Н. Гоголь. «Женитьба». Александринский театр.
Режиссер Валерий Фокин, сценография и костюмы
Александра Боровского
Больше ста шестидесяти пяти лет прошло с первой постановки «Женитьбы» в Александринском театре, сотни раз пытались женить Подколесина, да все без толку. За долгие годы он успел обзавестись обломовским бухарским халатом и шапочкой. Более того: в профиль он стал неуловимо напоминать Гоголя с Малой Конюшенной. Его уголок давно обжит: над диваном, обитым тканью с восточным рисунком, висят семейные фотографии, чуть правее — знаменитый, тот самый оконный проем. Наверху, в стеклянной крыше, накрывающей огромную ширму, разбиты все стекла. Не однажды, видимо, выпрыгивал он из окна…
Все пришло в запустение в доме Подколесина (И. Волков): его слуга не может членораздельно произнести ни одного слова, пьян мертвецки, да зачем повторять хрестоматийный текст? Сваха тоже запила: то ли третий месяц рассказывает она об Агафье Тихоновне, то ли сама счет этим месяцам потеряла за полтора века. Возникает впечатление, что ничто не вечно в театре, кроме шуток про русское пьянство. Актеры кажутся залежавшимися в сундуках персонажами: с них летит не то снег, не то пыль, вздымаясь большими клубами. В облаке снежной пыли или пыльного снега является Подколесину и Кочкарев (Д. Лысенков). Это самый настоящий черт, потусторонняя сила, которая, правда, сама не догадывается о своей бесовской сущности до поры до времени: «Из какого же дьявола, из чего, из чего я хлопочу о нем, не даю себе покою, нелегкая прибрала бы его совсем? А просто черт знает из чего!.. Черт-то знает», — ужасается Кочкарев осенившей его догадке, стоя на выросшем под ним пьедестале на авансцене этаким памятником самому себе.
Но смотрите! Ширма плавно отъезжает и открывает обледеневшую, застывшую за полтора столетия сцену Александринки. И к таким условиям приспособилась Агафья Тихоновна (Ю. Марченко). Стройная, кудрявая, с несколькими папильотками в волосах, в длинной изумрудной юбке и меховом жакете, она, тяжело дыша, наматывает и наматывает круги в одну и в другую сторону вокруг своей тетушки с термосом. Чем она не звезда? Да кто в России не знает Агафьи Тихоновны! А если жених — изволь кататься на коньках.
Плавно скользит по льду Иван Павлович Яичница (П. Юринов). Легко повертываясь, он проверяет список приданого, стремится все сделать своим, заполнить собой пространство, в котором существует, до отказа. Он единственный умеет делать сложнейшие элементы фигурного катания: его номер обязательной программы под названием «Зачем пожаловали?» оснащен тремя прыжками с переменой ног в воздухе, идущими подряд один за другим. Именно он предводительствует в параде женихов, уверенно рассекая воздух огромным накладным животом под романс «Любимые глаза», включенный Дуняшей специально для смотрин.
Следом за ним не едет, а почти парит стройный до невозможности или невесомости Анучкин (А. Матюков), робкий, впечатлительный юноша. Он исполняет сложные па не спортивного, а танцевального характера.
За ними пытается ехать Жевакин (В. Захаров). Даже петушьей ноги не оставил ему Валерий Фокин: безногий, он передвигается на специальной тележке с колесиками, но не хочет проигрывать женихам, у него свои фишки — он также делает пируэты, и гораздо больше, чем Анучкин. Правда, выглядит все так, как будто пес ловит свой хвост. Энергичный, он не хочет замечать своего недостатка, даже подобие гопака сплясать может.
Появляется даже чиновник Пантелеев (Г. Егорова), которого нет среди действующих лиц в пьесе: ростом не больше метра, он смотрится персонифицированным кошмаром Агафьи Тихоновны, антиподом образу идеального жениха, без дородности Ивана Павловича, без губ Никанора Ивановича да носа Ивана Кузьмича. Более того, он без коньков, какая досада.
Ледовый круг магически действует на актеров: скользя по льду, они одновременно скользят и по тексту, не задерживаясь. Но стоит выйти из сакрального круга, как резко меняется жанр спектакля и мы видим самую настоящую драму в монологах Жевакина, Кочкарева, Агафьи Тихоновны, Подколесина. К чему ближе это действо — к драматическому спектаклю или к ледовому шоу? Пока к первому, но нет предела совершенству.
С большим трудом удастся Кочкареву заставить Подколесина сделать предложение. А стоило только-то поцеловать ручку Агафьи Тихоновны, и проснулся основной инстинкт — Подколесин увлекся и, не в силах остановиться, стал расцеловывать щеки, губы своей невесты. Но, зачем-то поднявшись на пьедестале подобно Кочкареву, он вдруг осознает, что еще чуть-чуть — и возврата нет, жизнь радикально изменится. И он просто так, из какого-то спортивного интереса, по традиции решает выпрыгнуть из окна. Ширма вновь возвращается на свое место, но не тут-то было: Агафья Тихоновна уже стоит в окне и зовет его, плачет под бравурную песню «Летят перелетные птицы». Вместе с ней к Подколесину лезут и тетка, и сваха, и Кочкарев, и Дуняшка, все с хитрыми лицами: уж они-то знают, куда он скрылся. Свет в зале зажигается… Под аплодисменты вместе на кровати сидят Агафья Тихоновна с Подколесиным, с недовольными лицами, как на семейном портрете.
Значит, женили Подколесина, женили, да наконец надоело — и оженили. В сущности, лучшая метафора для определения спектакля дана в нем самом: это старые афиши «Ревизора» на обратной стороне ширмы, которые кто-то зачем-то пытался оторвать и переклеить, но ничего не получилось: все-таки на хороший клей клеили раньше, да рецепт, видно, знают лишь избранные.
Февраль 2008 г.
Комментарии (0)