Цветы для Чарли». Элджернон — это мышь, на которой в лаборатории проводят сверхсовременные эксперименты по искусственному усилению интеллекта. А цветы Элджернону приносит другой лабораторный подопытный — мальчик Чарли. Приносит уже на могилу, поскольку Элджернон погиб славной смертью во имя науки (а если признать правду — весьма мучительной смертью в результате неудачного эксперимента). Чарли и Элджернон не просто коллеги, они товарищи по несчастью, поскольку препараты им вводили одинаковые и Чарли грозит та же участь. Человек ли, мышь — науке нет дела, она обязана стремительно развиваться на благо всего человечества, людей вообще, и гибель одного-единственного слабоумного паренька — жертва оправданная и даже необходимая…

В спектакле неслучайно не только название. Он продуман до мелочей, роман не просто подробно прочитан режиссером и труппой, но и пережит, присвоен, выстрадан. Молодой режиссер Искандэр Сакаев демонстрирует здесь хорошую школу, вкус, мастерство отбора, способность выстраивать адекватный литературному произведению сценический текст, умение работать с труппой, создавать ансамбль и управлять зрительским вниманием. Это очень качественный спектакль. Логичный и убедительный. Стильный и не перегруженный деталями. Ритмически точный и точно исполненный технически. Современный и жесткий. Внятный по высказыванию и структуре. Почти безупречный. Почти…

Т. Кузнецова (мисс Алиса), В. Колганов (Чарли).
Фото В. Красикова

Места для зрителей располагаются по диагонали. Зрители как бы загнаны в угол, подобно главному герою, но пока не испытывают никакого неудобства. Слева, в углу, маленькая тумбочка, разбросанные бумаги. Среди них бродит меланхоличного вида молодая женщина в черном (Татьяна Кузнецова). Она перебирает листы, наконец находит то, что искала, и читает. Женщина оказывается учительницей Чарли, мисс Алисой, а беспорядочно раскиданные листы — его письмами. Она начинает с последнего, полного отчаяния и боли. Чарли накануне повторного погружения в безумие после неудачного эксперимента, давшего ему на время грандиозные интеллектуальные способности и отнявшего счастье. История уже произошла. Мы смотрим на нее глазами мисс Алисы — так, вероятно, предполагалось создателями спектакля.

Он строится как монтаж эпизодов, сменяющих друг друга под жесткую агрессивную музыку, при резком свете неоновых ламп. Все оформление — высокие прозрачные пластиковые ширмы на колесиках, в считаные секунды превращающие пространство в кабинет врача, комнату Чарли, лабиринт, в котором Чарли и Элджернон бегают наперегонки, телевизионный экран. Но главный образ — лаборатория. Стерильная, вездесущая, жуткая. Жизнь Чарли буквально проносится перед глазами. Темпоритм спектакля будто продиктован самой современной жизнью, стремительностью научного развития. В этом бешеном темпе люди не успевают смотреть друг другу в глаза, а если и стремятся стать ближе, то между ними немедленно вырастают стеклянные ширмы. Чарли (Владимир Колганов), неловкий мальчик в потертом комбинезоне, с прижатыми к груди руками, наивным рассеянным взглядом и замедленной речью, характерной для людей с задержкой в развитии, очень хочет «стать умным». Стать похожим на тех, кто его окружает. Стать ближе к доброй мисс Алисе, порадовать своих докторов. Он даже настаивает на том, чтобы эксперимент начался как можно скорее. Доктора (Михаил Долгинин и Семен Сытник) — белые халаты, руки в карманах, усталые лица, мрачные интонации — стоят лицом в зал, через зал общаются с Чарли и друг с другом. Музыка бьет по ушам, скользят по комнате прозрачные ширмы, Чарли снова и снова бежит наперегонки с Элджерноном. На груди мальчика болтается маркер ядовито-желтого цвета — он каждый день должен писать отчет о своем состоянии, о том, что чувствует. Постепенно речь его становится все более четкой, движения свободными и уверенными. Наконец он снимает с себя комбинезон дебила, как старую кожу. Теперь он превосходит по интеллекту всех, кто им руководил. И начинаются проблемы. «Чем разумнее ты будешь становиться, тем больше их будет возникать», — предупреждал доктор. Чарли лишился грез. Он вспоминает детство, семью, одноклассников — и понимает по-настоящему, кем был. Точнее, как к нему относились. Вспоминает, как мать требовала, чтобы отец избавил ее от слабоумного сына (так он и попал в лабораторию). Вспоминает, как одноклассник посмеялся над ним, написав от его имени похабное письмо девочке, которая ему очень нравилась и которой он подарил свое главное сокровище — медальон. Теперь он, казалось бы, стал лучше, но ведь он «был человеком всегда»! И Чарли бежит из лаборатории — в поисках любви. Он навещает отца и мать, которые уже не живут вместе. Отец не узнает его, а мать давно спятила сама. Сестра, в детстве дразнившая его, опустилась, превратилась в заурядную, забитую жизнью тетку. Красивая молодая соседка в панике сбегает от него через несколько дней — он странный, злой, он не умеет любить. Маркер из лаборатории все еще болтается на шее Чарли, и он продолжает делать свои лихорадочные заметки на прозрачном пластике ширм. «Знания без любви не стоят и гроша». «Человек, обладающий разумом, но лишенный способности любить — обречен». А потом Чарли узнает о смерти Элджернона и о том, что сам обречен. Гениальные способности неминуемо исчезнут, и он снова станет тем, кем был, — слабоумным жалким Чарли, прижимающим руки к груди и смотрящим на мир бессмысленным взглядом идиота. Чарли возвращается в лабораторию. То, что должно было случиться, — случается. Он уже с трудом произносит слова и вспоминает собственное имя. Его последний отчаянный крик — оставьте меня в покое!

