Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА

ПОЛЕТ НЕ НОРМАЛЬНЫЙ

Р. Вагнер. «Летучий голландец».
Дирижер Валерий Гергиев, режиссер Йан Джадж, художник Джон Гантер

На брифинге, посвященном третьей по счету оперной премьере сезона, Валерий Гергиев сам обозначил место нового «Летучего голландца» в мариинском репертуаре: театр сделал ставку на умеренно-традиционную режиссерскую эстетику в расчете на кассовый успех спектакля. Что хотели, то и получили: в постановке нет ничего, что могло бы хоть каким-то образом фраппировать консервативных петербургских опероманов. Нет в спектакле английского режиссера Йана Джаджа и откровенной халтуры, китча, пошлости — словом, всего того, на чем был замешен предыдущий опыт репертуарной демократии по-мариински, прошлогодняя «Тоска» Пола Карана. Но за внешней ровностью театрального текста нового «Голландца» скрывается непростительная пустота, не только не облекающая музыкальный текст в сценическую плоть, но и обессмысливающая его.

Вот поднимается цитирующий Давида Каспара Фридриха суперзанавес — и пошло-поехало. Всполохи молний, облака дыма, шторм подсвеченных грязно-зеленым светом колышущихся белых простыней. Под миролюбивое переругивание рабочих сцены из этой театральной пены сначала выкатится одинокий корабельный штурвал (все, что осталось от судна капитана Даланда), а затем с треском появится и сам «Голландец»: кроваво-красные мачты под колосники, нос корабля — в половину мариинской сцены. Картинка, мягко говоря, устаревшая — ну, не беда: в конце концов, примерно такой же зачин был и у Петера Конвичного. Но ту сценическую эстетику, над которой Конвичный со смаком иронизировал, Джадж выдает за чистую монету. Понимание роли режиссера у него вполне старорежимное: разводка персонажей по сцене, иллюстрация сюжетных перипетий либретто. Поставил певца у рампы, показал ему, как потрясать сжатыми кулаками поэффектней, грамотно сгруппировал людские массы — ну просто любо-дорого глядеть. Словно и не было вековой истории режиссерской интерпретации вагнеровских опер.

И ладно только режиссура Джаджа не трактовала бы смысловой мир «Голландца», не приращивала к уже известному содержанию новые концептуальные объемы. Но ведь отсутствовал даже добротный психологизм, которым на худой конец можно было бы и ограничиться. Вот кульминация оперы, дуэт наконец-то обретших друг друга Голландца и Сенты. И сразу — с места в карьер: пара сначала застывает в эффектном поцелуе, потом и вовсе заваливается на подмостки. Логику режиссера можно понять: долгая разлука, давнее (пусть и метафизическое) знакомство героев — так почему бы им не слиться в страстном порыве? Есть, конечно, такие мелочи, как литературный текст: Голландец пока уверен лишь в том, что Сента — «смутная надежда на спасенье», но на либретто можно было бы махнуть рукой. Если бы не текст музыкальный, с объективностью которого уже ничего не поделаешь. Музыкальная глухота Джаджа была очевидна уже в дебютной «Богеме» — еще более анемичной и постной. Но Вагнер — не Пуччини, собственно музыкальных «событий», которые должно осмыслять, в партитуре «Голландца» гораздо больше. Самая репрезентативная в этом смысле сцена в спектакле — баллада Сенты. О метафизических, трансцендентных переживаниях она поет у Джаджа, забираясь с ногами на громадное кресло, обитое красным плюшем, и перелистывая страницы толстенной книги. Какая уж тут экзальтация, какое уж тут высшее знание — скорее мелкое бюргерство.

С. Скороходов (Эрик), В. Ванеев (Голландец), О. Сергеева (Сента). Фото Н. Разиной

С. Скороходов (Эрик), В. Ванеев (Голландец), О. Сергеева (Сента).
Фото Н. Разиной

Так и катится действие три акта подряд — ровно, гладко, в никуда. Последняя надежда оставалась на финал — но и он оказался скомкан: куда-то убегает Сента, занавес, дикая в своей нелепости массовая сцена безмолвного удивления — и вот уже счастливая пара скрывается за вновь колыхающимися белыми простынями (чисто Дмитрий Александрович Пригов: «Взявшись за руки, они шагают вместе / Небеса над ними тают, почва пропадает в этом месте»). За два с лишним часа сценическому тексту так и не суждено было покинуть пределы реально-бытового измерения. А именно в надмирные выси манил оркестр Валерия Гергиева. «Летучий голландец» не просто в очередной раз подтвердил его славу как выдающегося вагнеровского дирижера, но явил его в новом, доселе неслыханном амплуа: партитура, в которой можно вдоволь пошуметь и поэкстазировать, предстала в подчеркнуто лирической интерпретации. Даже самые острохарактерные номера (хор девушек в начале второго действия) были поданы Гергиевым в лирическом ключе. Так мариинский оркестр не звучал уже давно: поджарые тутти поражали упругой полетностью звучания, рельефностью интонирования. В медленных эпизодах ток времени был практически неощутим — тут-то и срабатывала фирменная гергиевская энергетика, не бьющая, как обычно, широким ключом, а гармонично разлитая по всей партитуре. И все же для того, чтобы спасти нового «Голландца» от неуспеха, выдающейся работы одного Гергиева оказалось явно недостаточно. Мариинскому руководству пора задуматься: плохая (а точнее, никакая) режиссура обесценивает достоинства выдающейся музыкальной работы оперной труппы. Последние европейские вагнеровские премьеры — тот же «Голландец» от Каликсто Биейто, «Парсифаль» Кшиштофа Варликовского, «Лоэнгрин» Роберта Карсена — сильны именно режиссурой. Может, стоит что-нибудь поменять в художественной политике театра — и вместо безвестных Джаджей и компании приглашать подлинных мастеров своего дела? Сегодняшней Мариинке для триумфов не хватает самой малости — хорошей режиссуры.

Март 2008 г.

В именном указателе:

• 
• 

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.