«Этот ребенок». Копродукция: театр «Практика»
и Французский культурный центр в Москве.
Автор
пьесы и режиссер Жоэль Помра, сценография и свет
Эрика Суайе
Москва познакомилась с Жоэлем Помра благодаря фестивалю «NET» поздней осенью 2007 года. В холодных, нечеловечески скрюченных просторах какой-то очередной фабрики для спектакля Помра «Торговцы» был выстроен специальный павильон с высоким станком для зрительских мест и четким прямоугольным планшетом сцены. То, что тогда увидели зрители, было странным образом ни на что не похоже — ни по манере исполнения, ни по оформлению, ни по способу работать с текстом. И по произведенному эффекту: зрители уходили с «Торговцев» в том же вязком оцепенении, в каком существовали актеры на сцене. А простая, но дикая история, столь необычным образом рассказанная нам французской «Компани Луи Бруйяр» (так называется созданная Помра в 1990 году труппа), оставалась в памяти, как вкус описанной Прустом мадленки.
Жоэлю Помра 44 года, и он считается одной из главных надежд современного европейского театра. У его труппы, названной по имени несуществующего литературного персонажа — Луи Бруйяра, нет собственного помещения. Помра со своими артистами работает там, куда его позовут. Скажем, после успеха в 2006 году на Авиньонском фестивале трех спектаклей — «К миру», «Красная Шапочка» и «Торговцы» — Помра на три года стал резидентом Театра Буфф дю Нор. Как говорит сам режиссер, только треть средств его театра — государственные субсидии, остальное — деньги, которые платят им театры, приглашая на постановку. У Помра есть удивительные опыты — скажем, он ставил своего французского «Этого ребенка» по заказу, и среди заказчиков был «Фонд семейных пособий Кальвадоса». В результате на свет появился не «соцзаказ», как могло бы показаться нам, не привыкшим к таким выходам театра за пределы собственно искусства, а спектакль, названный тамошней критикой лучшим франкоязычным спектаклем 2006 года. «Мне заказали написать пьесу, где исследовалась бы проблема: что значит быть родителем? Наша задача состояла в том, чтобы показать этот спектакль не в театральном пространстве, а в самых разнообразных местах, в тех районах, где живут малообеспеченные семьи. Достучаться до людей, у которых есть семейные проблемы, у которых возникло сомнение: нужен ли вообще институт семьи и брака. Мне впервые сделали предложение поработать над таким проектом. Поначалу я сомневался, что его вообще можно сделать. Потому что я не до конца понимаю — может ли искусство напрямую использоваться в целях социальной реабилитации?»
Дело, конечно, не в том, какими регалиями обладают спектакли Помра на его родине. И не в том, что социальное сегодня «носят» в Европе. Дело в том, что его спектакли, конечно, образец высокого искусства и невиданной режиссерской, драматургической и актерской техники.
Свои истории Помра сочиняет сам. Он вообще не разделяет театр на «слово» и «движение», он сочиняет его так, как если бы писал историю. Только не на бумаге, а в трехмерном пространстве, во времени и с живыми актерами. В интервью он ясно объясняет свою художническую позицию, а заодно и режиссерскую методологию: «Когда я пишу, я сразу пишу картинками, как и словами, — одинаково. И картинки, которые меня вдохновляют, могут явиться из кино, живописи, моего воображения, моей мечты и моих снов. Из документального фильма или жизни. Есть много возможностей вдохновиться.
<…> Как автор в течение многих лет я уделял много внимания слову. Когда ты являешься писателем, первое, что приходит в голову, — это заставить говорить людей. Я думаю, что даже в театре можно писать, не заставляя говорить людей. Можно рассказать что-то, просто показывая людей, которые живут, двигаются, действуют. И поэтому для этого спектакля („Торговцы“. — К. М.) я решил не заставлять говорить своих персонажей. Просто дать слово для того, чтобы объяснить то, что необходимо».