В общем-то, все ясно. Про жестокость и бездушие современной жизни и жизни вообще. Про вечное одиночество человека. Про фрейдистские комплексы («Чарли не должен смотреть на девочек!» — твердила мама, и теперь он, даже будучи гением, дергается от прикосновения женщины, как от удара током). Про уродов и людей (картонные фигуры, окружающие его, не могут вполне считаться людьми, за исключением разве что мисс Алисы). Про то, что знание умножает скорбь, и даже про то, что выхода из этой ситуации, в принципе, нет. Все даже как-то слишком понятно.

Д. Паламарчук (Чарли), В. Колганов (Чарли).
Фото В. Красикова

Большинство актеров играют в спектакле несколько ролей. «Прыгают» из эпизода в эпизод, меняя костюм, интонации и пластику. Не перевоплощение, а набросок, обозначение персонажа, более или менее подробное. Да и нет такой цели — создавать характеры. Мама и сестра, возникающие в памяти Чарли, — откровенные куклы. Мать (Елена Немзер) вышагивает на заднем плане с ножом в одной руке и воздушным шариком в другой, монотонно повторяя одни и те же фразы. Сестра (Варвара Маркевич) — механическая Мальвина, по слогам пищащая «Ма-ма! Ма-ма!». Марионетки-лаборанты (та же В. Маркевич и Константин Луконин), развязный журналист, парень из школы, беззвучно хохочущий над маленьким Чарли (снова К. Луконин), усталый и безвольный отец (С. Сытник) сработаны короткими жесткими штрихами, в соответствии со всей структурой спектакля. Среди этих «нормальных» людей слабоумный Чарли кажется единственным настоящим человеком. Потому что добрый и умеет любить. Получив же интеллект, он эту способность утрачивает и быть человеком перестает. Хотя с ним рядом постоянно призрак маленького Чарли (Дмитрий Паламарчук), и в минуты особенно тяжелые взрослый Чарли пытается пробиться к нему через толщу ширмы-зеркала, вернуться в блаженство незнания правды о мире и о себе.

Такой способ существования требует мощной тренированности всего актерского аппарата. Попробуй успеть в этом стремительном ритме «поймать человечка»! Здесь кроется главный недостаток спектакля, попавшего в ловушку собственного технического совершенства и безупречной выстроенности. Он не предлагает никакой эмоциональной, чувственно ощутимой альтернативы стерильному миру лаборатории. Чарли мечется в тоске по любви и душе и не просто не находит их в окружающем мире — им не находится места в самом спектакле. Гремит музыка, бесконечно движутся пластиковые ширмы, эпизоды пригнаны друг к другу так плотно, что вздохнуть некогда. Обещанная в прологе история любви мисс Алисы и Чарли растворяется, не оставляя следа. То есть в конце, когда Чарли возвращается в лабораторию, мисс Алиса снова приходит к нему и припадает руками к стеклу, но это не помогает. Между содержанием спектакля и способом его воплощения стоит знак равенства, в нем как будто не хватает воздуха. Он слишком продуманный, выстроенный, почти безупречный. Почти…

Надо сказать, что актеры при этом работают очень честно, а Владимир Колганов даже как-то пронзительно отчаянно. И упрекнуть их не в чем. Не в чем упрекнуть и режиссера, он внятен и очень профессионален. На смысл работает все, вплоть до мелкого реквизита. Работа художника-постановщика Стефании Граурогкайте прекрасна. Но…

Чем качественный спектакль отличается от хорошего? Качественным спектаклем наслаждается ум. Хорошим — душа. В «Цветах для Чарли» предпринята искренняя попытка поговорить о душе, о том, что происходит с ней в сегодняшнем мире. И все же спектакль остается на уровне качественного. Потому ли, что за столь короткое время не прожить на сцене судьбу? Потому ли, что техника задавила живое чувство? Или же потому, что мне просто довелось увидеть не самый удачный спектакль? Все субъективно.

Февраль 2008 г.