Вот с этого и начинаются загадки, которые так ясно и прозрачно излагает нам в спектаклях Помра. В его «Торговцах» слово действительно отделено, вынуто из спектакля, причем демонстративно: в зале сидит русскоговорящая актриса, которая произносит весь текст от лица персонажей в микрофон. Это не функциональный синхронный перевод, а прием: перед нами проходит череда картин из жизни рабочих завода провинциального французского городка, героини, ее подруги, ее семьи, но как немое кино, без звука. Помра, как мы потом увидим и в «Этом ребенке», вообще серьезно работает со светом и пространством, а здесь у зрителей создавалось впечатление, что актеры погружены в аквариум с вязкой серой жидкостью. Рассеянный ли свет, незримый ли экран, отделяющий сцену от зрительного зала, тому причиной, но эффект был полный. И когда в этом пространстве начинали двигаться, сидеть у экрана телевизора, работать у конвейера, пытаться убить своих детей персонажи, и все безмолвно (их простые и наивные рассказы озвучивала «таперша»), то производственная драма превращалась в современную трагедию. Речь в «Торговцах» шла о том, как после закрытия завода, выпускавшего какое-то обмундирование, а может, и не только, для армии, в маленьком городе, где каждый второй лишился работы, случилась странная вещь. Женщина, о которой с самого начала рассказывала ее подруга как о полусумасшедшей, помешанной на том, чтобы получить работу, выбросила своего 10-летнего сына из окна. Она пошла на это жертвоприношение сознательно, полагая, что уж теперь власти обратят внимание на ее обезумевших от безработицы земляков и откроют завод. Так и случилось. К героине, посаженной в психиатрическую клинику особого режима, стали приходить со всей страны благодарственные письма. И она была горда и счастлива своим поступком. За пьесу «Торговцы» Помра в 2007 году удостоился у себя на родине Гран-при в области драматургии.
«Этот ребенок» — пьеса, которую Помра сочинил по мотивам разговоров с женщинами из бедных нормандских пригородов. Режиссер и актеры расспрашивали женщин о их семьях, детях, о том, какими болезненными часто бывают обычные родственные отношения. А потом Помра написал пьесу, состоящую из нескольких лаконичных и бесстрастных, но очень драматичных эпизодов. Он взял самые простые, очевидные и, как может показаться, одноплановые ситуации из жизни людей. Лишь в двух истерических точках спектакль меняет свое накатанное русло — это когда молодая беременная женщина (Юлия Полынская) орет, что не позволит своему ребенку жить так, как жила она сама, и когда взрослый сын (Дмитрий Готсдинер) орет на своего слетевшего с катушек отца (Анатолий Хропов). Сцена в морге, куда две женщины (Светлана Камынина и Елена Муравьева) приходят, чтобы опознать найденного на стройке мальчика, — тоже истерика, но утопленная в повторяющихся, как мантра, словах, коротких нервных смешках и уговорах — нет, там не мой сын, не мой, не мой…
«Этот ребенок» начинается с детской песенки про Мамонтенка, потерявшего свою маму. Зрители смеются. И осекаются — потому что дальше им рассказали нечто прямо противоположное детской уверенности в том, что «мама услышит, мама найдет…». Им рассказали, как молодая женщина родила ребенка и хочет отдать его соседям по лестничной клетке — пожилой бездетной паре. И большой мужчина-сосед (Анатолий Хропов) обескураженно берет сверток, который ему вручает девица, и держит его минуту ровно так, что веришь — там и вправду ребенок. В этой истории, как и во всех остальных, нет излома или ужаса — они просты, обыденны и потому особенно ужасны.
Пространство маленькой сцены «Практики» Помра превратил в конус, сужающийся к заднику, и опять применил тот самый свой «серый свет», из-за которого постановочная часть театра сломала голову — ни один фильтр не годился для этого. Свет размыл, стер очертания актеров, убрал стены и сделал спектакль похожим на особым способом недопроявленное фотоизображение. Временами, в ритмически точно угаданных перерывах, высвечивается пространство за задником-экраном, и мы видим маленький джаз-банд или просто банд, который играет незатейливый милый попс.
«Мне хочется, чтобы мои истории были неправдоподобными, нескладными, шаткими, чтобы они, так сказать, не выдерживали испытания на прочность… И чтобы потом, уже на сцене, мне стоило огромных усилий не дать этим историям рухнуть, развалиться на части. По-моему, нет ничего прекраснее этого хрупкого равновесия». Помра знает, что говорит. Это не сверхидеи, это то, что воплощено в его спектаклях. И семеро российских актеров (московских — Тимофей Трибунцев, Юлия Волкова, Юлия Полынская, Светлана Камынина, петербургских — Анатолий Хропов, Дмитрий Готсдинер, Елена Муравьева) уловили странный тон этих фантазий французского идеалиста и держат его с музыкальной точностью. И получились пронзительные, не желающие нравиться и обманчиво простые (а может, и правда простые?) истории. Такие, что мысль о «золотом сечении» приходит на ум.
Февраль 2008 г.
Комментарии (0)